Он достал из своей папки еще несколько фотографий.
– В случае если так оно и было, на большом и указательном пальцах подозреваемой могли быть установлены свежие порезы острым предметом длиной примерно в полтора сантиметра.
– Вы лично проводили экспертизу? – спросил защитник.
Профессор Фабер уклонился от ответа и протянул вместо этого один из снимков.
– Вот, посмотрите сами! Здесь изображение увеличено в два раза – на нем большой и указательный пальцы правой руки вашей подзащитной. Порезы четко видны.
Ван Борг долго рассматривал фотографию.
– Не могли они также возникнуть при откупоривании бутылки, закрытой алюминиевым колпачком?
– Об этом, – парировал профессор Фабер, – судить не мне. Моя задача констатировать, что у убийцы должны быть именно такие ранки на большом и указательном пальцах и что точно такие порезы мы обнаружили у обвиняемой. Делать вывод на основании данных фактов я предоставляю высокому суду.
Он элегантно поклонился и был со словами благодарности отпущен Председателем.
Михаэль Штурм поднялся сразу же после ухода профессора и потащил за собой Еву к выходу, он больше не мог находиться в этом зале.
– Идем! – торопил он ее.
– Уже? – запротестовала она. – Но почему?
– Я почувствовал себя плохо, – объяснил Штурм полицейскому, охранявшему вход в зал, – выпустите меня, пожалуйста!
Тот поспешил выполнить просьбу молодого человека.
– Ты заболел? – озабоченно спросила Ева.
– Нет, не волнуйся! – Он отчаянно пытался скрыть от нее свое состояние. – Просто мне больше не хочется слушать все это дальше.
– Но теперь мы не узнаем, чем все кончится! – Она теребила его за рукав.
– Ее адвокат попробует сыграть на правовом принципе решать in dubio pro гео[1] в пользу обвиняемого, – произнес он и вытер выступивший на лбу пот, – это означает, он будет бить на то, что обвиняемая хотя и могла быть преступницей, но быть ею не может.
– Как это?
– Ну, нельзя исключать, что в момент совершения преступления в виллу проник совсем другой человек, который и убил фрау Кайзер.
– Ты веришь в это? – спросила Ева и посмотрела на него.
– Нет, и прокурор не оставит камня на камне от этой версии. Все как нельзя лучше складывается против Лилиан Хорн. Она будет осуждена, я в этом уверен, и в принципе неважно, получит она только двадцать лет или будет приговорена к пожизненному тюремному заключению. В любом случае с ней все кончено.
Ему оказалось не под силу видеть, как огласят приговор Лилиан Хорн, но он не мог и не хотел сказать об этом своей невесте.
Михаэль Штурм оказался прав.
В тот же вечер, когда они с Евой выходили из кино, уличный продавец газет выкрикивал на углу:
– Пожизненное заключение! Убийца с янтарными глазами осуждена! Приговор по процессу Лилиан Хорн! Пожизненное…
Михаэль Штурм купил вечерний выпуск. Вместе со своей невестой он читал, стоя под уличным фонарем, репортаж из зала суда.
Он начинался так: «Приговор по делу Лилиан Хорн вынесен: пожизненное тюремное заключение. Самая красивая убийца нашего столетия осуждена с помощью неопровержимых доказательств за совершение коварного, хорошо продуманного убийства тяжелобольной и беззащитной женщины, которая мешала осуществлению ее планов на пути к богатству и видному положению в обществе…»
Заканчивался репортаж следующими словами: «…отрицала до самого конца. Даже когда был вынесен безжалостный приговор, она не сдалась и выслушала его с каменным лицом. Она проявила жестокость в отношении своей жертвы, но и сама осталась такой же твердой, как сталь».
– Нет ничего удивительного в ее реакции на приговор, – сказала Ева, – она лучше всех знает, что сделала это. Возможно, она ни секунды не рассчитывала на то, что выкрутится благодаря своему вранью.
– Несчастная женщина, – сказал Михаэль Штурм, погруженный в собственные мысли. Он знал, что решающим образом повлиял на то, чтобы Лилиан Хорн на всю жизнь оказалась за решеткой. Его распирала гордость, что он не поддался чувству жалости, а действовал исключительно в интересах установления истины. Однако на душе у него было скверно – словно он понес чудовищную невосполнимую утрату.
Ева, которая весело болтала о чем-то, шагая рядом с ним, показалась ему вдруг совершенно чужой.
Адвокат ван Борг еще раз посетил Лилиан Хорн, прежде чем ее перевели в место лишения свободы. Она держалась очень стойко, но веки ее удивительно красивых глаз покраснели и набухли от пролитых слез.
– Я бесконечно сожалею, что ничем не сумел помочь вам, – сказал он и взял обе ее руки в свои.
– Вам не в чем упрекать себя, – возразила она и попыталась изобразить улыбку, – даже если бы все свидетели высказались в мою пользу, эта проклятая медицинская экспертиза не оставила бы мне, к сожалению, ни малейшего шанса.
– Зря вы не послушались моего совета.
Она рывком освободила руки.
– Мне не в чем было сознаваться. Если хотя бы вы поверили мне! Ну, зачем мне сейчас-то лгать?
– Если вы действительно невиновны…
– Да, я невиновна! – Лилиан Хорн не смогла больше сдерживать слез. – Сколько мне еще твердить вам!
– …тогда ваш приговор чудовищная несправедливость, – закончил он свою фразу с искренним волнением.
Она молча боролась с душившими ее слезами. Сделав глубокий вдох, она сказала дрожащим голосом:
– А что если мы подадим на апелляцию?
Он покачал головой.
– Приговор суда присяжных обжалованию не подлежит.
Все ее надежды рухнули.
– Тогда конец.
А у него вдруг возникло ощущение, что преступник – он, а она – жертва. Он винил себя в провале линии защиты на процессе.
– Я попробую добиться возобновления процесса, – пообещал он, – правда, это возможно только при условии, что будут обнаружены совершенно новые факты, связанные с убийством и не известные суду присяжных при первом рассмотрении дела.
Ее улыбка была полна горькой иронии.
– Новые факты? Откуда же они возьмутся? Нет, нет, даже не пытайтесь вселить обманом в меня надежду. Вы это делаете из добрых побуждений, но ложное утешение не принесет мне облегчения. Мне надо смириться с реальностью.
Она опустилась на нары и обвела свою камеру взглядом, явно свидетельствовавшим о том, что она вдруг поняла, как ей вскоре будет недоставать этого скупо обставленного, но светлого и чистого помещения, где она находилась одна.
Адвокат ван Борг сел напротив нее.
– Никогда нельзя терять надежду, – пробормотал он и сам почувствовал, как банально и лживо это прозвучало.
Лилиан Хорн даже не обратила внимания на его слова.
