присутствующих русских, писал де Голль в своих мемуарах.
Первыми тоста удостоились народные комиссары — Молотов, Берия, Булганин, Ворошилов, Микоян, Каганович... Затем он перешел к генералам и чиновникам. Сталин торжественно называл пост, занимаемый каждым из них, и отмечал его заслуги, но при этом все время подчеркивал и превозносил могущество России. Обращаясь к главному маршалу артиллерии, он воскликнул:
— Воронов! За твое здоровье! Тебе поручено развертывать на полях сражений наши орудия всех систем и калибров. Благодаря этим орудиям мы громим врага. Действуй смелее! За твои пушки!
Обращаясь к главнокомандующему военно-морским флотом:
— Адмирал Кузнецов! Люди еще не знают всего, что делает наш флот. Терпение! Настанет день, и мы будем господствовать на морях!
Авиаконструктору Яковлеву:
— Я приветствую тебя! Твои самолеты очищают небо. Но нам их надо еще намного больше и чтобы они были получше. Дело за тобой!
Дойдя до Новикова, командующего военно-воздушными силами, произнес:
— Это ты используешь наши самолеты. Если будешь использовать их плохо — должен знать, что тебя ждет.
Указав пальцем на Хрулева, вождь заметил:
— А вот начальник тыла. Он обязан доставлять на фронт материальную часть и людей. Пусть постарается делать это как следует! Иначе он будет повешен, как это делается в нашей стране.
Заканчивая тост, Сталин кричал тому, кого называл:
— Подойди!
Тот торопливо подходил к Сталину, чтобы чокнуться с ним. В какой-то момент Сталин вдруг сказал:
— Ох, уж эти мне дипломаты! Какие болтуны! Есть только одно средство заставить их замолчать: расстрелять из пулемета. Булганин, сходи-ка за пулеметом.
После подписания советско-французского договора Сталин заявил:
— Это надо отпраздновать!
В мгновение ока столы были накрыты, и начался ужин.
Сталин сказал де Голлю:
— Вы хорошо держались. В добрый час. Люблю иметь дело с человеком, который знает, чего хочет, даже если его взгляды не совпадают с моими.
Де Голль пригласил Сталина в Париж. Он ответил:
— Как это сделать? Ведь я уже стар. Скоро я умру.
Прощальные слова Сталина были теплыми и сердечными:
— Рассчитывайте на меня! Если вы, если Франция будет нуждаться в нас, мы разделим с вами все, вплоть до последнего куска хлеба.
Французский гость покинул ужин при первой возможности. Провожая де Голля, Сталин мрачно посмотрел на переводчика Бориса Подцероба, помощника Молотова, и вдруг сказал ему:
— Ты слишком много знаешь. Мне хочется отправить тебя в лагерь.
«Вместе с моими спутниками, — пишет в воспоминаниях де Голль, — я вышел. Обернувшись на пороге, я увидел Сталина, в одиночестве сидевшего за столом. Он снова что-то ел».
«Шутки», поразившие де Голля, были обычными для Сталина. Когда в августе сорок второго в Москву прилетел британский премьер-министр Уинстон Черчилль, тоже был устроен прием. Представляя Черчиллю наркома авиационной промышленности Алексея Ивановича Шахурина, вождь заметил:
— Вот наш нарком авиапромышленности. Он отвечает за обеспечение фронта боевыми самолетами. Если он с этим не справится, мы его повесим.
Шахурин писал в воспоминаниях, как он сделал вид, будто оценил юмор вождя, и весело смеялся. На самом деле нарком вполне представлял себе, что вождь запросто может свою «шутку» превратить в реальность.
В разгар боевых действий на месте не оказалось ни одного из руководителей военно-воздушных сил, и к Сталину вызвали оказавшегося старшим генерала Николая Александровича Соколова-Соколенка.
Он попал к сталинский кабинет в первый раз и рапортовал Верховному главнокомандующему, как положено по уставу. А Сталин этого не любил. Оглядев вытянувшегося в струнку генерала, Сталин стал задавать вопросы, на которые Соколов-Соколенок ответа не знал, поскольку был в тот момент начальником Военно-воздушной академии имени Н.Е. Жуковского.
— Как это «не знаю»! — возмутился Сталин. — Как вы можете приходить ко мне и отвечать на мои вопросы «не знаю»! Да я вас немедленно арестую! Через два часа чтобы все сведения были у меня в письменном виде.
Генерал вылетел из сталинского кабинета бледный как мел. Изумленно спросил у знакомого:
— Он что, действительно прикажет меня арестовать?
— А ты что думал? Давай скорее собирай людей и готовь справку... Принимать парад Победы в Москве 24 июля 1945 года должен был Верховный главнокомандующий. Но возникла техническая трудность. Объехать войска, выстроенные на Красной площади, надо было на коне. Говорят, что Сталин даже пробовал ездить верхом, ему подводили смирного коня. Но не получилось. Все-таки ему было шестьдесят шесть лет, а в кавалерии он не служил, в отличие от маршала Жукова, чья военная карьера начиналась с драгунского эскадрона.
12 июня 1945 года Калинин вручил Жукову третью Золотую Звезду Героя. А через несколько дней его пригласил к себе на дачу Сталин. Спросил, не разучился ли маршал ездить на коне.
Жуков ответил:
— Нет, не разучился, да и сейчас продолжаю упражняться в езде.
— Вам придется принимать парад Победы, — сказал Сталин. — Командовать парадом будет Рокоссовский.
Жуков дипломатично заметил, что парад по праву и обязанности следует принимать Верховному главнокомандующему. Но Сталин сказал:
— Я уже стар принимать парады. Принимайте вы, вы помоложе.
Прощаясь, Сталин заметил:
— Советую принимать парад на белом коне, которого вам покажет Буденный...
На другой день Жуков поехал на Центральный аэродром посмотреть, как идет тренировка к параду. Там встретил сына Сталина Василия. Он отозвал маршала в сторону и рассказал любопытную историю:
— Говорю вам под большим секретом. Отец сам готовился принимать парад Победы. Но случился казус. Третьего дня во время езды от неумелого употребления шпор конь понес отца по манежу. Отец, ухватившись за гриву, пытался удержаться в седле, но не сумел и упал. При падении ушиб себе плечо и голову, а когда встал — плюнул и сказал: «Пусть принимает парад Жуков, он старый кавалерист».
— А на какой лошади отец тренировался? — спросил Жуков Василия Сталина.
— На белом арабском коне.
На том самом, на котором вождь рекомендовал Жукову принимать парад...
Считается, что Сталин обиделся на то, что пришлось уступить Жукову право принимать парад Победы. В реальности он мог принять парад, стоя в открытой машине. Так делал Троцкий, принимая парады в двадцатых годах.
Сталин не захотел исполнять эту роль, потому что это поставило бы его вровень с другими военачальниками. А вождь не мог быть там, внизу. Он мог быть только над всеми, на трибуне Мавзолея.
В параде Победы участвовали сводные полки всех фронтов от Карельского до 4-го Украинского и сводный полк Военно-морского флота. Не повезло летчикам: из-за нелетной погоды они не смогли пролететь над Красной площадью.
