– Ааааа! – кричит Кикуми во весь голос и я радуюсь, что голосовые связки у нее восстановились сами, не надо лезть к ней в глотку, а я же еще и не знаю, как они выглядят, позорище а не целитель. Думал по шрамам ориентироваться, ну или почитать там перед операцией.
– Держите ее! – кричит Мария, помогая Майко удерживать бьющуюся на столе Кикуми, у которой уже выросли все конечности и она пытается справится с нервными импульсами, поступающими от них.
– Аааууугхх… – стонет Кикуми: – Ваааоооуугггыыыгх!
– Тихо, тихо. Все уже хорошо. – гладит ее по голове Майко: – все уже прошло. Тихо, тихо.
Мы с Майко сидим на гостевом диванчике в доме Кикуми и Марии. Чай давно остыл, а хозяйничать у Марии на кухни в поисках – как‑то неудобно. Сидим и ждем. Кикуми, как только со своими новыми руками и ногами освоилась – так и бросилась к Марии‑сан в объятья. И давай рыдать. И Мария‑сан от нее не отставала, откуда в такой маленькой женщине столько влаги? Плакали, они, плакали, нас благодарили, снова плакали… мы чай пили, а они плакали. Так, плачущими – и ушли наверх. А мы ждем их тут, внизу. Может и зря уже ждем, может надо завтра вернуться и на свежую голову поговорить – а Кикуми, кстати – говорить почти сразу начала. Немного еще помычала, со звуками попрактиковалась и – все. Говорит. Радость‑то какая. Кресло‑паук, забытое на всех этих радостных событиях – грустно притулилось в углу.
– Хорошее дело сделали. – говорит Майко, заглядывая в пустой чайник: – вот Читосе обрадуется. Она и раньше тебя боготворила, а уж теперь и вовсе. Увидишь, дня не пройдет, как она вдоль стеночки к тебе ночью проберется. Благодарить.
– Согласен. – киваю я: – с тем, что дело хорошее сделали. А не с тем, что Читосе …
– То есть ты у нас против? – прищуривается Майко: – так и запишем. Скажу девочке, чтобы не расстраивала тебя своими приставаниями, если тебе неприятно…
– Не, не, не, ты чего? Если захочет вдруг – так пускай благодарит. Благодарность надо принимать.
– Ага. А я вот слышала, что ты по итальянским актрисам неровно дышишь. – непоследовательно продолжает разговор Майко: – а мне вот итальянцы вообще не очень.
– И много же итальянцев ты знаешь? – спрашиваю я у нее. Задерживаются наши хозяюшки, думаю я, в самом деле, может записку им оставить и пойти уже баиньки? В отеле нас огромная кровать ждет… да и дела мы все сделали. И Нанасэ‑онээсан в Токио с нами нет. Глядишь, что‑то да получится у нас с Майко. Хорошее же дело сделали, как не поощрить себя любимых.
– Двоих… наверное. – поднимает голову Майко: – Муссолини и Вуди Аллена.
– Ну… и вправду не секс‑символы эпохи. Ни тот ни другой. – соглашаюсь я. Мы молчим. Я перебираю в голове итальянцев. Думаю, что нет у меня фетиша на итальянских актрис.
– Майко! – говорю я: – наверное пора нам уже. Давай записку оставим и …
– Ради бога извините меня! – кланяется Мария‑сан, спустившаяся со второго этажа: – простите! Радость от исцеления Кикуми‑тян совсем вскружила мне голову! Извините! – тотчас закипел чайник и на столе возникли какие‑то коробки с конфетами, тортики и даже бутылочка вина.
– Не беспокойтесь, Мария‑сан. – говорю я: – мы все понимаем. Зайдем завтра, когда Кикуми в себя придет. Как она, кстати?
– Спит. – говорит Мария‑сан и улыбается счастливой улыбкой: – она спит. Я… – она колеблется: – я же не такой хороший опекун. Я всегда переживала, что не смогу ей дать возможность жить полной жизнью, потому и кресло это с работы взяла… исследовать. Торо‑сан он все понял и третий год уже не спрашивает что с этим креслом, а я как вспомню, как мы без него жили раньше, так вздрогну. – Мария вздыхает.
– Я же сперва даже не знала, что она хочет. О чем думает. Все время ждала… что она… ну… – Мария опускает глаза: – ночью проснусь, слышу, как она хрипит, и не понимаю, что она сказать хочет. Может она меня проклинает? Может ей холодно? Или она пить хочет? Пока кресло на нее не настроили, так мы общались только «да» и «нет». Кивает или мотает головой. Потом ночью проснешься, а хрипа нет. Сперва испугаешься, а потом прислушаешься – дышит. – на глаза Марии‑сан навернулись слезы, и она вытерла их рукавом: – спасибо вам. Да что, спасибо, я вам все что вы хотите сделаю. Может я могу хоть как‑то вам помочь?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Ищем мы того мудака, который такое с ней сотворил. – говорит Майко: – так что нам надо с ней поговорить. Обстоятельно. Может найдем зацепки какие.
