Нога в кроссовке убралась в бронированную машину.
Я замерла, наклонившись за мокрым зайцем. Глаза мои округлились от ужаса, а сердце начало выписывать невероятные ча-ча-ча в какой-то латиноамериканской пляске. Молниеносно впрыгнув обратно в приютившую меня «девятку», я умоляюще прошептала:
— Пожалуйста, прямо сейчас, быстро, уезжайте из двора!
Светлоглазый мой спаситель немедленно завел мотор машины и начал задом выруливать обратно на дорожку.
— Что-то случилось? — спросил он.
— Случилось. Там, в джипе, сидят люди, с которыми я никак не хочу встречаться. Я не могу вам объяснить… Вы не могли бы объехать дом с другой стороны и притормозить у балкона общей лестницы?
Золотой мой, понятливый мужик спрашивать дальше ни о чем не стал. Объехал дом с другой стороны и остановился, как я и просила, у черного входа в подъезд.
— Может, тебя проводить? — только и спросил он.
— Нет, спасибо. Не надо. Только… Я, наверное, спускаться уже с деньгами не буду. Я вам выброшу их из окна, в трубочку скатаю и брошу. Если вы прямо здесь стоять будете, то вот в нескольких метрах от капота они у вас и упадут. Мы сейчас точно под моим балконом. Можно так?
— Да можно, чего нельзя?
Светлые глаза посмотрели на меня с тревогой. Ох, умничка какая, золотой ты мой! Что бы я без тебя сегодня делала? Захотелось чмокнуть мужика в щеку, но я отбросила эту мысль. Во-первых, скорее всего, он меня не так бы понял, а во-вторых, надо было торопиться.
— Спасибо вам огромное! — с чувством сказала я, уже вылезая из машины. — Я брошу деньги, правда! Не уезжайте.
Вот оно, славное партизанское детство! Лазания через балконы, знание всех черных лестниц в доме… Дыра в балконной стенке, находившаяся тут еще с незапамятных времен, так и не была заделана, спасибо отсутствующему в доме комитету жильцов, — улыбнулась я. Во всем есть, оказывается, свои преимущества. Дом стоит, как урод некрашеный, зато всегда в него можно проникнуть через незаделанный задний ход.
Придерживая одной рукой Дашу, я довольно ловко пролезла в дыру в балконе и скрылась в зияющем выбитым стеклом проеме черной лестницы.
— Дашулечка, зайка! Мы уже почти на месте. Ты потерпи, моя сладкая, сейчас нам забраться на двенадцатый этаж, и все дальше будет хорошо. Скоро за тобой приедет папа. Ты сумеешь пойти сама? А то у меня, боюсь, нет сил нести тебя так высоко.
Даша посмотрела на меня обиженными серьезными глазами:
— А папа скоро приедет?
— Скоро, моя радость, очень скоро! Пойди сама, пожалуйста! Я тебя не донесу!
Лишенная выбора, Даша хмуро кивнула, и мы стали медленно взбираться на двенадцатый этаж.
На лестнице, разумеется, кто-то уже справил малую нужду, а стены были исписаны похабнейшими ремарками, но это тянулись последние метры моих сегодняшних страданий, и я готова была целовать и эти грязные ступени, и выкрашенные грязно-зеленой краской стены, лишь бы быстрее оказаться в спасительном убежище маминой квартиры.
Оставив Дашу ждать на черной лестнице, я выглянула с общего балкона на площадку у лифта на своем этаже. Слава богу! Там никого не было. Позвонила в звонок застекленной двери на этаж и спряталась обратно к мусоропроводу. Молилась только об одном: чтобы дверь открыла Машка, а не мама.
Показываться маме сейчас в таком виде, да еще и с чужим ободранным ребенком, значило бы до конца московского визита обеспечить себе нервотрепку с причитаниями и слезами на тему, что мне следует немедленно бросать Макса и уезжать обратно в Амстердам. А у мамы еще и больное сердце…
Послышались шаги. Бодрые. Не мамины! Господи! Я точно-точно пойду в любую церковь и поставлю Тебе сто свечей! Завтра же!
В дверях показалась Машка. В одной руке фен, в другой — сигарета. Курить опять захотелось нестерпимо! Я осторожно выглянула из-за двери мусоропровода и замахала руками.
— Мань! Это я. Подойди сюда, только тихо!
Машка вытаращилась на меня во все свои красивые глазищи и, обернувшись через плечо и убедившись, что мама не появилась в коридоре, узнать, кого это еще принесло, подошла поближе.
— Ты что тут делаешь? Что у тебя за вид? — спросила она ошарашенно.
— Мама дома?
— Ну дома. А что с тобой случилось-то?
— Выгони ее из дома срочно! Как угодно! Я тебя умоляю! Придумай что-нибудь! Я все объясню потом. И еще… Можешь, не задавая идиотских вопросов, просто сделать, что я скажу?
