Карронада с грохотом откатилась назад, а палубу окутало облако черного дыма. Французских пехотинцев снесло с палубы мушкетными пулями, заряженными поверх массивного ядра, которое ударило в бизаньмачту. Треск мачты потонул в грохоте первого бортового залпа «Пуссели».
Поверх разрезных ядер канониры «Пуссели» закладывали «виноградную» картечь, целясь прямо в кормовые окна «Нептуна». Богато украшенные рамы по всему борту французского линкора исчезали в дыму, пушки на обеих орудийных палубах срывало с лафетов, канониров разносило на куски. Залп следовал за залпом, пока «Пуссель» медленным старческим шагом продвигалась вдоль борта «Нептуна». Тем временем орудия правого борта дали залп в корму испанского линкора, круша тяжелое дерево смертоносными ядрами. «Пуссель» продолжала вершить кровавую расправу, лишь едкий дым стелился от кормы до носа британского линкора.
Бизань-мачта «Нептуна» рухнула за борт. Сначала Шарп услышал, как закричали стрелки, а затем увидел, как они падают в воду. Карронада правого борта, заряженная ядром и бочонком мушкетных ядер, смела испанцев с бака. Кровь стекала в шпигаты испанца, фигура монаха на носу превратилась в щепки. Тем временем кормовая карронада «Пуссели» разрушила левую часть массивного распятия, прикрепленного к бизаньмачте испанского линкора.
Французский флаг плескался в воде вместе с упавшей бизань-мачтой. Поначалу капитан Чейз намеревался подойти к «Нептуну» левым бортом и последним залпом превратить вражеский корабль в залитые кровью руины, но юркий испанец втиснулся между ними, неосторожно подставив «Пуссели» правый борт. Два судна столкнулись бортами, раздался ужасающий треск, но испанец, опасаясь абордажа, в последний миг свернул, уступая «Пуссели» дорогу. Тут же испанские пушки дали залп в борт «Пуссели», и корму неприятеля заволокло дымом. Пехотинцы Ллевеллина продолжали обстреливать испанские мачты. Чейз хотел развернуть штурвал и снова сблизиться с неприятелем, но нужное мгновение было упущено, и капитан приказал рулевому повернуть к северу, к окутанной дымом и огнем «Виктори». Корпус флагмана почти скрывался в пороховом дыму, но за мачтами «Виктори» Чейз разглядел снасти еще одного французского линкора.
– Убрать лисели! – велел капитан.
Матросы устремились на реи. Один, сраженный мушкетной пулей, ударился о грот-рей и свалился вниз, оставив на парусине кровавое пятно. Сломанная бизань-мачта изрядно замедляла ход «Нептуна». Чтобы избавиться от нее, команда бросилась перерубать топорами сломанные реи. «Пуссель», перезарядив орудия левого борта, продолжала методично обстреливать французский линкор. Грохот пушек наполнял воздух, море рябило, корпус «Пуссели» содрогался. Задира медленно перезаряжал карронаду. Спешить было некуда – чернокожий гигант не собирался тратить драгоценные снаряды на «Нептуна», матросы которого наконец-то справились со сломанной мачтой – французский линкор повернул к северу.
Внезапно «Пуссель» оказалась в одиночестве. В четверти мили впереди маячил вражеский фрегат – слишком мелкая цель для боевого линкора, который мог атаковать куда более грозного противника. Колонна французских и испанских кораблей надвигалась с юга, но ни один не приблизился на расстояние выстрела. Сражаться против флагмана противника считалось большой честью, поэтому неприятельские корабли кружились вокруг «Виктори» и «Ройял Соверена» словно назойливые мухи. Рядом еще четыре британских линкора пытались противостоять восьми неприятельским – ждать помощи от тихоходной «Британии» пока не приходилось. «Нептун» направлялся в самую гущу битвы, а Чейз следовал за ним. Матросы «Пуссели», количество которых заметно уменьшилось, так как многие сменили павших канониров у пушек, полезли на мачты, убирая паруса. Морскую гладь усеивали обломки. Два мертвых тела проплыли мимо борта. Волны уже смыли с них кровь. На изуродованное лицо одного из трупов уселась чайка и принялась долбить его клювом.
Раненых отнесли вниз, убитых сбросили за борт. Стволы орудий крепко привязали, чтобы при качке они не задавили канониров. Лейтенанты перераспределяли расчеты, направляя канониров к пушкам, оставшимся без присмотра. Чейз вглядывался в удаляющийся испанский линкор.
– Я должен был захватить его, – печально промолвил он, обращаясь к Хаскеллу.
– Это не последний вражеский корабль на нашем веку, сэр.
– Сегодня я обязательно должен взять приз!
– Да вы оглянитесь, сэр, их тут видимо-невидимо! Ближайшим к «Пуссели» неприятельским кораблем был двухпалубный французский линкор, стоявший к «Виктори» левым бортом. Орудия британского флагмана извергали дым и пламя в узкое пространство между бортами. Чейз представил, какой ужас должны были испытать французские канониры с нижних палуб, когда перед ними возникли три ряда британских пушек. Однако, приглядевшись, капитан заметил, что французы столпились на верхней палубе. Кажется, французский капитан собрал на шканцах, баке и открытой палубе всех матросов и канониров, вооружив их мушкетами, пиками, топорами и саблями.
– Они хотят взять «Виктори» на абордаж! – воскликнул Чейз.
– Господи, а ведь верно! – отозвался Хаскелл.
Борт французского линкора окутывал дым, скрывая его имя, но неприятельский капитан был явно не робкого десятка. Окажись его затея неудачной, и он наверняка потеряет корабль! Французы подтягивали «Виктори» абордажными крюками, а канониры закрывали порты и вытаскивали сабли, готовясь перебраться на палубу британского флагмана. «Виктори» была выше, поэтому линкоры не могли подойти друг к другу вплотную – между перилами оставалось расстояние в тридцать – сорок футов. Пушки «Виктори» продолжали обстреливать корпус французского судна, а французские стрелки столпились на мачтах и обрушивали град пуль на незащищенную палубу британского флагмана. Французский капитан явно намеревался бросить на штурм «Виктори» всю команду и к исходу дня стать адмиралом, пленив Нельсона и доставив его в Кадис.
Чейз вскарабкался по обломкам бизань-мачты. Он хотел посмотреть, что творится на палубе «Виктори». Увиденное ужаснуло его: на шканцах не было ни капитана Харди, ни адмирала, а морские пехотинцы в красных мундирах прятались за карронадами и отвечали на ураганную пальбу французов редкими выстрелами. Противоположный борт «Виктори» обстреливал еще один французский линкор. Чейз спрыгнул с обломков мачты на палубу.
– Румб на правый борт! – скомандовал он рулевому, затем поднял с палубы рупор. – Задира! Ты зарядил мушкетные пули?
– Под полную завязку, сэр!
«Пуссели» оставалось пройти около сотни ярдов. Канониры капитана Харди направляли дула пушек «Виктори» прямо вверх. В правом борту французского линкора возникали отверстия от ядер, пробивавших левый борт. Однако британские канониры палили вслепую, и их ядра не долетали до французов, сгрудившихся на ближнем к «Виктори» краю палубы. Французский капитан велел матросам валить грот-мачту, которая должна была стать его мостом к славе. Снасти французского линкора путались со снастями британского флагмана. Мачты французского корабля усеивали стрелки. Мушкетные выстрелы трещали, словно ветки в костре. Залпы «Виктори» звучали подобно громовым раскатам. Щепки разлетались во все стороны от палубы и бортов французского линкора.
Пятьдесят ярдов. Предательский ветер совсем стих. Над водой висели клочья дыма.
– Румб к левому борту, Джон! – скомандовал Чейз.– Держись в четверти!
Туман, что окутывал борт французского линкора, понемногу рассеялся, и Чейз наконец разглядел его имя: «Редутабль». Французы перерезали фал, и массивная грот-мачта рухнула на закрытые сеткой гамаки, сваленные на палубе «Виктори».
– На абордаж! – проорал невысокий французский капитан удивительно зычным голосом и вытащил шпагу.– На абордаж!
Французы с воплями бросились на штурм. Волна подняла корпус «Пуссели».
– Стреляй, Задира! – крикнул Чейз чернокожему канониру.
Но Задира медлил.
Глава одиннадцатая
Его светлость должен знать, – аккуратным каллиграфическим почерком писал Малахия Брейсуэйт, – что его жена вступила в предосудительную связь с прапорщиком Шарпом». Он, Брейсуэйт, подслушал на «Каллиопе» их разговор, и, как ни тяжело ему писать об этом, звуки, что доносились из каюты, свидетельствуют о том, что ее светлость презрела свое высокое положение. Секретарь писал дешевыми чернилами, которые расплывались на влажной бумаге. Поначалу, продолжал Брейсуэйт, он не поверил своим ушам, но когда увидел, как леди Грейс перед рассветом вышла от Шарпа, то решил высказать прапорщику свои подозрения. «Однако, когда я упрекнул его в том, что он забывает свое место и не оказывает леди Грейс должного уважения, прапорщик Шарп не стал ничего отрицать, а пригрозил, что меня убьет». Брейсуэйт подчеркнул последнее слово. «Именно это обстоятельство, милорд, долгое время связывало мне язык и мешало исполнить свой долг». В заключение секретарь добавлял, что ему крайне неловко писать о столь неподобающем поведении супруги его светлости, который всегда относился к нему с удивительной добротой.