– Я сделаю все возможное, Майко‑сан, Сумераги‑сан. – Мария кланяется нам в пояс: – все, что вам нужно.
– Ну, тогда мы поехали поспим, поздно уже. – машет рукой Майко: – мы тут неподалеку в отеле остановились.
– Может у нас заночуете? У меня есть место в доме? – суетится Мария: – в этих отелях все равно неудобно и не выспишься путем…
– Не беспокойтесь. – встаю и кланяюсь я: – спасибо за гостеприимство. Мы, пожалуй, пойдем.
Полчаса спустя я лежу на огромной кровати в форме сердечка, смотрю в потолок, слушаю, как шумит вода в душе, где плескается Майко и думаю о том, что Кикуми Тоторо – удивительно мужественная девушка. И красивая, кстати, да. Конечно, в сам момент проведения операции мозг был занят работой, но сейчас, вспоминая – она красивая. Чем‑то, кстати на ту же Юки похожа. Хм, думаю я, надо проверить, а что если этому нашему маньяку нужны не просто девушки, а девушки со способностями? С другой стороны, вот как такую как Акира или Юки в заточении держать? Что одна, что другая и без рук и ног устроят вокруг локальный апокалипсис. И, кстати, я сам видел, как Акира может передвигаться, манипулируя огнем – она как ракета становится. А Юки – в состоянии лед левитировать. Создаст себе ледяной трон и вперед – давить Молотом Правосудия тех, кто там попробует. Это маньяку просто с Кикуми повезло, что у нее способность такая… не козырная. Опять таки Иошико говорит что у большинства магов способности – так себе. То есть если предположить…
– Ой, красавчик! Ciao bello! – раздалось от дверей в ванную, я повернул голову на знакомый голос. У двери ванной комнаты лав‑отеля в пригороде Токио – стояла сама Орнелла Мути, во всем великолепии ее молодости и очень небольшом полотенце.
– Ээ… Майко? – спросил я, чувствуя себя глупо. Конечно, это Майко, в конце концов не сама Франческа Романа Ривелли прилетела на самолете в Токио, оглушила Майко в душе, да еще и перенеслась в свои двадцать лет – только для того, чтобы встать передо мной в эффектную позу?
– Сегодня вечер итальянского кино. – поведала мне Орнелла‑Франческа‑Майко и полотенце упало с ее бедер на пол. Я сглотнул комок в горле. Эта женщина сегодня здесь – не только для того, чтобы встать в эффектную позу. Она за действие.
Глава 36
POV
Чепу, обитатель Лесного Лагеря и мастер оригами
шпион
Маленькая бумажная жабка, выкрашенная в темный цвет, неторопливо пробиралась вдоль стенки. Если бы она была сделана из обычной белой бумаги, то ее, наверное, заметили бы. Но рисовая бумага была выкрашена в серый, местами коричневый цвет и когда жабка замирала, то была почти незаметна. Особенно на некрашеном бетонном полу. Когда кто‑то шел мимо – жабка замирала, притворяясь просто невзрачным комочком. Жабка была разведчиком и должна была добыть важные сведения. Это была уже пятая жабка, все предыдущие не справились с миссией. Первые две, пусть и были пронесены в убежище команды, но заблудились и очутились там, откуда не могли выбраться. Одна упала в вентиляционную шахту, которая ведет на затопленные уровни, а вторая – в крысиное гнездо. Крысы восприняли ее как конкурента и мигом разодрали на части. Еще две попали в руки Нанасэ‑онээсан во время уборки и были безжалостно смяты и выкинуты в мусорку. Последняя успела пройти довольно далеко, но случайно оказалась в тренировочном зале во время спарринга Акиры и Юки. Была сожжена.
Ну и ладно, думает Чепу, закрыв глаза и видя то, что видит небольшой клочок бумаги в виде жабки, перебирающий лапками, ну и пусть. Он все равно добудет информацию, потому что это его долг. Потому что эти наивные чудачки из команды Сумераги‑тайчо думают, что могут спрятать данные за бронированными дверьми убежища. Ха. Да, проникнуть туда обычным образом не представляется возможным, но он умен. Он просто направил туда своих жабок письмами. Сперва свернул, активировал существ, потом – развернул и получился обычный лист бумаги, разве что мятый. На лицевой стороны был напечатан какой‑то счет от водоканала, а вот обратная сторона была выкрашена в темный цвет. Свернуть оригами так, чтобы снаружи была только одна сторона листа – это искусство. Но он упорен. Сведения, которыми он должен обладать – важны для всех в Лесном Лагере. Но в первую очередь – для него самого.
