Вечером состоялся банкет для участников — последнее место, куда нас пустили. Дальше фестиваль уже продолжался без нас. Члены жюри хлопали нас по плечу и улыбались, музыканты жали руки, комсомольцы обходили стороной. В конце вечера они, отводя глаза, сообщили, что лучше бы нам уехать с их праздника. Возражений, собственно, не возникало — мы уже выступили и доказали, что хотели. Правда, трусливые и мстительные комсомольцы не выдали нам денег на обратную дорогу, и не помню уж, каким чудом мы их наодалживали…»
В Москве тем временем готовится к эмиграции известный спортивный журналист Евгений Рубин. Долгие годы он работал в газете «Советский спорт», где был редактором отдела футбола и хоккея. Однако из-за трений с великим тренером Анатолием Тарасовым Рубина сместили с должности, перестали выпускать за границу. Тогда он ушел в другое популярное спортивное издание — «Футбол-хоккей». Но, проработав там несколько лет, подал документы на эмиграцию. Говорили, что поводом к этому послужили непрекращающиеся нападки на Рубина все того же Тарасова, но сам журналист это опровергает. «Никогда мне не жилось так вольготно, как в последние годы перед эмиграцией. Именно в эти годы я понял, что такое настоящая любовь — к женщине и родительская. Я много, продуктивно и с увлечением работал. Я ни минуты не сожалел о смещении с редакторского поста: ни столько писать, ни столько зарабатывать, оставаясь во главе отдела, я бы не мог. Эта отставка привела меня в «Футбол-хоккей», в котором, хвала Филатову, была обстановка почти ирреальная для советского учреждения — доброжелательная, без окриков и взысканий, без взаимного подсиживания…»
Разрешение на эмиграцию семья Рубина получила в феврале, а сам отъезд был запланирован на Международный женский день — 8 марта. Однако в течение нескольких дней до отъезда в дом Рубина приходили его друзья — чтобы проститься. Многие спрашивали: «Что ты будешь делать в Америке?» Рубин в ответ мямлил нечто неопределенное: «Поглядим на месте… Может, лифтером устроюсь… Или в магазин грузчиком». Но его жена Жанна была настроена более оптимистично: «Он будет делать там то же, что и здесь, — писать». «Да кому там его писания нужны?» — слышалось в ответ. «Может быть, ваши не нужны, — отвечала жена. — А его нужны». И ведь не ошиблась — журналистский талант Рубина действительно пригодится ему в Америке.
8 марта по ЦТ транслировали Праздничный вечер в Останкино. Среди его участников было множество звезд советской эстрады, в том числе и Алла Пугачева. Она исполнила одну из своих новых песен, однако многомиллионную публику поразила не этим — наверное, впервые за долгое время она выступала в обыкновенном платье вместо столь привычного балахона от Вячеслава Зайцева. На следующий день чуть ли не все женское население страны только и делало, что обсуждало новый наряд артистки. Как я уже говорил, это было вполне в духе того времени — в стране повального дефицита людям не оставалось ничего иного, как обсуждать роскошные наряды звезд. У Пугачевой платье было не самое эффектное, но после балахона, в котором она чаще всего появлялась на голубом экране, выглядело просто чудом. Самое интересное, что сама Пугачева к своей обновке отнеслась без должного пиетета и уже в следующем своем тэвэшном выступлении вновь облачилась в балахон, который очень любила — он помогал ей создавать на сцене образы ее песен. Но многие зрители этого не понимали. Один из них в своем письме на имя певицы даже напишет: «Вам самой-то не стыдно выступать в таком балахоне? Был у вас какой-то проблеск, когда Вы выступали 8 марта в Останкино, но Вы снова взялись за старое. Неужели Вам самой не хочется нравиться не только голосом, но и внешностью? У кого ни спросишь, все говорят — Пугачева прекрасная певица, ее можно поставить на один уровень с выдающимися мастерами мировой эстрады. Но вот насчет внешности всегда слышишь отрицательный ответ. Неужели так трудно сшить нормальное платье с рукавами, а не брать пестрый кусок материала и прорезать в нем дыру для головы? Другие могут скрывать под таким платьем свои физические недостатки — а у Вас же очень красивые руки и фигура…»
10 марта на чемпионате мира по фигурному катанию в Оттаве золотые медали в спортивных танцах завоевали советские спортсмены Ирина Роднина и Александр Зайцев. Но эта победа далась именитым фигуристам очень нелегко. Их тогдашний тренер Т. Тарасова вспоминает об этом так:
