— О господи, — испугалась я. — Ты думаешь, такое возможно?
— Ксень, у нас тут все возможно! Я знаю разве, что именно возможно, а что — нет? Тут надо всегда исходить из того, что возможно абсолютно все. Позвони ты своему этому олигарху! Пускай сам разбирается. И побыстрей!
Меня перекосило, как от лимона, от слова «олигарх».
— Мань, и ты туда же? Да он просто бизнесмен, чуть покрупнее, может, чем другие. Он же не нефтью занимается… Какой он на фиг «олигарх» тебе?
— Какой? Не знаю какой. Тебе виднее. Не олигарх, так значит олигарх-лайт. У нормальных людей детей не крадут. Звони, не придирайся к словам. Я что-то нервничать начинаю.
Машкино беспокойство стало передаваться и мне.
— Маш! А у меня больше нет его телефона. Он был забит в память мобильника. Обоих — голландского и русского. Но они оба остались в той сумке…
— Ты ЧЕ?! Как нет его телефона?! — в Машкином голосе зазвучал ужас. — А как ты его найдешь-то теперь? Сам он тебе позвонить не может, у тебя оба телефона потеряны. Домашний он наш, наверное, не знает?
— Не знает, — обреченно подтвердила я.
— Ну и что выходит? Что он сам тебя найти вообще не может?
— Не может. Ну разве что приехать по этому адресу и встать на своем «мерседесе» рядышком с бандитами? Ни этажа, ни квартиры он не знает, это точно… Он внизу меня ждал обычно.
— Пипец… — заключила Машка. — Ну так значит ищи его сама! И срочно! Что ты про него знаешь вообще?
Выходило, что знала я про Макса немного. Знала, что у него сеть аптек, фармацевтическая фабрика где-то в Подмосковье и больницы, раскиданные по всей стране, но ни адресов, ни названий сети аптек или его фирмы я не слышала. Адреса офиса тоже. Домашнего московского адреса, так же, как и адреса вчерашнего его загородного дома — тоже… И вообще я не знала про него, как я с ужасом вдруг осознала, — абсолютно ничего!
— Фамилию ты хоть его знаешь? — насмешливо подсказала Машка. — Давай поищем в интернете, может, что-то высветится про него.
— А! Эврика! Ну конечно, я знаю его имэйл! Он у меня в переписке нашей остался. Где мой лаптоп?
Через полчаса выяснилось, что во всем огромном интернете про Макса не нашлось ни единого упоминания, но мы отправили ему имэйл с Машкиным мобильным телефоном. С просьбой немедленно ей перезвонить. И заблокировали мои оставшиеся в сумке кредитки.
Даша, все это время с чувством чиркавшая фломастерами на листе бумаги, с гордостью показала нам свой рисунок. С листа на нас смотрели высокий дядя, чуть меньше ростом тетя, девочка с желтыми волосами и что-то с длинными ушами.
— Это папа, мама, ты и заяц Вася? — спросила я.
— Это моя семья, — удовлетворенно пояснила девочка. — А там — я одна.
— Там — это где, радость наша? — спросила я рассеянно.
— Там!
Проследив за указательным пальцем ребенка, мы с Машкой дружно пришли в ужас. Прямо на выкрашенной белой краской стене над столом был жирно намалеван портрет девочки с ярко-желтыми волосами.
— Бля! — охнула Машка. — Это ж фломастеры! Их хер смоешь теперь! Что вот ты наделала?! Что я маме-то теперь скажу?! Стены полгода назад красили, твою мать!
Даша с готовностью, как будто именно для этого все и затеяла, заревела во весь голос:
— Я к папе хочу!
— Вот блин, — я потерла рисунок пальцем. — Не смывается…
Машка только выразительно закатила глаза:
— Ладно. Закрашу до мамашиного прихода. Кажется, в кладовке еще осталась краска. Слушай, а ребенок не знает никаких телефонов?
— Не знает ничего, кроме своего домашнего номера. Но у нее мамаша в отъезде, Максовская экс. Приедет через пару дней. Она в Твери у своей матери. Так что звонить пока бессмысленно.
— То есть здесь нам тоже ловить нечего, — резюмировала Машка. — Короче, план такой: ты отсюда выметаешься, пока мама не вернулась, а этот твой подкидыш не разрушил нам весь дом тут. И пока не разберешься со всем этим, сюда лучше не ходи от греха. Наведешь на маму неприятности — сама себе не простишь никогда. А я твою почту проверять буду каждый час, наверное, он скоро ответит. Или позвонит мне, мы ведь дали ему телефон. Короче, как-то найдется в течение дня, я думаю. У него ж ребенок пропал, в конце концов, он и сам нервничает, наверное. Вернулся вчера, а там ни тебя, ни дочки. С ума, поди, сходит и имейлы проверяет каждый час. А ты пока в кино сходи, на детский сеанс, убей время. Вот он найдется, и сам решит, что и как дальше. Это ж, в конце концов, его проблемы-то, а не твои.
