В комнату не вошли, а почти вбежали, бывшие подчиненные капитана клуба «Два якоря».
— Вы только послушайте, дорогой капитан, что мне рассказала моя Анфиса. И вы друзья-товарищи, — учащенно дыша, начал вместо приветствия Мурмураки.
— Не иначе, она ждет от Сан Саныча ребенка, — с ухмылкой взглянул на компаньонов Бендер.
— Да нет же, капитан, не в моем возрасте уже, тут другое, вот послушайте…
— А почему не может быть от вас дитяти, Сан Саныч? — не спешил услышать что-то другое из уст виновника всех их подследственных неприятностей. — Один мой знакомый биндюжник так сотворил не одного, а сразу двойню в семдесят своих лет. Так почему этого не может быть от нашего молодцеватого еще Мурмураки?
— Нет, правда, капитан, вы были, оказывается правы, когда думали… — переступил с ноги на ногу Кутейников.
— Когда я хорошо думаю, я всегда прав. Вот и сейчас, думаю, что и от нашего великовозрастного юноши могут дети быть, — не унимался сын турецкоподданного, с присущей ему янычарской мстительностью понасмехаться над бывшим заврыбой. И он бы продолжал подначивать Мурмураки и дальше, если бы Кутейников не повторил вновь:
— Были правы, когда думали, что на катере есть золото. Бендер резко обернулся к нему и, округлив от удивления глаза, промолвил:
— Золото?
— Да, капитан, я знаю, что я подвел нас всех, что вы в обиде на меня, но послушайте, — сложил просительно руки на груди Мурмураки. — На катере было золото!.. — выпалил затем он.
— На катере золото? — ел глазами его Бендер. — Что же вы мне голову морочите полчаса о каких-то детях, а главное не рассказываете, Сан Саныч! — возмутился теряя терпение Бендер.
— До революций отец Анфисы служил швейцаром в банке откуда и мешки с деньгами наши, — начал Мурмураки.
Затаив дыхание все смотрели на него. Даже Звонок привстал на коленях непревзойденного автомеханика.
— Когда белые отступали, то действительно всё банковское и погрузили на «Святитель». Руководил всем этим, как рассказывал отец Анфисы, управделами банка и главный кассир банка. Ну, конечно, им помогали и другие доверенные служащие банка. И вот когда в городе уже шел бой и беляки отступали, то её отец прослышал от кого-то, что перед самым отплытием катера, вдруг обнаружилась пропажа нескольких чемоданов с наиболее ценным банковским грузом. Но пускаться в розыск за ними, было уже поздно. Надо было бежать. И когда в городе стало голодно, то моя Анфиса пошла в домработницы в дом одного из бывших не то кассиров, не то бухгалтеров этого банка. А когда она узнала по какому вопросу меня вызывали и что спрашивали, то она мне всё это и рассказала. И главное, что она сказала, в том самом доме, где она служила до поступления на курсы железнодорожных проводниц, она видела мешок-половик с таким же штампом, как и на наших мешках, капитан, друзья! Вот, что я и хотел вам сообщить. А вы мне всё о ребенке, — засмеялся Сан Саныч голосом реабилитированного в глазах своих друзей. И добавил: — А что, если получилось бы у нас с Анфисой, то я был бы очень благодарен Богу.
— Вот именно, надо надеяться и благодарить Всевышнего, — вставил особенно бдительный по церковным делам рыжий Шура.
В комнате наступила тишина, все смотрели на глубоко замыслившегося своего старшего, который стоял у окна и молча смотрел на Мурмураки. Затем Остап сказал; переведя свой взор на Балаганова:
— Что вы теперь скажете, бывший сын лейтенанта Шмидта? Вот вам подтверждение, что искали мы таки ценности правильно, но нас кто-то опередил еще на берегу, перед уходом «Святителя» в море. Вот почему и вопросы такие к нам у следователя. Что, мол банкиры не дураки, чтобы вывозить бумагу, а металл, за который люди гибнут, как поется в опере, оставлять гегемону класса рабочих и крестьян. Вы знаете, я начинаю уважать нашего следователя Валентина Даниловича после этого. Ведь правильно он всё вычислил, логично изволил к этому прийти, умница.
Да, умница. Но Кнопов просто предположил, что должно всё же быть золото на катере. А когда пришла к нему бессонная ночь, то он и решил убедиться в этом. Но уже не показаниями вызванных членов подводной экспедиции клуба «Два якоря», а другими путями… Но попав в переделку, а после в больницу, он смог приступить к этим «другим путям» только после выздоровления и выхода на свою следственную службу.
Зато великий предприниматель-искатель сокровищ, узнав от Сан Саныча неожиданные сведения, сразу же развил бурную деятельность.
Мурмураки свел его со своей дамой-невестой, когда та вернулась из рейса Мариуполь-Ясиноватая и обратно.
