Перед ее вспышкой страха Оливер пошел на попятный.
— Я постараюсь вести себя хорошо, — угрюмо пообещал он. — Не желаю нарываться на неприятности, но я просто делаюсь больным, когда вижу, как весь город на задних лапках ходит перед каким-то чужаком с Востока, который не разбирается, где у лошади хвост, а где все остальное! Вынюхивает, шпионит, ловчит…
— Оливер!
— Ладно, молчу, молчу!
Он забрал записку и выскочил с ней на улицу, а сестра осталась стоять в дверях и следила за ним с серьезным и озабоченным лицом. Она любила его как сестра, но и немного как мать. Ведь, несмотря на то что ей самой едва исполнилось двадцать, уже пять лет прошло с тех пор, как ей пришлось возглавить это необычное хозяйство. Она заправляла делами братьев и своими собственными. Она держала их, что называется, под каблуком. Если бы она выросла менее твердой и менее дальновидной, это привело бы ко многим неприятностям и еще более обременило бы ее юные плечи, на которых и без того лежал груз тяжких забот. Стив в значительной степени освободился из-под ее влияния. В результате он был арестован за серьезное преступление, и теперь ему угрожал суровый приговор, который — она это знала — сделает его еще более отчаянным человеком. Если стены какой-либо тюрьмы вообще способны удержать его, он вернется, отсидев свой срок, неисправимым, ужасным преступником. Оливер — она это сейчас почувствовала — был опасно близок к тому, чтобы последовать по пути брата. Стоя в дверях и следя, как удаляется его фигура, она поняла, что должна собрать все свои силы, чтобы постараться удержать Оливера от опасности. И если бы ей пришлось делать выбор между Стивом и Оливером, она знала, что ее младший брат, как человек, лучше и крепче. Его она и должна спасать. Даже если это будет означать, что ей придется отбросить прочь мысли о бедном Стиве!
Но ох как яростно она жалела теперь, что ни один из братьев Такер не способен был выстрелить быстрее и точнее и тем положить конец грозному человеку, который как тень пересек ей дорогу!
Между тем, если она и в самом деле думала, что ее записка помешает Дэвиду Эпперли прийти к ней, она очень сильно ошибалась.
Он прочитал письмо, и кровь горячо ударила ему в голову, и удары сердца болезненно отдались в горле.
Потом он сел у окна, где прохладный ветер овеял его лицо и немного остудил его. Тут он принялся обдумывать послание. И чем больше думал он над тем, что в нем говорилось, тем более запутанным, казалось, становилось дело. Он ведь не сомневался, что она хочет воспользоваться его влиянием, чтобы облегчить судьбу брата. Конечно, в этом деле он может помочь ей, как никто другой. Тогда какая же причина побудила ее изменить свое решение? Может быть, она думает, что дело сделано и Стив почти что на свободе?
Молодой адвокат поглядел через улицу на приземистое здание маленькой тюрьмы с толстыми стенами и решетками на дверях и окнах.
Подумав, он сказал себе, что очень сомнительно, чтобы она поверила, будто тюрьму могут сломать ради Стива. Тогда что же остается? Что могло заставить ее изменить планы? Что в целом мире она могла бы ценить дороже безопасности брата?
«Случилось что-то очень странное!» — пришел он наконец к выводу.
И отправился прямиком в суд, чтобы открыть процесс против Стивена Гранжа.
Потому что сегодня по расписанию был первый день процесса, и в течение этого дня надлежало избрать состав присяжных. Против Дэвида выступал тучный багроволицый адвокат, страдающий многословием и очевидным незнанием основ законодательства. Он был способен вскочить на ноги и громко выкрикнуть «Протестую!» по поводу и без повода. Казалось, он больше заботится о том, чтобы на зал суда и на его подзащитного произвели впечатление сила его глотки и прочие таланты в том же роде, чем действительно направлял свою энергию на достижение справедливости.
Трезво оценив способности соперника, Дэвид почувствовал себя хозяином положения. Его голос становился все спокойнее и спокойнее; его собственные возражения и замечания — все короче и реже. И очень скоро создалось впечатление, будто он совершенно не заботится о том, кого на этот раз изберут в состав присяжных, — лишь бы его избирали быстро. Это произвело впечатление на судью, на присяжных, более того — это произвело впечатление на зрителей. А за спиной Дэвида Эпперли, еле заметный в углу, сидел молодой человек по имени Одиночка Джек Димз, и у ног его примостился огромный волкодав.
Так что присяжные были избраны в тот же день, и почти каждый из них — Дэвид это почувствовал — скорее десять раз прислушается к его мнению, чем один раз — к словам адвоката. Его немного мучили угрызения совести, когда он думал о том, что бедняжка Эстер Гранж потратила деньги на этого типа. Но он получал мрачное удовольствие, поскольку мог показать ей, кто в данном случае является хозяином положения. Пусть теперь она пожалеет, что отменила вчерашнее приглашение!
Так думал Дэвид Эпперли при свете дня, и до самого вечера в нем жило ощущение силы и торжества. Но как только на землю легли вечерние тени, все переменилось, и он сказал себе, что было бы лучше разузнать подробности. Он так и не мог понять, что же заставило Эстер передумать, но с наступлением вечера сердце его все больше смягчалось, а появившиеся на небе звезды напомнили ему о сладостной воздушной ясной улыбке Эстер Гранж и ее красоте.
Он подумал, что если он будет прогуливаться неподалеку от ее дома — ведь ничего плохого в этом не было — и если вдруг увидит ее на лужайке и подойдет, чтобы немного поговорить…
Так размышляя, он завернул за угол и вдруг услышал звук легких, быстрых шагов. Мгновение — и он лицом к лицу столкнулся с Эстер Гранж!
Глава 19
ПОКИНУТ!
Можете быть уверены, что он покраснел; можете быть уверены, что и она слегка побледнела, но прошла бы мимо, просто приветливо кивнув и улыбнувшись, если бы он быстрым жестом не остановил ее и не сказал:
— Вы не можете уйти вот так!
Она замедлила шаг, и он понял, что она не желает оставаться рядом с ним, и это понимание обидело и смутило его. Она, которая была такой беспомощной, так умоляюще на него смотрела, так верила в него — еще вчера утром!
— Вы должны объяснить, что произошло! — воскликнул он. — Вы чем-то озабочены — и решили не говорить со мной о деле вашего брата?
— Я… — заколебалась она. Но затем сказала: — Я не могу вам этого объяснить. Прошу прощения, но я не могу объяснить! — Она не смогла удержаться и продолжила: — Но, Боже, поверьте мне! Никогда мне не было так необходимо поговорить с вами, как теперь!
— Так говорите же, дитя мое, говорите! — воскликнул он.
