Багратион не знал, что за его спиной его уже уволили с поста главнокомандующего 2-й армией и наметили ликвидировать и саму армию. Никто — ни царь, ни Кутузов, ни Милорадович — не сообщил ему об этом. Как раз 1 сентября он писал Кутузову как полноценный, действующий главнокомандующий, заботившийся о наградах для своих подчиненных: «Беспримерный сей подвиг, ознаменованный ранами весьма многих сподвижников, заслуживает по всей справедливости награды». И дальше следует текст, из которого видно, что о своей отставке он не знал: «Я, пользуясь властью, всевысочайше присвоенною званию главнокомандующего, наградив теперь чинами и знаками отличия находившихся при мне и в глазах моих особенно отличившихся, имею честь препроводить при сем имянной об них список». Багратион просил Кутузова «употребить ваше ходатайство у всевысочайшего престола». В тот же день он дал предписание бывшему дежурному генералу штаба армии полковнику С. Н. Марину: «Оставив армию, высочайше мне вверенную, для излечения раны, полученной мною в сражении, предоставил я его светлости господину главнокомандующему всеми действующими армиями князю Голенищеву-Кутузову, по собрании всех списков об отличившихся в сражениях бывших против неприятеля 24-го и 26-го августа, сделать свое рассмотрение о награждении оных, а потому и предписываю вам немедленно дать знать всем гг. корпусным начальникам, чтоб они, собрав таковые списки, по изготовлении отправили оные уже прямо к его светлости»"1.
Достойно примечания, что в том драматическом положении, в котором оказался сам Багратион, он помнил о людях, с которыми воевал и перед которыми чувствовал свои обязанности, стремился вознаградить их за подвиг. В Можайске он подписал рапорт о награде генерал-интенданта 2-й армии В. С. Ланского и комиссионера 10-го класса Зубка за хорошее обеспечение армии продовольствием. Причем из Москвы он повторил свое представление, зная, как плохо государь относится к интендантам и тыловикам вообще. 1 сентября он написал Кутузову особое письмо о награждении сенатского регистратора Екстейна, как «человека одаренного способностями, расторопного и усердного к службе». Оказалось, что этот человек начиная с октября 1811 года выполнял различные секретные поручения, точнее, был разведчиком. Багратион пишет, что «он послан был мною неоднократно за границу и доставлял мне сведения о политических происшествиях, коих событие оправдало справедливость оных и для открытия коих он подвергал себя великим опасностям». И далее суть дела: «В таковых случаях находя нужным скрывать настоящий его чин, я во всех бумагах именовал его титулярным советником», поэтому «покорнейше прошу вашей светлости исходатайствовать ему, Екстейну, у государя императора вышепомянутый чин титулярного советника»".
Вспомоществование от царя. Александр написал Багратиону не сразу после получения известия о его ранении, а больше двух недель спустя. В этом нельзя не усмотреть известное пренебрежение государя Багратионом. Лишь 14 сентября он подписал короткое письмо: «Князь Петр Иванович! С удовольствием внимая о подвигах и усердной службе вашей, весьма я опечален был полученною вами раною, отвлекающею вас на время с поля брани, где присутствие ваше при нынешних военных обстоятельствах столь нужно и полезно. Желаю и надеюсь, что Бог подаст вам скорое облегчение для украшений деяний ваших новою честию и славою. Между тем не в награду заслуг ваших, которая в непродолжительном времени вам доставится, но в некоторое пособие состоянию вашему жалую вам единовременно пятьдесят тысяч рублей. Пребываю к вам благосклонный Александр». Другим рескриптом Александр предписал министру финансов Гурьеву отпустить Багратиону 50 тысяч рублей12. Ни об ордене, ни о какой-то другой высокой награде (вспомним присвоение Кутузову звания генерал-фельдмаршала в день получения известия о сражении при Бородине) речи не шло — так, одно лишь денежное пособие для лечения.
Но Багратион не получил и этого, важного для него рескрипта. В книге указов напротив данного рескрипта сохранилась отметка: «По случаю кончины князя Багратиона сей рескрипт возвращен 21 сентября и отдан государю императору»". Со смертью Багратиона исчезла и его армия. С. Н. Марин писал М. С. Воронцову из Тарутина 27сентября: «Армии наши соединены, и Вторая исчезла вместе со своим начальником»14.
Была ли рана Багратиона смертельна
Этот вопрос долгое время занимал историков и к нашему времени решен, кажется, окончательно. Ему посвящены несколько исследований, в том числе историков медицины15. Итак, Багратион был ранен, как писал пользовавший его с первых минут ранения старший врач лейб-гвардии Литовского полка Яков Говоров, «в переднюю часть правой берцовой кости черепком чиненого ядра», то есть обломком разорвавшейся бомбы — начиненного порохом полого чугунного снаряда. Цитата эта взята из книги Говорова, изданной в 1815 году под названием «Последние дни жизни князя Петра Ивановича Багратиона». Это сочинение является важнейшим документом о последних днях жизни Багратиона. Говоров испытывал к Багратиону чувство обожания, он почти не отходил от генерала во время его болезни, многое помнил и был довольно простодушен, что существенно для исследователя при интерпретации сообщаемых им фактов. Хотя врачом он явно был неважным — примечателен тот факт, что в книге, написанной всего через три года после смерти Багратиона, Говоров путает ногу, в которую был ранен полководец, — по всем источникам, рана была в левой берцовой кости, а из приведенной цитаты явствует, что в правой! Вот так эскулап! Впрочем, во многом другом Говоров достаточно точен. Так, его показания о том, что Багратион поначалу отказывался покидать поле боя, «истекал кровию без перевязки раны», совпадают со свидетельствами других участников сражения. Тем временем адъютанты, «видя изнеможение, искали врача для подания ему помощи». Говоров оказался первым из таких врачей. С помощью зонда «осмотрев внимательно окровавленную рану и исследовав глубину и широту ее», он «нашел, что она сопряжена была с повреждением берцовой кости». Следом к Багратиону прибыл Я. В. Виллие — главный медицинский инспектор, личный врач императора Александра. «Он, — пишет Говоров, — вторично рассмотрел, очистил и перевязал рану». Во врачебном донесении, составленном позже, сказано, что Виллие «рану несколько расширил и вынул из оной малый отломок кости». Из «Примечания о болезни князя» Говорова следует, что рану тогда признали «не столько тяжелою, поелику небольшое отверстие оной и окровавление скрывали повреждение берцовой кости»16. В другом варианте написано, что рану признали «неважною, поелику наружное малое отверстие оной скрывало раздробление берцовой кости и повреждение кровеносных сосудов и нервов». Неясно, почему рану признали «неважною», если Виллие вытащил из нее «малый отломок кости». Естественно, что тут должен был возникнуть вопрос о самом «черепке» или пуле, если выходного отверстия не было видно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