Вечером они сидели за чаем и Анфиса Юрьевна, пышная брюнетка, лет под пятьдесят, с лицом румяным и добродушным, что не свойственно обычно строгим проводницам, подробно рассказывала то, что она знала. Остап уточнял кое-какие детали. И искренне посочувствовал, когда узнал, что отец её недавно скончался от ран, полученных в гражданскую войну, сражаясь за правое дело.
— Чтобы узнать еще что-нибудь о пропавшем золоте с катера, если такое действительно было, надо начать с дома, где я служила домработницей до службы на железной дороге, — подсказала она.
— Дельный совет, Сан Саныч, а? — взглянул одобрительно на породителя золотого вопроса Остап. — Ваша избранница не только пленит нас своей внешностью, но и умом, — со своей умелой улыбкой взирал он на женщину. — Теперь, Анфиса Юрьевна, прошу вас сообщить адрес дома, где вы служили и всё, что вы знаете о хозяевах этого дома… Для разведки боем, надо какой-то предлог для визита продумать.
— Что тут думать, капитан Бендер, — засмеялась Анфиса Юрьевна. — Как я знаю вы холостой, моя бывшая хозяйка вдова, вот и пойдем к ней в гости свататься. А, Саня?
— Почему бы и нет, капитан? — расплылся в улыбке заврыбой. — Женитесь, не женитесь, а всё сами там увидите…
— Да, половиков из тех банковских мешков в кладовке стопа была, так что… — И строго взглянула на своего сердцееда: — А что это твое: Савва: «женитесь-не женитесь», как и у нас с тобой, ты имеешь ввиду?
— Ну что ты, Анфисочка! — воспылал к ней Мурмураки. — Я имел ввиду, понравится она моему капитану или нет, Анфисочка.
— Да, я так и понял, Сан Саныча, Анфиса Юрьевна, так что вперед, в бой!
— Ну если так, в бой, товарищи пассажиры! — рассмеялась женщина.
Глава 17. Затворница цитадели или невеста для великого искателя
Вся квартира пестрела календарями.
В каждой комнате их было по нескольку: — настольные, стенные, перекидные и даже один календарь был в виде домино.
В квартире всё шумело. Водопровод сипел, урчал и сердито вдруг дребезжал своими трубами. Канализационные сливы похрапывали, булькали, вздыхали. В домашнем туалете постоянно извергался водопад из бачка, как будто им постоянно кто-то пользовался. Водогрейный котелок, когда под ним горели дрова, поминутно потрескивал, угрожающе гудел, то вдруг жалобно пел, то затихал совсем, а потом с ревом извергал в тягу языки пламени. А когда всё, что было весьма редко, внезапно выключалось, то и тогда в доме чудился шум дождя от частой капели из закрытых кранов, страдающих недержанием.
Двери квартиры запирались на четыре хитроумных замка и массивный засов. Тут же, на стене, висела увесистая связка ключей: — от сарая с углем и дровами, собачьей будки, ворот, почтового ящика, чердака и птичника с множеством клетушек для кур, уток, гусей и даже индюшек.
Рядом с этот связкой ключей висела другая — поскуднее. В ней были ключи от подвала, куда вела лестница из коридора дома. В прохладной подвальной части этой цитадели было много полок, на которых покоился запас различных съестных продуктов.
Были здесь и копчености, и балыки, и консервы, и баночки с вареньями и джемами разными. Величаво стояли и кули с мукой, крупой и крахмалом.
А если бы вдруг особняк этот был обложен осадой неприятеля на год, то и тогда бы в этом доме не голодали.
Так же как и всегда к столу подавались бы соления всех разновидностей, окорока, колбасы, нашпигованная пряностями птица, шпиг, толщиной в лопату, яйца, блины с вареньем сыром, мясом. И, конечно, крепкий чай с лимоном. А если хозяевам и их гостям пожелалось бы разогреть кровь чем-нибудь покрепче, было вдосталь и этого, начиная от вин сухих и кончая коньяками высоких марок.
И вот три года назад, она пришла в этот дом молодой хозяйкой. Со счастливым трепетом переступила порог этого дома-крепости, уверенная, что нашла свое счастье, свою звезду, свершение всех своих мечтаний после жизни впроголодь, после бед и лишений, оставшись после смерти родителей одной-одинешенькой на всем белом свете. Да, так ей казалось тогда. Но когда пожила год и больше, то всё её благополучие оказалось для неё тягостным. Первый раз она это почувствовала особенно отчетливо в этом году. За окном была весна, светило солнце, пели птицы, мимо её дома шли и шли люди, занятые своими дневными заботами. А она? Она двадцативосьмилетняя, бросившаяся так легкомысленно на богатство этого дома, вышла замуж за пожилого вдовца.
