class="p1">Вообще, главная сюжетная линия повести М. А. Булгакова строится именно вокруг конфликта окончательно охамевшего во время НЭПа деляги-профессора и скромного, нелепо выглядевшего, не получившего университетского образования, но честного и упертого (в хорошем смысле слова) мелкого советского чиновника, которому автор дал такую, на первый взгляд, характеризующую чиновника фамилию — Швондер. Как собачья кличка, согласитесь. И как она смачно звучит из уст Преображенского.
Характерно поведение профессора и отношение его к пациенту, пришедшему на прием перед появлением делегации домкома.
Похотливый павиан, из мотни брюк которого вываливаются порнографические карточки, удостаивается самого вежливого обращения — у него же приколот к пиджаку с карманами крупный дорогой камень.
Зато с делегацией товарищей Преображенский даже не считает нужным просто поздороваться, ведь они же (Булгаковым акцентирован этот момент) — все одеты очень скромно.
Читайте текст повести — там разговор сквозь зубы барина с быдлом.
Но что самое примечательное в этой сцене, настолько это своевременно — обращение Преображенского к «крыше».
А ведь о чем честный чиновник Швондер просил этого «деятеля мировой науки»? Он просил освободить несколько комнат квартиры, а что услышал в ответ?
Видите ли, профессору Преображенскому нужны отдельная смотровая, отдельная приемная, отдельная операционная…
Профессор, так вы же в клинике работаете, там у вас, несомненно, есть и приемная, и смотровая, и операционная… Так чего же ты, хам образованный, в клинике почти не появляешься, быдло рабоче-крестьянское там лечить не хочешь, а торчишь у себя дома и мартышкам 50-летним вшиваешь яичники молодых шимпанзе?…
«Собачье сердце». Несгибаемый Швондер.
14 ноября, 2014 https://p-balaev.livejournal.com/2014/11/14/
Вы думаете, после того, как это мурло наглое — профессор Преображенский, порешал со своей высокопоставленной крышей жилищный вопрос, Швондер сдался? Как бы не так! Этот человечек со смешной прической и почти собачьей фамилией, оказался гвоздем!
Вот запись из дневника Борменталя: «Смотровая превращена в приёмную. Швондер оказался прав. Домком злорадствует».
Не помогла крыша барыге от науки.
Но этого мало, Преображенский, сделав из собаки деклассированного люмпена в результате своего идиотского эксперимента, нарвался на «подлость» председателя домкома. Швондер прописал ему в квартиру этого люмпена. Получи, буржуй, гранату. Сама сцена оформления документов на Шарикова, это просто неприкрытое издевательство автора над «светилом».
«В кабинете перед столом стоял председатель домкома Швондер в кожаной тужурке. Доктор Борменталь сидел в кресле. При этом на румяных от мороза щеках доктора (он только что вернулся) было столь же растерянное выражение, как и у Филиппа Филипповича, сидящего рядом.
— Как же писать? — Нетерпеливо спросил он.
— Что же, — заговорил Швондер, — дело несложное. Пишите удостоверение, гражданин профессор. Что так, мол, и так, предъявитель сего действительно Шариков Полиграф Полиграфович, гм… Зародившийся в вашей, мол, квартире.
Борменталь недоуменно шевельнулся в кресле. Филипп Филиппович дёрнул усом.
— Гм… Вот чёрт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он не зародился, а просто… Ну, одним словом…
— Это — ваше дело, — со спокойным злорадством вымолвил Швондер, — зародился или нет… В общем и целом ведь вы делали опыт, профессор! Вы и создали гражданина Шарикова».
Понимаете, о чем Швондер, издеваясь, говорит Преображенскому? Понимаете, что Швондер знает — кого и из кого создал Преображенский?
Вот теперь, ты гад ползучий, мастер «омоложения» сейчас и получишь своё счастье в виде результата твоего же опыта!
«— Вот что, э… — внезапно перебил его Филипп Филиппович, очевидно терзаемый какой-то думой, — нет ли у вас в доме свободной комнаты? Я согласен её купить.
Жёлтенькие искры появились в карих глазах Швондера.
— Нет, профессор, к величайшему сожалению. И не предвидится.»
Попался, голубчик…
(без темы)
11 мая, 2015 https://p-balaev.livejournal.com/2015/05/11/
Вспоминая своё школьное, институтское образование, юношеское тогда еще увлечение литературой, особенно военной и исторической, сегодня уже обнаруживаю странную вещь — мы, советская молодежь 70-90-х, практически ничего не знали из этих источников о жизни наших предков, если они у нас не числились в графьях-баронах, непосредственно перед революцией. Конечно, «Как закалялась сталь», «Школа»… Но вот в чем дело, Аркадий Гайдар и даже Николай Островский — это не представители подавляющего числа населения тогдашней России. Сам Гайдар выходец из семьи, которую можно было уже отнести к интеллигенции. У Павки Корчагина брат был железнодорожником — почти рабочая аристократия. Эти писатели описывали своё детство и юношеские годы ничего не приукрашивая, конечно, и там тоже хватало материала для размышлений о социальной справедливости… Даже «Белеет парус одинокий» В. Катаева не давал почти никакого представления о жизни простонародья. Какая-то почти романтическая тяга мальчишки из вполне благополучной семьи преподавателя гимназии к свободе мальчишеской оборванца Гаврика. Короленко, «Дети подземелья». Тоже описание довольно узкого круга. Страшное, но тем не менее.
Стихи Некрасова относились к середине 19-го века. Тургенев — тем более. Лесков…
М. А. Горький — детские годы, но опять же — семья купеческая. Конечно, «Мать» — вещь очень сильная. Потом, на примере этого романа нам в перестройку, глумясь, показывали, как с жиру бесились рабочие. Особенно смаковали, как Павел Власов с получки гармонь себе купил. Только при этом «забывали» уточнять, что таких Власовых, рабочих во втором поколении (кадровых, по военной терминологии), было раз-два и обчелся. И вообще о многом «забывали», о чем М. А. Горький даже не удосужился написать ввиду того, что тогда, во время создания романа, это было не нужно. И лишне. Зачем перегружать бытовыми деталями, которые и так знали все потенциальные читатели дореволюционной России, революционный роман?
Но настоящей идеологической диверсией стало включение в школьную программу произведений Л. Н. Толстого «Война и мир», «Анна Каренина», из Достоевского «Преступление и наказание». Очень продуманной и очень тонкой диверсией. Толстым патриотизм воспитывали, только почему-то публицистика его прошла мимо значительной части советской молодежи. Вот там был патриотизм настоящий, особенно когда Лев Николаевич увидел и рассказал, как крестьяне за ботву картофельную работали. Советские же школьники писали сочинения о пустейшей личности Наташе Ростовой и беспечном олухе Пьере Безухове. Один из самых богатых мажоров Петербурга, Пьер Безухов, конечно, потом, попав во французский плен, проникся «народным духом», но, как им проникся, так и очистился благополучно, доживая жизнь помещиком в компании секс-символа бального общества Наташки Ростовой. А участие этого обалдуя в Бородинской битве даже графом написано настолько издевательски неприкрыто… Смех фигура Пьера вызывала у солдат, которые, наверняка, матерясь в рукав, ему в лицо ржали: Какой чудной барин! Т. е., придурок полный.
Понять, кого из советских детишек пытались
