Перелет длился несколько не самых приятных для Грега часов. И так-то тело после анабиоза не прекращало ныть — пусть не так сильно, как вначале, но все же ощутимо, а теперь еще и затекло от связывающих его пут. К тому же Грега подташнивало от незнакомой пищи, а в животе что-то усиленно булькало и тяжело, с резью, перекатывалось с места на место. В довершение ко всему то ли пилот оказался отменным лихачом, то ли бабочки легче людей переносят перегрузки, но сразу после расстыковки корабль рванулся так стремительно, что глаза у Грега полезли из орбит, и его вырвало.
Впрочем, пожаловаться было некому. Он в полном одиночестве лежал на том, что только что считал потолком, стонал и шептал в адрес крылатого пилота все проклятия, которые только мог припомнить. Потом переключился на императора Лабастьера и дополнил лексический состав своей речи отборной нецензурной бранью, резонно рассудив, что таким неосторожным с собой обращением он обязан именно ему. «Ему же на меня наплевать. Если я сдохну, он „разбудит другого бескрылого“, мать его так!..»
Посадка была еще ужаснее, но тут уже Грег просто потерял сознание.
Глава 2
О, нет, постой, не складывай крыла,
Чтобы себя убить. Не надо, что ты?
Судьба и так не много дней дала,
А ты ее торопишь для чего-то…
Подумай: ведь, возможно, смерть твоя
Сама стоит за ближним поворотом.
«Книга стабильности» махаонов, т. XIII , песнь XII ; «Трилистник» (избранное)
Очнувшись, Грег обнаружил, что уже не связан. Кряхтя, приподнялся, огляделся и присвистнул. Он сидел на циновке посредине лесной поляны. Лес производил впечатление тропического, однако было не жарко, а даже прохладно, и воздух был, похоже, слегка разрежен. Грег машинально потрогал свое лицо и нащупал густую щетину, точнее, даже небольшую бороду: как ни замедлены были в анабиозе биологические процессы, они все же текли.
Сразу бросался в глаза высоко выдающийся из-за деревьев серебристый купол шаттла, находившегося невдалеке. Корабль был, конечно, поменьше, чем их «Стар Стрейнджер», но размеров все же внушительных, а вовсе не «лилипутских», и формы практически той же.
Окончательно придя в себя, Грег зябко повел плечами и обнаружил, что, во-первых, он одет в серые, похоже, шелковые шальвары и блузу с большим красным крестом на груди («тоже мне, „скорая помощь“…). Во-вторых, что в некотором отдалении, окружив его, неподвижно висят несколько летательных приспособлений, похожих на разрезанные пополам мячи для регби, а на них, застыв, сидят по две вооруженные человекобабочки. И, наконец, в-третьих, что его шею плотно облегает металлический ошейник.
Грег потрогал его рукой. Металл был гладким, без всяких там шипов. А то уж он подумал, что это нечто вроде рабской колодки, которая должна причинять ему боль и неудобства. В то же время на ошейнике не обнаружилось ни застежки, ни шва, словно тот был цельнолитой.
Вместо естественного, казалось бы, в этой ситуации шума космодрома вокруг стояла девственная природная тишина. Лишь листья деревьев шелестели на легком ветерке, и Грег подумал, что мир бабочек, наверное, очень экологичен. Он понятия не имел, что делать дальше, и поискал взглядом императора Лабастьера. Но, не обнаружив его, поднялся во весь рост и, разминая затекшие члены, сделал несколько гимнастических движений. Тут только Грег заметил, что на ногах у него пластиковые краги из его космической амуниции.
Флаеры бесшумно поднялись вместе с ним и теперь вновь висели на уровне его лица. Внезапно, так, что Грег подпрыгнул от неожиданности, в правом ухе раздался отчетливый голосок императора:
— Ты в родном гнезде, бескрылый. Приветствую тебя от имени всех его сегодняшних обитателей.
Грег сунул палец в ухо. Так и есть. Он извлек оттуда что-то мягкое, розовое и овальное, напоминающее поролоновый тампончик. Штуковина необычная, но назначение ее ясно — дистанционный наушник. Грег вложил его обратно в ухо и спросил:
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— А где ты есть, император?
