– Который час? – спросил Пиппин, зевая.
– Прошел второй час, – сказал Гэндальф. – Время вставать и привести себя в приличный вид. Повелитель города вызывает тебя, чтобы объяснить тебе твои обязанности.
– А он накормит меня завтраком?
– Нет, накормлю я. Вся пища распределена по приказу.
Пиппин печально посмотрел на маленькую лепешку и (как он подумал) гораздо меньший, чем следует, кусочек масла, которые лежали на столе рядом с чашкой жидкого молока.
– Зачем вы привели меня сюда? – спросил он.
– Ты сам хорошо знаешь, – ответил Гэндальф. – Чтобы предотвратить твои ошибки; и если тебе тут не нравится, вспомни, что ты сам пришел сюда.
Пиппин замолчал.
Вскоре он уже шел с Гэндальфом вниз по длинному коридору к дверям башни. В зале, в печальном настроении сидел Денетор. Пиппин решил, что он напоминает старого терпеливого паука: похоже, со вчерашнего дня он не двинулся с места. Он предложил Гэндальфу сесть, но Пиппин некоторое время оставался незамеченным. Вскоре старик повернулся к нему.
– Ну, мастер Перегрин, надеюсь, вы использовали вчерашний день к своей пользе и удовольствию. Хотя боюсь, что стол в этом городе скромнее, чем вам хотелось бы.
Пиппин испытал неприятное ощущение, как будто большая часть того, что он говорил и делал, каким-то образом стала известна повелителю Гондора. Он не ответил.
– Что вы будете делать у меня на службе?
– Я думал, сэр, что вы объясните мне мои обязанности.
– Объясню, когда определю, к чему вы пригодны, – сказал Денетор. – Но если вы будете рядом со мной, я узнаю это, вероятно, скорее. Оруженосец моего кабинета попросил разрешения уйти со службы, так что временно вы можете занять это место. Вы будете ждать около меня, выполнять поручения, разговаривать со мной, если война и совещания дадут мне такую возможность. Вы умеете петь?
– Да, – ответил Пиппин. – Во всяком случае достаточно для хоббита. Но у нас нет песен, пригодных для больших залов и трудных времен, повелитель. Мы редко поем о чем-нибудь более ужасном, чем ветер или дождь, и большая часть моих песен о таких вещах, которые заставляют нас смеяться. И конечно о еде и питье.
– И почему же такие песни не подходят к моим залам или к этим временам? Мы, так долго жившие вблизи тени, конечно, с радостью будем слушать эхо земель, не затронутых ею. Тогда мы почувствуем, что наша доблесть была не бесплодна, хотя за нее нас и не поблагодарят.
У Пиппина сжалось сердце. Его вовсе не радовала идея петь песни Удела повелителю Минас Тирита, особенно комические песни, которые он знал лучше всего: они были уж слишком… Ну… грубоватыми для такого случая. Однако на сей раз ему не приказали петь. Денетор повернулся к Гэндальфу, расспрашивая его о рохиррим, их политике, о позиции Эомера, племянника короля. Пиппин удивлялся тому, как много знает повелитель о жизни людей, далеких от него, хотя как он решил, прошло уже много лет, как Денетор никуда не выезжал.
Вскоре Денетор кивнул Пиппину и отпустил его на время.
– Идите в арсенал цитадели, – сказал он, – и получите там мундир и вооружение гвардии башни. Все должно быть готово. Вчера я отдал приказ. Одевшись, возвращайтесь!
Все было, как он сказал, и вскоре Пиппин был уже одет в необычный костюм, черного с серебром цвета. Ему дали маленькую кольчугу, кольца которой были выкованы из стали, однако черную, как агат, и высокий шлем с обеих сторон в маленьких крылышках, украшенный серебряной звездой в центре налобника. Поверх кольчуги надевался короткий черный камзол, расшитый на груди серебром – было вышито изображение дерева. Старую одежду у него отобрали, но разрешили взять серый плащ из лориена, но с условием не носить его, когда он на дежурстве. Он понял, что теперь очень похож на Эрнила Перианната, принца невысокликов, как называли его в городе. Но чувствовал он себя неуверенно. Настроение у него продолжало портится.
Весь день было темно и тускло. С бессолнечного рассвета до вечера тяжелая тень все углублялась, и все в городе были угнетены. Далеко вверху большая туча медленно двигалась на запад с черной земли, поглощая свет, рожденная ветром войны; под ней воздух был неподвижен, как будто вся долина Андуина ждала порыва разрушительной бури.
Около одиннадцати часов, освобожденный на время от службы, Пиппин отправился на поиски еды и питья, чтобы рассеять свое тяжелое настроение и сделать ожидание более выносимым. В столовой он вновь встретил Берегонда, который только что прибыл из Пеленора, где выполнял какое-то поручение. Вместе они направились к стене – Пиппин чувствовал себя как в тюрьме и задыхался в цитадели. Они снова сели у амбразуры, выходящей на восток, где ели и разговаривали накануне.
Был час захода солнца, но на запад тянулась огромная пелена, и только когда она наконец ушла за море, солнце смогло послать короткий прощальный луч перед ночью; именно этот луч коснулся головы павшего короля на перекрестке дорог, когда это увидел Фродо. Но на поля Пеленора под тенью Миндолуина свет не пробился: поля оставались коричневыми и тоскливыми.
Пиппину казалось, что прошел год с тех пор, как он сидел здесь, в полузабытые времена, когда он еще был хоббитом, легкомысленным путешественником, которого мало изменили пережитые опасности. Теперь он был маленьким солдатом города, готовившегося отражать нападение, одетый в гордый, но мрачный костюм башни стражи.
В другое время и в другом месте Пиппину и понравилось бы, может, его новое положение, но теперь он знал, что принимает участие не в игре: он поклялся служить угрюмому хозяину в смертельной опасности. Он ощущал на своем теле тяжесть кольчуги и шлема. Плащ его лежал рядом на сидении. Он отвел усталый взгляд от темных полей внизу, зевнул и вздохнул.
– Вы устали сегодня? – спросил Берегонд.
– Да, – ответил Пиппин, – очень. Устал от безделья и ожидания. И протер пятки у дверей кабинета своего хозяина за долгие медленные часы, пока он совещался с Гэндальфом, принцем и другими важными персонами. Я не привык, мастер Берегонд, ожидать голодным, когда другие едят. Это тяжелое испытание для хоббита. Несомненно вы подумаете, что я глубже оцениваю честь. Но чего хорошего в этой чести? Чего хорошего в еде и питье под этой ползущей тенью? Что бы она означала? Воздух кажется густым и коричневым! У вас часто бывает такая тьма, когда дует восточный ветер?
– Нет, – сказал Берегонд, – это не просто непогода. Это какое-то злобное колдовство, какой-то черный дым, сваренный в горе огня и посланный им, чтобы омрачать сердца и мысли, что он и делает. Хотел бы я, чтобы вернулся Фарамир! Он бы не испугался. а теперь кто знает, сумеет ли он вернуться из-за реки во тьме?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