— Ну пока это очень даже мои проблемы, — невесело усмехнулась я. — Денег одолжишь? У меня ж в той сумке все до копейки осталось, все карточки, кредитки, абсолютно все. Я на полном нуле. Мне и в кино сходить не на что.
— Каких денег, Ксень?! Я завтра улетаю в Испанию, ты знаешь. У меня все деньги на отдых были отложены. Там распродажи того гляди начнутся, между прочим. У тебя твой Макс найдется через несколько часов, вот у него и возьми. Он тебе за спасение дочери, по-моему, уже конкретно должен.
— Мань, ты с ума сошла, что ли? При чем тут должен? А ты бы не спасла ее, что ли, на моем месте?
— Спасла, не спасла… Вечно ты найдешь себе приключения! Ну, тысячи три рублей тебе дам, короче, а дальше бери у Макса, когда он найдется.
— А пять не дашь?
— Четыре!
— Ну, Маш! У вас тут цены-то…
— О’кей, пять, но тогда я беру в Испанию твое черное платье! И с тем кожаным поясом из крокодила.
На том и порешив, я перебинтовала ноги, намазалась, где могла, зеленкой, влезла в такие уже милые сердцу белые кеды, любимые джинсы и удобную майку, забрала у Машки пять тысяч рублей и в тоске уставилась на уже успокоившуюся Дашу.
Дашу одеть было не во что. Ее пижама сильно испачкалась в лесу и к тому же была еще мокрая, и никакой другой детской одежды в доме не оказалось. После недолгих примерок я надела на ребенка свои коротенькие джинсы, подвернув их внизу и подпоясав своим ремнем, свой же трикотажный топик, повисший на ней ужасным мешком, и на ноги мои же резиновые вьетнамки, которые пришлось обрезать по Дашиной ноге, иначе она выглядела совсем дико. Даше ее наряд понравился, и она довольно хихикала, крутясь у зеркала. Перепады настроения у детей просто поражают! Или это я от неопытности так им удивляюсь?
— Ну вот тебе и первое задание, — распорядилась Машка. — Иди купи ей одежду и нормальную обувь. У нас тут есть недорогой детский магазин. А потом дуй в кино. Выйдешь — позвони мне. Будем надеяться, что твой Макс к тому времени уже проверит почту и позвонит. А нет — иди в «Макдоналдс», дети от него тащатся. Думаю, даже олигархические дети тоже.
Уходить из дома было страшно, но оставаться тут, когда в любой момент могла прийти мама, а то и еще хуже — бандиты, было еще страшнее.
— Может, еще раз почту проверим? — спросила я в отчаяньи.
Но от Макса ничего пока не было.
— Иди уже! Сейчас мамаша вернется, а мне еще стену красить! — скомандовала Машка и стала выталкивать меня из дверей. — Я на связи. Блин, с тобой с ума можно сойти!
Прихватив с собой сумку (хорошо, что у меня была с собой вторая) и сложив в нее довольно хаотичный набор из цветных карандашей и блокнота для Даши, Машкиных денег, косметички, расчески, одолженных у Машки сигарет и зачем-то двух бананов, я нерешительно оглянулась напоследок.
— А вдруг Макс не позвонит до вечера?
— Позвонит! — заверила меня Машка. — У него пропал ребенок. И ты. Он сейчас занят именно тем, что вас ищет всеми способами. Так что будь уверена, почту проверяет, как ненормальный, и найдется еще раньше, чем ты из кино выйдешь. Звони мне почаще главное. Я буду не отходить от телефона и проверять твою почту раз в десять минут.
Вздохнув, я покинула дом тем же способом, что и пришла: пешком по черной лестнице и через балкон заднего входа — на улицу.
Обойдя наши шестнадцатиэтажки самым кружным путем и поминутно оглядываясь, нет ли погони, я отправилась к детскому магазину одежды. Даша послушно шла рядом, окрыленная обещанием обновок, и балаболила про какие-то платья, которые ей недавно купила мама. Еще не высохший заяц Вася болтался у нее подмышкой. Не хватало только папы для полной картинки «Моя семья».
* * *
В горле уже стоял нехороший ком, и казалось, что от того момента, как он поднимется чуть выше к глазам, чтобы вылиться, наконец, в слезы, меня отделяет лишь чувство ответственности перед ребенком. Я боялась, что мои слезы напугают девочку до смерти.
Даша смотрела на меня через грязное и мутное стекло будки телефона-автомата. Я ясно понимала, что сейчас к ней выйду, и она непременно, в который раз за сегодняшний день, задаст мне свой вопрос, на который, чем дальше, тем хуже мне было совершенно нечего ей ответить. Меня и саму волновало ничуть не меньше, чем ее: ГДЕ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, ЕЕ ПАПА?!
Уже стемнело, а от Макса так и не пришло никакого ответа. Машка по телефону звучала бодро, но чувствовалось, что она тоже не знает, что делать. Ком в горле начал неотвратимо подниматься выше, придушивая меня и заволакивая глаза ненужными слезами.
