– Аматэрасу, Кикуми‑тян, хватит прыгать уже! Повредишь себе что‑нибудь. – ворчит Мария‑сан, спешно вытирая сперва Кикуми, а потом стол.
– Поэтому я это все с трудом помню. – признается Кикуми: – у меня в голове все смешалось. Я в себя то начала приходить только после того, как Мария это кресло принесла и научила меня как им пользоваться.
– Но я все запомнила. – говорит Мария‑сан: – все‑все, что она говорила. Она не помнит толком, но эта вот штуковина… она что‑то значит для … ну вы понимаете. – Мария не говорит слов «маньяк», «ублюдок», «тот‑кто‑похитил‑Кикуми» или даже «он». Она боится напоминать счастливой Кикуми о том, что было и я ее понимаю. Верчу в руках полупрозрачную литеру, напоминающую букву «Z». Или все‑таки – «N»? Что это означает? Для чего кому‑то вживлять такую штуковину в живого человека? Никаким механизмом это не является и не может.
– Как только я ее усадила в кресло и она смогла говорить – она только и говорила, что об этом. – говорит Мария‑сан: – что у нее плечо жжет. Вот я и …
– Да. – говорю я: – все, что на данный момент нам удалось узнать. Но и этого уже немало. Любой подобного рода символ означает довольно много. В нашем случае, пусть пока мы не знаем значения самого символа, но само место расположения, труд, который приложили для имплантации – все это уже говорит о личности нашего фигуранта.
– И что именно говорит? – наклоняется вперед Читосе. Сегодня мы сидим в комнате для брифингов в сокращённом составе, так называемый Совет Старших Жен, или Высокий Диван – Майко, Акира и Читосе. Так сказать, оригинальный состав команды Сумераги‑тайчо. Младшенькие сейчас заняты, кто чем. Иошико занимается Лесным Лагерем, Акира говорит, что у нее «педагогический пыл» и что «кое‑кому там не помешают волшебные пендели». Пендели у Иошико что надо, недаром она у нас тхэквондо занимается. Заранее жалко объект ее «педагогического пыла». Юки в отсутствие Иошико – занимается социализацией Джин, непонятно, правда кто и кого в процессе этой социализации учит. Есть у меня ощущение, что это Джин может чему‑то нехорошему Юки научить. Видел я, как они в столовой сидят, общаются, так от лица Юки можно было сигареты прикуривать, такой красной она была. С другой стороны, социализация это процесс обоюдный, пусть их. Чему такому может Джин ее научить в конце концов? Она ж сама еще ребенок… хм, ровесник. Надо будет, конечно с ней побеседовать, а то она меня все еще побаивается и глазки прячет. Но сейчас у нас на руках дела поважнее.
– Кто говорит? – немного теряюсь в моменте я: – о чем?
– Син, хватит уже мух ловить палочками. – толкает меня в плечо Майко: – ты же сам говорил, что этот вот значок что‑то значит. Что именно? – она передает вырезанный из тела Кикуми символ Акире. Акира вертит его в руках, изучая.
– Да. Смотрите – кто‑то не просто выполнил некие функции, потому что все, что до этого момента мы знали о его действиях, о действиях нашего … Джека Потрошителя, нет, доктора Менгеле…
– Менгеле лучше подходит, чем Джек. – кивает Майко: – так и будем называть.
– Ну вот. – говорю я: – в его действиях была рациональность. Извращенная, но рациональность и логика. Удалить конечности – лишить жертву возможности бежать или защищаться, низвести до состояния вещи. Удалить голосовые связки – туда же. Возможность коммуницировать с людьми – это базовая потребность, а также способ привлечения внимания, повышения вероятности на спасения, а самое главное – опять‑таки разрушение личности. Почему в случае захвата в заложники рекомендуют называть свое имя, рассказывать свою историю, показывать фото своих детей и близких? Да потому, что так вы перестаете быть вещью, мишенью, безликим объектом и становитесь для вашего захватчика личностью. Человеком. Когда у жертвы удаляют не только способность позаботиться о себе, но и хоть как‑то выразить свое отношение, рассказать о себе – то ее превращают в вещь. В объект.
