— A-а, я, кажется, догадываюсь. И вы полагаете, что в Париже сегодня вечером будет давка, толкотня, шум?
— Боюсь, что так.
— Нечто вроде мятежа? — пристально глядя на собеседника, уточнил Сальватор.
— Мятежа, если угодно, — подтвердил г-н Жакаль. — Повторяю, что я отнюдь не настаиваю на том или ином слове. Но я бы хотел убедить вас, что для такого мирного человека, как вы, чтение древних поэтов гораздо предпочтительнее, нежели прогулка по городу начиная с семи-восьми часов вечера.
— О!
— Все обстоит именно так, как я имел честь вам сообщить.
— Значит, вы уверены, что сегодня вечером будет мятеж?
— Бог мой! Никогда нельзя быть ни в чем уверенным, дорогой господин Сальватор, а менее всего — в капризах толпы. Но если по некоторым сведениям, почерпнутым из надежных источников, позволено составить ту или иную догадку, то я осмелюсь предположить, что проявления народной радости окажутся сегодня вечером шумными… и даже… враждебными.
— Ну да! И произойдет это именно между семью и восемью часами вчера? — переспросил Сальватор.
— Именно между семью и восемью часами вечера.
— Стало быть, вы пришли меня предупредить, что мятеж назначен на сегодняшний вечер?
— Несомненно. Вы отлично понимаете, что я неплохо разбираюсь в настроениях и намерениях толпы и могу утверждать, что, когда новость о победе, одержанной оппозицией, облетит Париж, столица встрепенется и запоет… А от песни до лампиона один шаг: когда город запоет, все начнут зажигать иллюминацию. Как только это будет сделано, от лампиона до петарды рукой подать. Париж разразится грохотом петард и даже ракет. Случайно какой-нибудь военный или священник пойдет по улице, где будут предаваться этому невинному занятию. Уличный мальчишка, — а в этом возрасте люди безжалостны, как сказал поэт, — опять же случайно, бросит одну из петард или ракет в почтенного прохожего. Это вызовет с одной стороны большую радость и взрывы хохота, с другой — крики ярости или призывы «На помощь!». Обе стороны обменяются ругательствами, оскорблениями, и, может быть, ударами: порывы толпы всегда непредсказуемы!
— И вы полагаете, что дело дойдет до драки?
— Да! Видите ли, какой-нибудь господин замахнется тростью на мальчишку-зачинщика, тот пригнется, чтобы избежать удара; наклонившись, мальчишка — опять-таки случайно — нащупает под ногами булыжник. А в этом деле стоит только начать! Как только будет поднят первый камень, за ним будут подняты другие, и скоро образуется настоящая гора из них. А что делать с горой камней, если не строить баррикады? Сначала построят невысокую баррикаду, потом — поосновательней, поскольку какому-нибудь дураку-возчику вздумается именно там проехать на своей тележке. В эту минуту полиция проявит отеческую заботу. Вместо того чтобы арестовать вожаков, а такие, как вы понимаете, всегда найдутся, полиция отведет глаза и скажет: «Ба! Пусть позабавятся, бедняги!» — и не станет беспокоить тех, кто строит баррикады.
— Это же просто отвратительно!
— А разве не стоит предоставить народу возможность поразвлечься? Я знаю, что среди всеобщей сумятицы кому-нибудь может явиться мысль — я даже уверен, что явится, — выстрелить не петардой или ракетой, а из пистолета или ружья. И вот тут-то, как вы понимаете, полиция, не желая обвинений в слабости или соучастии, будет вынуждена вмешаться. Но она появится, будьте уверены, лишь в самом крайнем случае, когда весьма прискорбные события уже произойдут. Вот почему, дорогой господин Сальватор, если в ваши первоначальные намерения входило провести вечер за чтением любимых авторов, советую вам ничего не менять в своих планах.
— Благодарю за совет, сударь, — без улыбки проговорил Сальватор, — на сей раз мы в самом деле квиты, хотя, по правде говоря, сегодня в семь часов утра я уже получил то известие, которое имел честь услышать от вас.
— Я сожалею, что опоздал, дорогой господин Сальватор.
— Время никогда не проходит даром.
Господин Жакаль встал.
— Итак, я вас покидаю, — сказал он, — будучи уверен, что ни вы, ни ваши друзья не полезете в это осиное гнездо, не так ли?
— Вот этого обещать вам не могу. Я, напротив, решил «полезть», как вы выражаетесь, туда, где будет больше всего шуму.
— Вы думаете, это необходимо?
— Надобно самому видеть, дабы предвидеть.
— Тогда мне остается, дорогой господин Сальватор, от души пожелать, чтобы с вами не произошло неприятности, — сказал г-н Жакаль и направился в переднюю, где взялся за полонез и кашне.
— Спасибо за пожелание… — провожая его, отозвался Сальватор. — Позвольте и мне со своей стороны так же искренне пожелать, чтобы и с вами не случилось ничего неприятного в том случае, если кабинет министров окажется жертвой собственного изобретения.
— Такова судьба всех изобретателей, — меланхолически проговорил г-н Жакаль и удалился.
II
АНДАНТЕ РЕВОЛЮЦИИ 1830 ГОДА
В то время как г-н Жакаль обращался к Сальватору с этими отеческими предостережениями, парижские буржуа мирно гуляли по городу: одни — с женами, другие — с детьми, третьи — в одиночестве, как сказано в возвышенной песне о г-не Мальбруке. Никто не думал о плохом, как, впрочем, и ни о чем особенно приятном. Никому и в голову не приходило, что в это воскресенье — несколько прохладное, но солнечное — может что-то произойти.
Славные граждане старались уйти из дому в поисках света и солнца, пусть даже декабрьского.
Это вполне естественное желание для тех, кто всю неделю провел в тени.
Вдруг бульвары, набережные, Елисейские поля облетела новость: правительство потерпело поражение.
Кто же был победителем? Да сама эта толпа.
Опьяненные победой, люди стали поносить побежденного.
Сначала — вполголоса.
Злословили о кабинете министров, зубоскалили — да простится нам это чисто галльское слово — о иезуитах в коротких и в длинных сутанах, жалели короля, пускались в препирательства.
— Это вина господина де Виллеля, — говорил один.
— Во всем виноват господин де Пейроне, — заметил другой.
— Вините господина де Корбьера, — уверял третий.
— Господина де Клермон-Тоннера! — возражал четвертый.
— Господина де Дама́! — кричал пятый.
— Конгрегацию! — парировал шестой.
— Вы все ошибаетесь, — замечал прохожий, — виновата монархия.
При этих словах толпа буквально оцепенела.
В самом деле, куда может завести витающая в воздухе идея «виновата монархия»?
Этого никто из гуляющих не знал; потому-то они и испугались.
