— Наступил момент, господа, когда мы должны принять решение, — веско сказал он. — Я лично считаю, что этот человек виновен настолько, насколько это только возможно!
Венцелю нужно было теперь, чтобы и остальные присоединились к его мнению без лишних возражений. Непоколебимое спокойствие Дорфрихтера он воспринимал как оскорбление, а его замечание, что он женился не на деньгах, — как целенаправленный выпад. Венцель был не единственный генерал, женившийся на богатой еврейке, но относился к любому намеку очень болезненно. Иногда достаточно было самого безобидного замечания, и все — этот человек становился для него заклятым врагом.
Сейчас же он мог выплеснуть свой гнев на Дорфрихтера.
— Имеется три важных факта, говорящих против Дорфрихтера, — подвел итоги следствия на данный момент капитан Кунце. — Первое: он находился в интересующее нас время в Вене неподалеку от почтового ящика, куда были брошены письма с ядом. Второе: от смерти предполагаемых жертв он получал очевидные выгоды для своей карьеры. Третье: он купил дюжину коробочек именно того сорта, какие использовал Чарльз Френсис. Кроме этого, у нас есть заключение эксперта, подтверждающее бесспорную идентичность его почерка с тем, которым были написаны циркуляры. Но у нас по-прежнему нет доказательств того, что у него имелся цианистый калий, что он покупал, арендовал или имел копировальный аппарат. В его доме не было обнаружено бумаги того сорта, на которой были напечатаны циркуляры Чарльза Френсиса, не найдены красные чернила, красная лощеная бумага, а также клей. Нет свидетелей, которые видели бы его у почтового ящика на Мариахильферштрассе, хотя офицер в форме, ведущий на поводке большую собаку, должен был, с большой вероятностью, привлечь внимание идущих на работу ранних прохожих. — Он перевел дыхание. — Тем не менее на основании имеющихся доказательств считаю необходимым его арест.
Венцель обратился к Вайнбергу:
— А вы, господин комиссар?
— Как полицейский я убежден в его вине. Как человек я сомневаюсь.
— А вы, господин майор? — Вопрос был задан исключительно из вежливости, так как майор Шульце принимал участие в следствии только в качестве наблюдателя и представителя комендатуры Линца.
— Вы разрешите мне, учитывая противоречивость данных, господин генерал, воздержаться?
— Вы что, находитесь в приятельских отношениях с обвиняемым? — спросил Венцель.
Его сорвавшийся на фальцет голос выдавал его раздражение.
— Не совсем так, господин генерал, но мы с ним встречались. Видите ли, в нашем гарнизоне сильно чувство товарищества между офицерами, господин генерал.
— Это похвально, — пробурчал генерал, хотя по нему не было заметно, что он так думает. — Разрешаю воздержаться.
Голубые глаза под густыми седеющими бровями смотрели на Кунце.
— Мы получим этот чертов скандал, но отправляйтесь и арестуйте его. Вы ведь этого с самого начала хотели, не правда ли?
Создавалось впечатление, что генерал был недоволен положительными результатами следствия и вину за это возлагал на капитана.
— Я выполняю приказ, господин генерал.
Кунце решил не обращать внимание на сквозивший в словах генерала сарказм.
Генерал встал.
— Итак, господа, считаю заседание закрытым.
Вместе с лейтенантом, который вел протокол, Кунце вошел в бюро, где ожидал Дорфрихтер, и объявил ему о решении комиссии. Дорфрихтер выслушал его вытянувшись и ничего не сказал. Ему предложили сдать палаш и пистолет, если таковой имелся. Он ответил, что пистолета с собой у него нет. Поскольку Дорфрихтер все еще оставался офицером, его слова было достаточно.
В сопровождении капитана Кунце и молодого лейтенанта Дорфрихтер был доставлен в местную гауптвахту — мрачное строение с толстыми стенами и двором, вымощенным булыжником. Три камеры предназначались офицерам, и Дорфрихтер был помещен в первую. Во время поездки он сидел неподвижно и молча. Но когда Кунце собрался уже оставить его одного, он вдруг оживился.
— А моя жена, господин капитан? Сможет ли она меня навещать? Что ей скажут? Я должен с ней поговорить! — Слова срывались с его губ стремительно, явно не поспевая за мыслью.
— Боюсь, ей не разрешат видеться с вами. Никто, кроме членов комиссии, не получит такого разрешения.
— Она на девятом месяце. Это ее убьет, господин капитан. Я мужчина, и у меня хватит сил все выдержать, но она этого не сможет.