– Ужасно. – морщится Читосе. Ее вся эта ситуация цепляет за струнки души, если найдем этого Менгеле, то ее от него оттаскивать придется. Она как Юки в случае с Аланом – даже на холодильный ларь «Молот Правосудия» обрушит. Немезида Сейтеки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– С объектом можно делать что угодно. Мне кажется, что именно это и было эмоциональным посылом человека, которого мы ищем. Неважно для чего ему было это нужно – для удовлетворения своих сексуальных фантазий, для продажи таких вот кукол богатым клиентам, или для совершения каких‑то магических обрядов – но цель всех манипуляций с девушкой нам ясна. Это превращение человека в объект. Объект для секса, потрахал, оставил, покормил через трубочку, протер салфеткой и убрал в шкаф. Или объект для продажи – ведь как‑то она оказалась в чемодане. Чемодан подразумевает мобильность. Для Менгеле любые передвижения это лишний риск. Любая авария, досмотр полицией, случайность, вроде расстегнувшегося замка – все это повышает риск быть обнаруженным. Такое вот передвижение оправдано только если «употребление» жертвы на месте невозможно или неудобно… например по его внутренним, этическим причинам.
– Этическим! – фыркает Читосе, ее взглядом можно убивать крупных насекомых и даже мелких млекопитающих.
– Бывают такие вот затыки. Вот не может он совершать сексуальные действия на работе, так сказать. В лаборатории совершает операции, а потом перевозит их домой, например. Ну или, как я и говорил – доставляет заказчику. – продолжаю я: – но во всех этих действиях до настоящего момента не было личного. Мы могли с равной степенью уверенности предположить, что это может быть маньяк‑одиночка, просто очень аккуратный и педантичный, и в то же время нельзя было исключать возможность наличия некой организации. Потому что ничего личного в этом не прослеживалось. Операция по удалению конечностей была проведена чисто, профессионально, человек, который делал ее – специалист своего дела. Удаление голосовых связок, чемодан, пленка в которую она была завернута, цифра, написанная маркером – ничего из этого не приближало нас к цели. Но вот это… – я забираю символ из рук Акиры. Мягкая, полупрозрачная резина, или пластик, не обнаруживаемый на снимках. Плотный материал, который не найти при просвечивании тела рентгеном или ультразвуком.
– Это – уже личное. Знак не найти никаким способом, в нашем случае он просто причинял неприятности самой Кикуми, так его и нашла Мария‑сан. Смысла в имплантации этого знака в тело девушки нет. Знать о том, что внутри тела его жертвы находится вот этот символ – может только сам Менгеле. Это – его знак.
– Но что он означает? И это вообще Зет или Эн? – хмурится Читосе, забирая у меня полупрозрачную литеру.
– Пока я не скажу, но мне кажется, что нам здесь нужно прекратить играть в профессионалов и попросить помощи у того, кто лучше нас подготовлен, имеет доступ к базе данных и аналитикам, кто мотивирован и скорее чем мы сможет найти все, что связанно с этим… символом. – забираю символ у Читосе.
– Ты предлагаешь поставить в курс дела Горо‑сана? – спрашивает она.
– Да. Он мотивирован. При том, что Сумераги‑тайчо и ее команда – антагонисты СКПУ, он нашел в себе силы обратиться к нам, а значит его эта история тоже гложет изнутри. И потом, он действительно заслуживает знать, что произошло. Может ему теперь спать полегче станет.
– Мне – не станет. – мотает головой Читосе: – спасибо, что ты вылечил эту несчастную Кикуми, Син, и я … обязательно выражу свою благодарность всеми приемлемыми способами, но спать я спокойно не буду, пока эта тварь еще где‑то ходит по земле и воздухом дышит. Пока он еще может кого‑то обидеть – я спать спокойно не буду. Пока у него череп еще целый, без дырок – так и буду ворочаться.
– Так. – вступает Акира, прекращая бардак: – хватит тут вендетты и линчевания. Син прав, надо будет передать данные старшему инспектору. Он тебя знает, это твоя ответственность. Сегодня и передай все. Если он чего накопает и вдруг не сможет сам справится – пусть обращается. Мы тут с себя ответственность не снимаем и продолжаем поиски в свою очередь, но у него доступ к архивам, у него возможности и связи СКПУ. Пусть отрабатывает зарплату в конце концов.