«Я боялась, что у нас будут проблемы с акселем в 2,5 оборота. Ира никогда при мне его не срывала, но в ответственный момент он мог разладиться. Я целый год долбила с ней этот прыжок. В Оттаве я велела ей прыгнуть аксель сразу, когда шла еще акклиматизация. Ира взлетела… и потеряла прыжок. И на протяжении десяти дней она пыталась прыгнуть аксель, но не могла. Я говорила: «Ирочка, ты не волнуйся, ты все равно его сделаешь». За два дня до старта он наконец получился. Тут вмешался Зайцев и стал требовать, чтобы Ира если прыгает, то прыгать должна параллельно. Пришлось успокаивать и его, объясняя, чтобы на параллельность он не рассчитывал. На разминке Ира такую колбасу из прыжка устроила, что я даже собиралась его снять, но, подумав, решила: «Нет, она сделает». И Роднина прыгнула свой злополучный аксель абсолютно чисто. В этом она вся. Десять дней не прыгать на тренировке, а лихо сделать первым же элементом в соревновании. И как она засмеялась, и как понеслась. И шаги на радости перепутала. Программу катала, как безумная. Не устала совсем, хохотала, до того была сильна. Дальше в программе для нее уже ничего не существовало, никакие там тройные подкрутки смутить ее не могли…»
Но вернемся на родину. 11 марта главная газета страны «Правда» жахнула по опере «Пиковая дама», которую, как мы помним, собирались ставить во Франции четыре советских деятеля искусства: режиссер «Таганки» Юрий Любимов, композитор Альфред Шнитке, дирижер Геннадий Рождественский и художник той же «Таганки» Давид Боровский. Статья в главной газете принадлежала дирижеру Большого театра Альгису Жюрайтису и называлась вполне недвусмысленно — «В защиту «Пиковой дамы». Автор статьи писал: «Готовится чудовищная акция! Ее жертва — шедевр гения русской музыки П. И. Чайковского. Не в первый раз поднимается рука на несравненное творение его — «Пиковую даму». Предлог — будто либретто не соответствует Пушкину. Эдакие самозванцы, душеприказчики Пушкина.
Какая демагогия!.. Придет ли кому-нибудь в голову (разве только сумасшедшему) под тем или иным предлогом переписать Рафаэля, да Винчи, Рублева, улучшать помпейские фрески; приделать руки Венере Милосской, исправить Адмиралтейство или храм Василия Блаженного? А ведь затея с оперой Чайковского — то же самое. Кто же дал право любителям зарубежных сенсаций под ложно сфабрикованным предлогом «осовременивания» классики истязать, уродовать эту гениальную музыку и тем самым четвертовать душу Чайковского, породившего ее?..»
И ежу было понятно, что эта статья была явным заказом сверху: то ли из Минкульта, то ли еще повыше — из Идеологического отдела ЦК КПСС. Уже в наши дни выяснились любопытные подробности ее появления. Оказывается, за пару-тройку недель до публикации Жюрайтиса пригласили в один из высоких кабинетов и попросили съездить в Париж, чтобы лично удостовериться в качестве скандального произведения. При этом заметили: «А если бы вам удалось раздобыть и партитуру его, было бы вообще замечательно!» Дирижер намек понял.
Поскольку с расположением внутренних помещений «Гранд-опера» Жюрайтис был хорошо знаком (не раз здесь выступал), он легко нашел комнату переписчика нот. И раздобыл пресловутую партитуру. Правда, это не осталось незамеченным со стороны руководства театра, которое в тот же день обнаружило пропажу и сразу догадалось, кто к этому причастен. Скандал поднялся грандиозный. Уже на следующее утро чуть ли не все французские газеты опубликовали на своих страницах открытое письмо директора «Гранд-опера» Рольфа Либермана. В нем он писал: «Господин Жюрайтис! Мы вас уважаем как музыканта, ценим ваш талант, всегда принимали вас и будем принимать в нашем театре. Но мы пришли к выводу, что ваше присутствие в стенах «Гранд-опера» должно быть ограничено минутой начала музыкального произведения и минутой его окончания. Ибо дальнейшее ваше присутствие сопровождается действиями, подпадающими под статью уголовного законодательства…»
Юрий Любимов и его сподвижники почти сразу написали в «Правду» ответное письмо. В нем они привели убедительный список опер и балетов, идущих на сцене того же Большого театра с сокращениями и досочинениями, а иногда и в переоркестровке. Они вспомнили и новый текст к «Ивану Сусанину», и то, что балет «Иван Грозный» вообще не написан Прокофьевым, а составлен (кстати, при участии Жюрайтиса) из музыки Прокофьева к одноименному фильму, и многое другое. Однако это письмо «Правда» не напечатала. Его авторам из газеты пришел лишь ответ за подписью главреда Афанасьева. В нем сообщалось: «Мы решили не печатать Ваше письмо. Главная причина в том, что у нас нет убеждения в Вашей искренности… Кстати, о содержании Вашего письма в «Правду» знают многие в Москве — от студентов до академиков… Но кому все это на пользу? Уверен, что ни стране, ни партии, членом которой Вы являетесь (письмо было адресовано Ю. Любимову. — Ф. Р.). На письмо Жюрайтиса «Правда» получила сотни откликов. Увы, в Вашу пользу — ни одного».
