блузка, темная до щиколоток юбка, какие-то уродливые туфли. В этом наряде, она даже выглядеть стала лет на десять старше.
— Привет, Тигра! — сказал я.
Она посмотрела на меня телячьим взглядом и произнесла тихим голосом:
— Здравствуй, Александр… Не называй меня больше этим богохульным именем.
— Как скажешь, Антонина Павловна, — не стал спорить я. — Я к тебе сугубо по делу.
— Если оно богоугодно…
— Богоугодно. Необходимо посетить семью учащегося Веретенникова. Посмотреть, в каких условиях он живет. Вдруг что-то нужно изменить к лучшему.
— Если они живут без веры, что можно изменить к лучшему?
— Вот ты и посмотришь, — сказал я. — По моей части — будут материальные условия, а по твоей — духовные.
— Если это мой духовный долг, я его исполню.
— Тогда после уроков встретимся в вестибюле.
— Хорошо, Александр!
Да, дела хуже, чем я ожидал. Кто же ее так обработал? И главное — быстро! Даже в советской школе не опасается так выражаться. Или настолько доверяет мне? Ясно, что попытки образумить Антонину Павловну ни к чему не приведут. Скорее всего, вызовут обратную реакцию. Тут нужно действовать хитрее. Когда прозвенел последний на сегодня звонок, я переоделся в тренерской и спустился вестибюль. Разуваева ждала меня. И пальтишко-то на ней было невзрачно серенькое, а платочек — старушечий. Туфли она сменила на сапоги, в которых впору в коровник ходить.
Мы спустились во двор, я вывел из гаража машину. На Тигру «Волга» впечатления не произвела. Ну еще бы! Это же, можно сказать — квинтэссенция бездуховности. Ярко выраженное воплощение человеческой тяги к материальным благам. Я открыл пассажирскую дверцу, и Антонина Павловна уселась с видом мученицы, восходящей на костер. Эка ее плющит! Спасать ее надо…
Глава 7
От школы до дома, где жили Веретенниковы, ехать всего ничего. Так что никаких вопросов я Разуваевой не задавал, хотя произошедшая с нею перемена была очень странной. Вернее — странно стремительной. Не могла же она так перемениться меньше, чем за месяц?.. Мне захотелось выяснить причину не только потому, что меня попросил Пал Палыч. Все-таки Тигра была мне не безразлична, как человек. Машину я поставил во дворе, напротив подъезда, где жили Рунге. Как-то спокойнее.
Немцы, которые жили в этом доме, были людьми солидными и интеллигентными. И потому — надежными. А вот в доме, где обитала семья Веретенниковых, наоборот. Стоило только войти в подъезд, чтобы убедиться в этом. Стены на лестничной клетке изрисованы неприличными изображениями и снабжены соответствующими подписями. В штукатурку кое-где воткнуты окурки. На площадке третьего этажа обнаружились следы физиологических отправлений, самого неприятного вида и запаха. Это если выражаться интеллигентно.
Антонина Павловна взирала на грязь в подъезде с видом терпеливого сострадания. У меня сложилось впечатление, что она готова взять тряпку и швабру, и начать отмывать все эти нечистоты. Наконец, мы добрались до нужной нам квартиры. Позвонили. Дверь открыла маленькая, темноволосая женщина в скромной кофточке и юбке. Увидев нас с Тигрой, она испуганно захлопала глазами. Ее можно понять, появление незнакомцев всегда вызывает тревогу, пришлось сразу успокоить:
— Здравствуйте, я классный руководитель Юры Веретенникова, Александр Сергеевич Данилов. А это — преподаватель математики Антонина Павловна Разуваева.
Успокоения не получилось.
— Что Юрка опять натворил? — еле слышно пролепетала женщина.
— Ничего, — поспешил заверить ее я. — Просто мы, учителя, обязаны знать, в каких условиях проживают учащиеся.
— Ну проходите, — не слишком радостно ответила она.
Мы вошли в прихожую.
— Простите, вы кем будете Юре? — спросил я, разуваясь.
— Матерью я ему буду, — последовал ответ. — Лидия Антоновна меня зовут. — Сюда проходите, на кухню. Чай поставлю…
Одного беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы понять — живут Веретенниковы скромно. Старенький холодильник, сильно потертая кухонная мебель. В общем — ничего удивительного. Так живет сейчас много граждан. Однако не это самое главное. Важнее не материальное обеспечение семьи, а отношения в ней. Пока Лидия Антоновна возилась с чайником и заваркой, я задавал ей наводящие вопросы, искоса поглядывая на свою спутницу.
— У вас сколько комнат?
— Две.
— Значит, у Юры есть свое место для занятий?
— Есть. Стол, шкаф для книжек. Мы ничего не жалеем.
— Вы где работаете?
— В стройконторе, в бухгалтерии.
— А муж?..
И вот тут Веретенниковой отказало спокойствие. Она вздохнула и пробурчала:
— Муж объелся груш…
— Извините, что спрашиваю, вы в разводе?
— Да нет… — с досадой проговорила Лидия Антоновна. — С нами он живет, алкаш…
— А сейчас он где? На работе?
— На работе… Только вчера выписали из ЛТП! — едва не выкрикнула она. — Лечили, лодыря!.. Да только не верю я, что вылечили… С недельку посидит в завязке, на моей шее, и опять за старое… Вы бы хоть подумали, как оградить детишек от таких папаш!
— У нас школа, а не колония, — сказал я. — Мы же не можем изолировать нормальных, ни в чем не повинных пацанов от их родителей… Каким бы они ни были…
— Я понимаю, — кивнула Веретенникова. — Да вот мне-то что делать — вы не можете, милиция не может, профком не может, депутат горсовета тоже не может, а я — могу⁈
— А где он сейчас?
— Кто?
— Муж ваш?
— Да где ему быть! — едва не выкрикнула она. — У пивной, небось, ошивается… Денег нет, так попрошайничает…
— А пивная где?
— Да здесь, за углом.
Я поднялся, пробормотал:
— Я сейчас!.. Антонина Павловна, поговорите пока с Лидией Антоновной…
Выйдя из подъезда, я повернул в том направлении, куда вела наиболее утоптанная тропинка. И не ошибся. Едва я завернул за угол, как тут же наткнулся на очередь, которая состояла из одних мужиков, что тянулись к пивному ларьку. Зима — время для распития пива на свежем воздухе малоподходящее, но такого рода жажда посещает в любую погоду. Особенно работяг и не слишком разборчивых интеллигентов, которые хотят приятно провести время между работой и домом.
— Мужики, который тут Веретенников? — спросил я.
От толпы нехотя отделился хмурый, небритый мужик в стоптанных унтах, ватнике и шапке-ушанке.
— Ну — я, — буркнул он. — Чё те надоть?
— Я учитель твоего сына, — сказал я.
— А-а, ну и чё?.. Набедокурил?..
— Да нет. У парня все нормально, а
