…Всем вам стало скучно бесцельно бродить по бесконечности миров, и вы захотели свершить деяние к Творцу приближающее, но даже не подозреваете о тяжести пути, на который решились встать. И пусть вы избраны из тысяч желающих, но знайте, что позже эти тысячи двинутся за вами, и когда-нибудь вы с ними встретитесь. Ваши таланты объединятся, а пути пересекутся, но вы и не вспомните, не будете знать цели общие, и лишь интуитивное движение вперед заставит вас жить, и тосковать вы будете, не понимая, зачем нужно это все. Вы не сможете удивляться красотам, радующим расу человеческую, и вашим главным желанием станет смерть, означающая лишь то, что придется начать заново…
«А теперь ножки, малыш… Кричи… Кричи, как можно громче, так будет меньше болеть… И прости меня… Прости, пожалуйста…», — из светящихся глазных провалов катились и катились прозрачные слезы, не высыхающие на жуткой жаре и долетающие до раскаленной мостовой, а темно-коричневые руки «Спящего» заново сломали мягкую детскую ножку, неверно сросшуюся в трех местах.
И ребенок вновь закричал, прорываясь голосом сквозь жуткий горловой хрип. Закричал ужасно, ибо причиняемой боли можно было избежать, просто не занимаясь ужасным лечением. Узники же со всех цепей с ужасом смотрели на худощавого юношу, жестоко издевающегося над искалеченным младенцем, а также его нелюдей-спутников, защищающих зверя в человеческом теле.
— Не хочешь продать его мне?! — раздался громкий выкрик из рогатой толпы, сгрудившейся вокруг импровизированной арены, на которой происходило удивительное представление. — Отдам за него весь свой скот! — сей вопрос задал такой же собакоголовый, как и Джумоук, разве что укутанный в золото с иным оттенком, а его желтые глаза жадно взирали на парня со светящимися глазами.
— Нет! — коротко ответил «Анубис», бросив холодный взор на вопрошающего. — Таких, как он сотни лет никому не попадалось! — и отвернул собачью голову в сторону «Спящего», как раз сломавшему миниатюрную ножку ребенка в следующем месте, а тот страшно захрипел, изредка прерываясь страдальческим детским криком.
— Да убей же его, животное!! Убей!! Зачем ты его мучаешь?!! Тварь! Ничтожество! Убей моего сына, только не мучай его!! Пожалуйста!! — бьющаяся в истерике, обнаженная Лиза ревела раненым зверем, а ее тонкие руки изо всех сил гребли по каменной дороге, пытаясь вцепиться в нее и порвать в клочья.
— Она не понимает! — произнес дрожащий от напряжения и страха Такеши, обращаясь к Лкетингу, зыркающему по сторонам яростным взором. — Лиза не понимает, что он лечит его!
— Женщина становится животным, когда ее ребенку грозит беда! Женщина не может думать! Она видит только ребенка! Вокруг нее ничего нет! Только малыш! — воин-масаи стоял, как непоколебимая скала посреди бушующего моря, будучи готов отдать жизнь за парня, лечащего младенца через страшную боль и это его желание будто притянуло неприятности.
Из толпы, окружающей импровизированный амфитеатр с «играемой» на нем фантастической пьесой, буквально вывалился минотавр на гигантском животном, походящем на кошку с быком, и понесся прямо к центру представления.
Что взбрело в голову огромному черту, направившему своего зверя прямо на «Спящего»? Может желание выделиться и остановить человека, рушащего все правила поведения грешников в Аду? Или мечта показать, насколько он сильней и бесстрашней слабаков, боящихся выйти и надрать задницу необычному рабу? Неважно, ибо огромная зверюга, несущаяся по гладкому камню мостовой и с жутким скрежетом царапающая его стальными когтями, желала броситься на всех «Спящих» одновременно, а ее перевитый мышцами хозяин уже достал гигантский клинок, ощерив бычью пасть в ухмылке победителя.
Такеши зажмурился, но не сделал ни шагу назад, готовясь к смерти в клыкастом рту хищника или под мечом черта богатырского сложения, зато Лкетинг усмехнулся и его ярко-голубые глаза… Закатились, оставив лишь белки, светящиеся почти, как у Дмитрия, костоправящего над ребенком, а чернокожая длань вытянулась в сторону полного жажды крови животного с гигантским всадником.
Губы туземца издали протяжный звук, и разъяренный зверь, с легкостью процарапывающий камень мостовой, встал на дыбы, как испугавшийся породистый конь, почти сбросив хозяина, но тот «удачно» зацепился копытом за луку седла и ударился рогатой головой о раскаленный камень, вышибив пук искр.
Масаи продолжил заунывно петь, да-да, именно петь, водя вытянутой рукой, отблескивающей в двух адских солнцах, а огромное животное, режущее когтями гладкие плиты, люто зарычало, словно сражаясь с хищником превосходящим себя. Могучее и красивое создание неистово запрыгало в разные стороны, жутко рыча и клацая крепкими клыками, отползая назад и одновременно пытаясь продвинуться к «Спящим», дабы сожрать, но у него не получалось, словно что-то им управляло.
Минотавр, волочащийся за сходящим с ума питомцем, словно неполный мешок с картошкой, бился о раскаленную мостовую крепкими рогами, вышибая искры и крепко держа меч, как не сдающийся викинг, но тут обезумевшая скотина подпрыгнула так высоко, что толстая нога не сдающегося хозяина с громким хрустом сломалась и освобождено выскочила из седла. Тот громко, по-звериному выругался, лязгнув блестящим клинком о камень, и попытался подняться, едва уклонившись от огромных лап зверя, но тот, видевший нечто иное, чем было перед затянутыми мутной паволокой глазами, молниеносно развернулся и с жутким ревом вцепился в глотку кормильцу, почти откусив огромную голову.
Лкетинг же заунывно пел, а Такеши сжал кулаки и раскосо зыркал по сторонам, одним только видом защищая друзей, отвлеченных от реального мира и возможно немного завидуя им, ибо мечтал обрести и свои неизвестные способности. Увеличившиеся в размерах глаза нервно дрожали, но не моргали, ведь азиат понимал, что в столь напряженной ситуации слабина недопустима и как бы он не был мал телом, но в нем билось невообразимо огромное сердце, окруженное несгибаемой волей, и сейчас Такеши был готов умереть за спутников.
Тем временем, почти в клочья разорванный минотавр, так и не сумевший дать отпор безумному питомцу, забрызгал кровью несколько квадратных метров, а его зверь все рвал и рвал еще недавно могучее тело, чтобы ухватить самый большой кусок страшными клыками и жутко рыча, понестись сквозь толпу перепуганных рогатых, мигом нашедших ему свободное место для прохода.
Джумоук довольно скалил пасть, видя творимое туземцем, и изредка переводя желтый взгляд на Такеши… Что он видел, в субтильном японце? Неизвестно, зато понятно, что видел в Лкетинге и Диме.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
