«Жесть…»
Проснуться-то проснулся, но не сразу понял, где я нахожусь и что вообще происходит. В голове был реальный кавардак. Мало того, что ещё этот безумный сон всё никак не хотел меня покидать, так ещё и вокруг был звон-перезвон. Одновременно звонили телефон и будильник. Ну с последним ясно, я его на семь ставил, а вот кто в такую рань мне по телефону звонит?
— Совсем что ль на время не смотрят? — буркнул я и, сев на кровать, стал искать ногами вечно убегающие тапочки.
В семь я собирался проснуться для того, чтобы вновь начать тренироваться: бегать, прыгать и вообще заниматься спортом. Форму терять было нельзя. Я не знал, как у меня сложится дальнейшая киношная карьера. Вполне возможно, что в скором времени мне предстоит покорять спортивный олимп, если, разумеется, мне разрешат это сделать. В какой дисциплине? Да, собственно, всё равно. Попробую разные виды спорта и посмотрю какой из них лучше пойдёт. А что делать, других вариантов покорения мира у меня остаётся всё меньше и меньше. С исполнением песен, из-за некоторых проблем, гм, (ну об этом не будем), скажем: со здоровьем, я решил пока завязать, сосредоточившись на съёмке супершедевров межгалактического уровня. Н-да, сосредоточиться-то я сосредоточился, но вот последний ряд неудач, связанный с Минкульт, а точнее с его бюрократической составляющей, говорил о том, что эта тема, вполне возможно, будет для меня закрыта на неопределённое время. А всё из-за хлипкого здоровья некоторых ответственных товарищей, которые сначала «тычут» почём зря, обзываются, орут, а потом удивляются: почему же они в больнице с инфарктом оказались.
Телефон на пару секунд затих, но потом с «удвоенной» силой вновь начал трезвонить. Выключил будильник, нажав на рычажок, и, так и не найдя пару уже надетому, в одном тапке пошлёпал в коридор. Настроение было отвратительное, а состояние полусонное. Я абсолютно не выспался. А всё это потому, что вчерашний безумный день выпил из меня все соки. Приехал домой я под вечер, уставший и злой. Где же я был всё это время, если от «братка» парторга вышел в 12:20. Да где я только не был. И виной всему опять этот долбаный Евсеев.
«Вот, товарищи, это он — Александр Васин», — произнёс Евсеев, как только я вышел из парткома.
И перед моим носом тут же появилась красная книжечка с написанными на ней золотыми буквами тремя словами: Комитет государственной безопасности.
«Здравствуйте. Васин? Пройдёмте», — был весь их разговор, и я, в окружении трёх сотрудников и секретаря, прошёл.
Зашли в пустой кабинет, Евсеева отпустили, а меня принялись потрошить, ну в переносном смысле, конечно.
И где я был последние дни: «Ах вы заграницей значит были?» И где именно был: «Так ещё и в кап. стране?» И кто был со мной: «Назовите всех кураторов, что вас сопровождали в той поездке, пожалуйста. <…> Что? Они тоже все по больницам?» И с кем из иностранцев я там разговаривал: «Иностранная гражданка Марта Вебер Вам передавала какие-нибудь отравляющие или психотропные вещества? Может быть мышьяк или ещё какой-нибудь яд?» В общем тихий ужас и ужас без конца.
С другой стороны, ну а что я хотел — ЧП масштаба страны. Почти все замы, так или иначе, в течении короткого времени выведены из строя. Очевидно, что мировой империализм предпринял не спровоцированную атаку на нашу культуру и проводником западных наймитов является продавший душу всем подряд за пять медяков и двадцать девять серебряников «ВАС» — в смысле Васин А.С.