— Ну могу, — пожала плечами Машка.
— Скатай в трубочку, завяжи резинкой и сбрось прямо сейчас с балкона пятьсот рублей. Можешь?
— Кому? — заморгала Машка.
— Ну не спрашивай ничего. Потом все расскажу. Сбрось деньги просто вниз с балкона. И убери маму из квартиры куда-нибудь. А как сделаешь — зайди за мной, я на черной лестнице. О’кей?
Я отняла у нее сигарету и жадно затянулась. Машка покрутила пальцем у виска, покачала головой и ушла выполнять задание.
У меня отлегло на сердце, и я вернулась к Даше. Надо вынести Максу невероятную благодарность за воспитание детей! Ребенок стоял и не плакал. Не знаю, сможет ли она когда-нибудь меня полюбить после такой вот сказочки? Хотя зависит, конечно, от того, как ей объяснит все ее папа.
* * *
Горячая вода из душа текла по моей голове, лицу, плечам и, разрываясь на мелкие струйки, обрывалась с плеч и сбегала по всему телу к ступням, которые от этого очень больно щипало. Но даже несмотря на боль, я не могла вспомнить, когда мне последний раз было так хорошо! С водой уходили все ужасы, все нервы и плохие мысли, не оставлявшие меня со вчерашней ночи.
Еле заставив себя выключить, наконец, кран, я вылезла из душа и завернулась в махровое полотенце. Из запотевшего зеркала на меня устало смотрели два карих глаза, обрамленные синевой, заострившийся за ночь нос, и яркая свежая ссадина на худом плече. Ссадин вообще оказалось гораздо больше, чем мне показалось утром в лесу. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что у меня довольно прилично разодраны ноги, причем не только на ступнях, на бедре чернел жутчайший синяк, на лице — множество мелких царапин, которые я, видимо, получила, залезая во вчерашний куст, а локоть просто разрывало от боли, и он был заметно больше, чем второй. Зато не оказалось седины, — нашла я хоть что-то позитивное в своем впечатляющем внешнем виде. А синяки и ссадины заживут.
Прихватив с собой баночку так кстати нашедшейся на полке зеленки, я вышла из ванной и заглянула на кухню.
Картина была просто умиротворяющей. Уже вымытая и одетая в мою белую футболку, доходившую ей до колена, Даша сидела на табурете и, болтая ногой, уплетала овсяную кашу. Машка сооружала бутерброды с сыром. По кухне разливался запах кофе и подогретых вчерашних голубцов.
— Во! А еще кто-то плакал недавно, что только какой-то специальный корнфлекс ест на завтрак! Смотри, как уплетает овсянку! — кивнула мне на ребенка Машка.
— Да она вообще золотой ребенок, — сказала я, садясь к столу и с сомнением поглядывая на девочку. — Господи, как мне не хватало все утро кофе! Она уже рассказала тебе, что у нее папа олигарх?
Машка только усмехнулась.
Дарья подняла на меня свои огромные, в точности, как у Макса, чернющие маслины глаз и спросила:
— А папа скоро приедет?
— Скоро, солнышко, скоро! Ты ешь пока кашу. Если доешь всю — сразу позвоним папе, — заверила я девочку и повернулась к Машке. — А маму ты надолго выгнала из дома?
— Ну, Ксень! Я отправила ее в магазин. В далекий. Но часа через два-три она вернется, наверное. Ты расскажешь толком, что у тебя происходит?
— Да если бы я сама знала, — вздохнула я, закурив наконец долгожданную сигарету. — Ты черный джип под окном видела? Вот это по мою душу он там стоит. Куда-то я влипла, а куда — сама толком не понимаю.
Засовывая в себя бутерброды с сыром, голубцы и обильно заливая это кофе, я пересказала сестре свои злоключения. Машка слушала внимательно, только пару раз ойкнув в самых страшных местах.
— Да-с, — протянула она, когда я закончила. — А как бандиты узнали, где тебя теперь надо искать? Ну в смысле, как они так быстро оказались уже у нашего подъезда?
— Да говорю же, я оставила в доме сумку, а там все! Вся жизнь! Да еще Макс как назло попросил меня вложить в паспорт бумажку с моим московским адресом. Визу продлить мне хотел. Ну вот, думаю, они по этой бумажке, наверное, и приехали меня ждать. Не такие уж тупые они оказались. Верно рассчитали, что раз я такая иностранка, то у меня не много вариантов, куда наутро идти-то.
Машка ушла в комнату посмотреть на джип и вернулась через минуту помрачневшая:
— Слушай! А это вообще-то нехорошо, что они под окнами встали. Стремно как-то. Вдруг они подождут-подождут и пойдут к нам в квартиру? У нас дверь картонная. А ментам звонить за помощью, если что, так они могут и час, и два ехать. На них сильно надеяться я бы не стала. А если они что-то маме сделают? Ну типа, не знаю, возьмут в заложницы и начнут пытать?