Кунце чувствовал, что его раздражение постепенно сменяется состраданием. Неожиданное и непонятное сочувствие Дорфрихтеру обеспокоило его гораздо больше, чем прежнее неприятие. Не надо поддаваться обаянию этого человека, решил он.
Они были одни в камере, надзиратель стоял снаружи, за тяжелой дубовой дверью с глазком.
— Я, собственно, не должен был этого вам говорить, — сказал Кунце безучастным голосом, — но сейчас полковник фон Инштадт со своей супругой у вашей жены. Господин полковник взял на себя труд сообщить ей о вашем аресте. Фрау фон Инштадт собирается побыть с вашей женой, пока не приедет кто-нибудь из родственников.
— Слава богу, есть еще жалость на этом свете. — Легкий румянец возвратился на лицо Дорфрихтера. — Я знаю, что отсюда ни письма, ни записки послать нельзя, — добавил он, — но если вы будете говорить с моей женой, скажите ей, пожалуйста, чтобы она не теряла веры в меня. Скажите ей, что с нами ничего плохого не случится, пока она со мной.
Кунце не показал и вида, что он слышал слова заключенного. Когда он вышел, тяжелая дверь с грохотом закрылась за ним на замок.
3
Генерал Венцель и комиссар Вайнберг отправились после обеда поездом в Вену.
Капитан Кунце задержался, чтобы оформить отправку всех документов в военный суд Вены. Он как раз собирался на вокзал, когда в коридоре его остановил дежурный унтер-офицер.
— Что будет с собакой, господин капитан?
— С какой собакой?
— С Троллем господина обер-лейтенанта Дорфрихтера. Господин полковник распорядился привести его сюда. С обеда он лежит у меня в комнате, не пьет и не ест. Я ему и колбасы давал, и воды — бесполезно.
Ранее было решено отправить собаку на обследование в ветеринарный институт в Вену, чтобы получить заключение, получала собака лекарство от глистов с капсулами или без.
— Какой породы пес? — спросил Кунце.
— Этого я не знаю, господин капитан. Похоже, понемногу от разных. Родословной, насколько я знаю, у собаки точно не было.
Кунце пошел за унтер-офицером в его комнату. Пес, величиной с полуторамесячного теленка, в наморднике и казавшийся помесью всех известных и частью неизвестных в Австрии собачьих пород, лежал в углу. Он был по-своему красив, но в настоящее время олицетворял собой горе.
— Господин обер-лейтенант Дорфрихтер говорил, что он сделает из Тролля настоящего военного пса, — сказал унтер-офицер. — У него была очень удивительная метода: он никогда не бил пса, ни разу на него не накричал, а только всегда с ним разговаривал, как с ребенком. В жизни не встречал человека, который бы так любил свою собаку. Господин обер-лейтенант отправил однажды одного ординарца на шесть суток гауптвахты за то, что тот ударил пса плетью. В приказе стояло — нарушение субординации и невыполнение приказа. Любого другого офицера в роте ругали бы страшно, но не обер-лейтенанта Дорфрихтера.
— Его любят солдаты?
— Так точно, господин капитан. Он замечательный офицер.
Кунце почувствовал легкий упрек в голосе унтер-офицера.
— Что же нам делать с собакой, господин капитан?
Пес между тем навострил уши и настороженно смотрел на говорящих.
— Кто-то должен его отвезти в Вену.
— Это можно сделать только завтра, господин капитан. Канцелярия уже закрыта, и нет никого, кто бы выписал командировку тому, кто будет сопровождать пса. Мне придется его запереть здесь. Самое худшее, что может случиться, — так это то, что он перевернет здесь все вверх дном.
— Я возьму его с собой.
Кунце понятия не имел, почему он это сказал. Со времен ирландского сеттера в его детстве он никогда больше не имел дело с собакой. А с таким большим псом, как Тролль, поездка могла быть довольно затруднительной.
— Как вы думаете, я с ним справлюсь?
— Я не знаю, господин капитан. Для двух солдат, которые его сюда привели, это было одно мучение. Они поэтому и намордник на него надели. Конечно, ему это не нравится. Господин обер-лейтенант никогда на него намордник не надевал.
— Ну, это мы сейчас узнаем, — сказал капитан Кунце.
Унтер-офицер пристегнул поводок к ошейнику собаки и попытался поставить ее на ноги. Пес слегка зарычал и остался лежать, свернувшись клубком, в углу.
— Давайте снимем с него намордник, — предложил Кунце.
— Будьте осторожны, может, он кусается, господин капитан.