«Песец. Приехали. Станция конечная, все на выход! И постройтесь, пожалуйста, вон у той кирпичной стенки перед вырытым рвом…»
В общем опрашивали, допрашивали, записывали и подписывали. Я особо не ерепенился, понимая, что дело приняло несколько необычный оборот. Но документы читал внимательно и каждую запятую тщательно проверял, ибо помнил выражение, где запятая играла ключевую роль: «казнить нельзя помиловать». Также решительно пресекал любые фамильярности, в том числе и тыканье в мой адрес. «А чего? Коль вы меня во всех тяжких обвиняете, так значит я взрослый. А раз взрослый, то нех** тут мне тыкать!» Сотрудники, конечно, взбрыкивали, говоря, что на моём месте они бы вообще молчали, ибо дела мои плохи. Но я их доводы не принимал и уведомлял, что если ещё раз тыкнут, то без адвоката я говорить вообще не буду. В общем, перешли на «Вы». Но, по сути, сути это не поменяло. Приехали ещё какие-то следователи, прокуроры, пара каких-то генералов и кутерьма закрутилась по второму или десятому кругу — вновь вопросы, вновь допросы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Ну а потом меня попросили сдать анализы: кровь, и, гм… в общем и так далее. Сделал всё что мог, встав на путь исправления, дабы своей кровью и плотью искупить. А заодно и облегчить задачу служивым. Так же у меня взяли частички кожи на пальцах, пару волосков, несколько кусочков ногтей и под ними даже поковырялись. Из всего этого я сделал вывод о, судя по всему, зарождающемся генетическом анализе. Хотя вполне возможно, что в этом времени такой или подобный анализ уже существует и применяется в судмедэкспертизе.
После всех этих действий в купе с допросами я был уверен, что меня арестуют. Ан нет, дал одну подписку о неразглашении, одну о невыезде за пределы города, подписал двадцать семь автографов на память и был отпущен на все четыре стороны. Можно было бы подумать: «Легко отделался». Однако я был уверен, что ещё ничего не законченно и меня в любой момент могут дёрнуть по этому странному, загадочному и можно даже сказать — мистическому, делу особой важности.
Приехал домой поздно, быстро поел, помылся и лёг спать, даже не став разбирать коробку с привезённой видеокамерой, которую мне подарил в ФРГ папа «Мальвины». Не сам, конечно, ибо я с ним был в контрах. А прислал какого-то хмыря из администрации. Наши сразу ушки навострили и взяли с меня объяснительную, в которой я объяснил для чего мне нужен данный девайс — для съёмок. Не поверили… Но всё же пошли на уступки и камеру не экспроприировали, а лишь изъяли до выяснений всех обстоятельств. Пообещав, что отдадут, когда вернёмся в Союз. Разумеется, сразу по прилёту камеру фирмы «Sony» из багажа изъяли для осмотра. Наверняка, тщательно покопались и, вероятно, ничего предосудительного «внутре» не найдя, теперь решили-таки отдать и завезли домой.
«Что ж, камера — это хорошо. Нужно будет с ней сегодня вечером поразобраться. Что там и к чему. Ведь её отличия, от миниатюрных собратьев будущего, велики. Это массивный аппарат около метра в длину под большую VHS кассету и который весит более пяти килограммов. Сколько она стоит, я не знал, но точно не мало. В той жизни у меня такой дорогущей штуки, разумеется, не было. А посему, предстояло повозится, дабы укротить заморского хищника.
«Ничего. Разберёмся. И не в таком разбирались, — с ленцой подумал я, зевнув. — Н-да… Ну да фиг с ней — с камерой, тут вот другие проблемы буквально грызут. Если так дальше дело пойдёт, то меня к руководящему составу подпускать не будут. Слабоватые замы оказались в Минкульт. А я теперь мучайся. Нету в жизни справедливости!»
Ударился об косяк не обутой ногой, чертыхнулся, посетовал на судьбу злодейку, сморщившись от боли, и, подойдя к «шуршунчику», снял трубку.
— Алло!
— Алло, Саша, это ты?
— Алло, Саша это я.
— Это Антон. Привет.
— Йоу, — буркнул я, не разделяя утренней радости собеседника и присел на табуретку, стоящую рядом.
— Как хорошо, что я тебя застал.
— Антон, ты на часы смотрел? Где я, по-твоему, могу быть в это время?
— Ну мало ли. Вдруг у тебя дела. Ты у нас мужчина занятой, — хохотнул лидер «импульса» и, чувствуя, что я не расположен к утренним шуткам-прибауткам, перешёл к делу: — Я, собственно, вот чего тебе звоню: ты на репу едешь?
— На репу? — удивился я. — Гм, нет наверно… Не собирался. Гм, а вы прямо с утра что ль собрались?
— Да. Времени совсем мало остаётся. Ведь вечером банкет в Минкульте.
— А вы там играть будете? Зачем?
— Нет. Там будет просто застолье в честь нашего выступления. Наверное, решили устроить нам праздник.