— Позади тебя, — отозвался тот.
Грег обернулся и действительно увидел правителя сидящим на флаере возле пилота. Этот летательный прибор отличался от остальных: он был украшен колечком с зеленым камнем, похожим на изумруд. Если бы Грег не был уверен, что это не так, он бы решил, что перед ним перстень с человеческой руки.
— И что дальше? — спросил Грег.
— Не понял, — отозвался император.
— Я спрашиваю, что мы будем делать дальше?
— Двинемся в город.
— В город? Значит, у вас есть города?
— Есть, — лаконично согласился император.
— А зачем мы туда пойдем? — поинтересовался Грег.
— Чтобы мне удобнее было беседовать с тобой, чтобы было интересно моим подданным.
— А если я не захочу? Если я сейчас брошусь в чащу и убегу? — Грег, конечно же, не собирался этого делать: его вовсе не радовала идея жить в лесу единственным в мире человеком, но он хотел услышать ответ. И он услышал:
— Если ты не будешь послушным, тебе будет больно.
— Ты хочешь сказать, что твои солдаты будут палить в меня из своих пукалок? — Грег презрительно усмехнулся. — Да я одним ударом разнесу эту команду лилипутов.
— Я не хочу делать тебе больно, бескрылый, — сказал император вместо ответа.
— Сделай, сделай, — попросил Грег. — Мне интересно. И, кстати, будь любезен, не зови меня «бескрылым», я же не называю тебя «крылатым». У меня есть имя — Грег Новак.
— Ты действительно хочешь боли, Грег Новак?
— Да, давай, — кивнул головой тот.
Император сделал своими ручками какое-то неуловимое движение, и в тот же миг жгучая молния пронзила все тело Грега с головы до пят. Дыхание перехватило, он пошатнулся, но на ногах все-таки устоял. Боль длилась только миг, а когда прекратилась, осталось жжение на шее. Тут только он осознал назначение металлического ошейника. Задыхаясь, он схватился за него обеими руками… Вскоре воздух вновь стал поступать в легкие, и Грег прохрипел:
— Где город? Куда идти?..
К городу они выбрались только к вечеру. В начале пути беседа не клеилась, тем более что Грегу не хватало воздуха и он сильно уставал. Но понемногу разговор сделался более оживленным. (Кстати, оказалось, что красный крест на груди Грега — государственная символика той части империи бабочек, где приземлился шаттл.)
— Скажи, Грег Новак, — спросил Лабастьер, — как бы ты сам поступил на моем месте? Если бы ты правил своим миром и вдруг с неба спустились бы великаны и сказали, что это их земля, потому что они жили здесь раньше?
Вообще-то великаны пока еще ничего не говорили, но вопрос хороший. Уместный. Грег подозревал, что люди сперва закидали бы таких непрошеных титанов термоядерными ракетами, а потом уже подумали, правильно ли они поступили. Но такой ответ был явно не в его интересах.
— Есть такое понятие «демократия», — сказал он, даже сам слегка морщась от затхлости своих речей. — В него включается и то, что всякий разумный индивидуум имеет право на жизнь и на тот образ жизни, который считает правильным. Если, конечно, это не ущемляет интересы других граждан. Демократия — ключевое понятие нашей цивилизации…
— Поэтому вы и уничтожили себя? — отозвался Лабастьер, и Грегу показалось, что он уловил в его интонациях иронию. — В вашем мире не смогли сосуществовать несколько рас, относящихся к одному виду. Они могли бы ассимилироваться, а вместо этого убивали друг друга. А в моем мире сосуществуют виды бабочек, не способных к ассимиляции. Не значит ли это, что наш образ жизни правильнее? А у нас нет этой вашей демократии. Когда-то мы тоже воевали и истребляли друг друга, пока это неразумное занятие не прекратил единый правитель.
— Ты? — как можно ехиднее спросил Грег.
— Да, — без малейшего смущения отозвался император, и Грег понял, что пуля его сарказма угодила в молоко. Тогда он заговорил серьезно:
