Уже в другое время на островах Шпицбергена, где мне довелось зимовать и где осталось мало белых медведей, зимою произошел такой случай. Из стоявшего у пристани корабля выгружали продукты, привезенные для рабочих советского угольного городка. Среди продуктов были ящики со свежими яблоками. Несколько таких ящиков во время разгрузки были разбиты, и яблоки рассыпались по пристани. Женщин заставили собирать эти яблоки. Во время разгрузки заметили бродившего по пристани белого медведя. Он подбирал и ел яблоки. Разумеется, все люди разбежались, и медведь свободно гулял по пристани. Кто-то принес ружье, и этого медведя застрелили.
Теперь белых медведей строго запрещено стрелять. Их убивают лишь в исключительных случаях, когда у зимовщиков кончается продовольствие. Да и медведей осталось мало, мало осталось и тюленей и моржей.
В заключение хочу вспомнить случай, происшедший на Новой Земле у промыслового становища, к которому подошел наш ледокол. На ледоколе мы везли из Архангельска ручного бурого медвежонка. В промысловом поселке жил подраставший белый медвежонок. Нам захотелось познакомить медвежат, и мы вывели на берег бурого медвежонка. К величайшему нашему удивлению, увидев бурого своего собрата, белый медвежонок пустился наутек, и мы долго над ним смеялись.
МЕДВЕДЬ-ПРОВОЖАТЫЙ
Рассказ этот слышал я от сельской учительницы, на пароходе. Мы плыли по Онежскому озеру из Петрозаводска в Повенец, где теперь начинается знаменитый канал, соединивший Балтийское и Белое моря.
Край тот недавно был лесовой, дикий, - стояли над лесом пятисотлетние, заросшие корою и мохом, деревья-деды. А деревеньки там небольшие, редкие, проезжих дорог было мало: летом мужики ездили в лес на санях, а в город ходили верст за сто, с берестяными котомками за плечами.
Однажды учительница шла в Повенец получать жалованье. Шла лесом, узкой тропинкой. На полдороге послышалось ей, что кто-то идет по лесу рядом. Учительница оглянулась: в десяти шагах, за деревьями, спокойно стоял и смотрел на нее большущий медведь. Учительница закричала, кинулась бежать. Она бежала, пока хватило силы, и все время слышала, как, ее догоняя, сзади хряпал в лесу медведь.
Учительница отдышалась, пошла тише. Она не думала остаться живой. Она шла, боясь оглянуться, а за нею, не отставая, шел медведь. Так они путешествовали весь день до самого города. Около городского моста медведь остановился, учительница вошла в город. В городе она всем рассказала о медведе, любезно ее провожавшем в диком, глухом лесу.
БОЛЬНОЙ
Это было по лету. С рабочими-колхозниками ходил по большому лесу таксатор-лесничий. На просеке, заросшей густым орешником, рабочие видели, что в большом гнилом пне роется какой-то зверь. Снаружи был виден зад зверя, засыпанный землею и гнилушками. Над пнем тучею гудели потревоженные осы.
Зверь так занялся своим делом (гнездившихся в гнилом пне ос он, по-видимому, принимал за пчел, искал мед), что совсем не слыхал, как подошли люди. Лесничий взял у рабочего топор, ударил зверя по заду. Раненый медвежонок заревел, выскочил из разломанного пня и убежал в лес.
Зимою приезжали охотники. Они убили на берлоге двух медведей: медведицу и зимовавшего с ней пестуна. Когда медведи были убиты и, стоя у самой берлоги, охотники закурили, из снега показалась голова второго медвежонка. Охотники побросали в снег папиросы, схватились за ружья. Медвежонок был очень худой и легкий. Его убили, стали рассматривать и увидели на спине большой, плохо заживший рубец. Наверно, это был тот самый медвежонок, которого ранил по лету лесничий.
Опытные охотники говорят, что медведица с осени берет в берлогу только одного сына-пестуна, а другого выгоняет из своей берлоги. На этот раз пестунов было два. Должно быть, мать взяла с собой обоих своих сыновей, пожалев бросить больного.
СЛАДКОЕЖКИ
Это было в Барсуковском колхозе. Два охотника пошли порошею тропить белок. День был мягкий, туманный, охотничий. Охотники шли по лесу, искали белок и напали негаданно на медвежьи следы. Один след был крупный, как лапоть, а рядом два маленьких, точно напечатанных на мокром снегу. Это прошла медведица с двумя медвежатами-лончаками.
Охотникам хотелось выследить берлогу, и они пошли по следу. Скоро маленькие следы пропали, а крупный уходил в лес. Охотники стали оглядываться, осматривать ближние деревья. На одной густой елке, вытянувшись по сучьям и затаившись, сидели два медвежонка. Один охотник прислонил ружье и, подтянув пояс, полез на елку.
Медвежата зашевелились и, продираясь по сучьям, забрались от охотника под самую макушку. Одного медвежонка охотник схватил за заднюю лапу, стал отдирать от елки. Медвежонок кусался, отчаянно скулил. Охотнику было трудно поворачиваться на дереве, он отодрал медвежонка и бросил вниз.
Другого медвежонка охотник с большим трудом снял с дерева. Обоих медвежат охотники положили в мешок и принесли на деревню.
Вокруг медвежат собралась вся деревня - малые и большие.
Медвежата были косматые, очень смешные. Около них толпились колхозные ребята и смеялись.
- Надо их привязать под елкой и караулить, - сказали охотникам на деревне. - Медведица обязательно к ним вернется.
- Это верно, - сказали охотники, - мать обязательно должна воротиться к своему дитю...
Вечером охотники пошли в лес. По следам было видно, что медведица ходила кругами, но к самой елке не приближалась.
Охотники сделали на елке из кольев "сижу" и привязали под елкой медвежат. Ночь была темная. Медвежата рвались внизу, жалобно скулили. Всю ночь охотники слышали, как вокруг ходила медведица, подзывала своих медвежат. Под утро она подошла под дерево и стала кормить; на дереве было слышно, как сосут и чмокают внизу медвежата.
Охотники не решились стрелять и просидели на дереве до самого света, а когда рассвело, увидели, что медведицы уже нет, а под елкою спокойно спят медвежата. Они тихо спустились, положили сонных медвежат в мешок и пошли на деревню. Сытые медвежата все время крепко спали в мешке и не шевелились.
Целый год после того они жили на колхозной мельнице, и колхозники иногда угощали их молоком и медом. Они брали в лапы медовые соты, опрокидывались на спину и сосали, как сосут грудные ребята соску. Молоко и мед им очень понравились, и их прозвали на мельнице сладкоежками.
ВОЛКИ
В зимнюю морозную ночь под самыми окнами нашего дома прошли волки. Утром я стал на лыжи, пошел тропить. Волчий след тянулся вдоль изгороди, спускавшейся к берегу пруда. Волки ступали след в след по глубокому рыхлому снегу, и даже самый опытный глаз не мог определить количество волков в их зимней стае.
Только у старого пня, на берегу пруда, волки ненадолго разделились. Так же как собаки-кобели, самцы помочились на старый пень, и следы волков вновь слились в единую цепочку.
Спустившись на пруд, я шел по волчьему следу, извивавшемуся стройной цепочкой. По крутому берегу пруда волки вышли на снежное поле. Там, среди кустов ивы, ложились обычно на днёвку русаки. Я увидел ночной след жировавшего русака. Напав на свежий след русака, волки широкой цепью рассыпались по снежному полю. Только теперь я мог сосчитать количество волков в их охотничьей стае. В ней было не меньше семи или восьми волчьих голов.
Разглядывая следы волков, я отчетливо представил картину ночной охоты. Волки кольцом окружили бедного растерявшегося русака, метавшегося в их смертном круге. На том месте, где волки поймали свою добычу, на белом снегу было видно лишь несколько капелек алой заячьей крови и приставшие к снегу шерстинки. Зайца они разорвали на ходу - на расправу понадобилось несколько мгновений.
Продолжая тропить волков, после расправы над русаком опять сомкнувшихся в стройную стаю, я увидел на другом берегу пруда бежавшего на махах одного отставшего волка. Низко держа голову, волк бежал вдоль лесной темной опушки. Увязавшаяся за мной гончая собака догнала меня и убежала в лес, в котором скрылся отставший волк. Подойдя на лыжах к лесной опушке, я услышал гонный лай собаки, поднявшей в лесу зайца. Преследуя зайца, собака делала круг, и лай ее удалялся. Стоя за молодой елочкой, прислушиваясь к гону собаки, я неожиданно увидел за редкими деревьями волка, преследовавшего мою собаку. Волк иногда останавливался, так же как я прислушиваясь к удалявшемуся гонному лаю. Не сходя с места, я поднял ружье и на большом расстоянии заячьей дробью стал стрелять в волка. Боже мой, какие прыжки стал делать испуганный волк, которого поцарапала моя дробь! Подойдя к волчьему следу, я убедился в необычайной длине волчьих прыжков.
В нашем глухом лесном краю в те времена водилось много волков. Летом волки держались у большого, почти непроходимого болота, где каждый год подрастал молодой волчий выводок. Из окружных деревень волки таскали в свое логово овечек, гусей и поросят. У самой ближней к логову лесной маленькой знакомой мне деревеньки они никогда не трогали домашней скотины. Так поступают многие хищные звери, не желая выдать место своего пребывания.
