— А вы мне нравитесь! Я сразу почувствовала, что сердце у вас доброе, но проверить не вышло — вы, как только явились вчера ночью, тотчас уснули.
— Вчера ночью, — неразборчиво повторила Летти. Тут горло сжало омерзительно странное чувство, а когда Летти заговорила, не узнала собственного голоса. — Прошу вас, — сказала она, заглушая барабанный бой в голове. — Тут есть вода?
Девица улыбнулась столь ослепительно, что у Летти заболели затуманенные глаза, перекинула через плечо черные волосы и бойко ответила:
— Должно быть, есть. Я мигом.
Летти утопила больную голову в подушке и опустила тяжелые веки, вяло радуясь, что ее хотя бы оставили в покое. К несчастью, теперь она не сомневалась, что бодрствует. Во сне невозможно чувствовать себя столь скверно. Такого с ней еще не бывало… пожалуй, никогда. Может, ее одолела какая-нибудь зараза? Комната вновь покачнулась, и вместе с ней качнулся желудок Летти. Что бы ни было виной ее страданий, они определенно вели к скорой мучительной смерти.
Осторожно прикоснувшись к голове, Летти удивленно отметила, что болят даже мышцы руки. Кожа на лбу была как будто сухая и прохладная. Стало быть, это не болезнь, а… Ее внимание привлек непривычный блеск на пальце — золотое колечко с зеленым маслянистым камнем.
Замужем. Святые небеса, она замужем!
Летти снова почувствовала приступ тошпоты и проглотила слюну. В голове начали всплывать обрывки воспоминаний.
Бесконечный путь к алтарю, взгляд шафера, бесстыдно прикованный к ее скромному лифу, отсутствующий взор мужа, когда он отвернулся от нее в переполненной гостями зале для балов. Что последовало дальше, вспоминать было труднее и труднее. Летти провела тяжелым языком по сухим губам, задумываясь, беседовала ли она с леди Генриеттой. И мистером Доррингтоном… Перед глазами заколыхались огоньки свечей в темной комнате — даже от света, вспыхнувшего в воображении, захотелось зажмуриться, — и возник образ Майлза Доррингтона. Вот он протягивает ей бокал, вот называет ее «леди Пинчингдейл», вот говорит о лошади… При чем здесь лошадь? Случилось что-то еще, куда более важное. Розовые ленты… Что-то связанное с розовыми лентами.
Розовые ленты и ночной побег из дома. О Господи! Летти прижала руки к губам. Ее сундук не успели распаковать, и она велела лакею принести его вниз, весело сообщив, что они с лордом Пинчингдейлом уезжают в свадебное путешествие, да попросив уведомить о том всех любопытных, в особенности прислугу из дома Понсонби. Летти содрогнулась. Нет, не смела она такого выкинуть, верно ведь? Однако выкинула, и в этом не было сомнения. Ибо не могла бы вспомнить того, чего вовсе не случилось. Вот и сундук ее стоит здесь, привязанный к стенке.
Летти снова тихо застонала — на этот раз отнюдь не от боли.
Лучше бы ее похитили — было бы не так досадно. Во всяком случае, тогда она не чувствовала бы себя столь безнадежной дурой.
— Ах вы бедненькая, голубчик! — Брюнетка, чуть не пританцовывая, вошла в комнату. Дверь за ней захлопнулась с таким грохотом, что в голове Летти загремела канонада. Однако, увидев кувшин с живительной водой в руке девицы, Летти решила, что за него готова простить незнакомке что угодно. В другой руке длинноволосая держала ведро. — Один премилый человек посоветовал прихватить и ведерко, — сказала она, размахивая ведром столь вдохновенно, что Летти невольно отодвинула голову дальше. — На всякий случай. — Брюнетка с шумом поставила ведро, отчего в мозгу Летти сошла новая лавина боли, и налила воды в стакан, явно знававший лучшие времена.
Но выбирать не приходилось. Взяв стакан, Летти спросила:
— Мы… знакомы?
— Ах да! Глупая моя голова! — Девица чуть снова не плюхнулась на кровать, но сжалилась над страдалицей и лишь протянула ей руку. — Я Эмили Гилкрист.
— А я Летиция Олс… — Летти запнулась. Она была уже не Олсуорси, а Летиция Пинчингдейл. Но не стоило рассказывать всему свету, что она едет бог весть куда и без мужа. Скандалов ей хватало, чтобы помнить всю оставшуюся жизнь. — Летиция Олсдейл. Я Летиция Олсдейл, — повторила она более смело.
— Вы из Лондона, мисс Олсдейл?
— Миссис, — уточнила Летти, соображая весьма туго, но уже входя в новую роль. — Миссис Олсдейл. Я… вдова.
— А почему не в трауре?
— Беда постигла меня только что, — вывернулась Летти. — Я не успела обзавестись траурными платьями.
Эмили понимающе закивала, а ее детские локоны запрыгали.
— Обзаведетесь, когда доберемся. Времени у нас будет предостаточно. Обожаю делать покупки, а вы?
Летти, будто не услышав, о чем ее спросили, снова облизнула губы и задала роковой вопрос. Вообще-то ей надлежало знать ответ, однако…
— Доберемся куда?
Эмили взглянула на нее снисходительно:
— Вы это серьезно, миссис Олсдейл? В Дублин, конечно. Куда еще мы можем приплыть на дублинском пакетботе?
Глава 8
К следующей среде стало ясно: он не позвонит. Даже если смотреть на жизнь глазами мужчины, полторы недели срок немалый. Одно дело — дня три. Ну, или даже неделя. Тоже многовато, однако еще можно надеяться. Полторы же недели! Тут уж глупо ждать чудес.
Поминутно поправляя на плече ремень компьютерной сумки, я пробиралась сквозь толпу туристов на Квинсвей к торговому центру «Уэйверли». Хандра хандрой, а о еде забывать нельзя. В моем крошечном холодильничке последние дни царила пустота.
Как и в личной жизни.
Всю прошлую неделю я пребывала в странном настроении — то ликовала, то чуть не выла с тоски, каждые пять минут хватала телефон, в метро предавалась радужным мечтам — словом, вела себя как влюбленная четырнадцатилетняя дурочка. При этом то и дело воспроизводила в памяти слова, что мы успели друг другу сказать — с некоторыми улучшениями, — гадала, что значил тот или иной взгляд, да придумывала имена нашим детям. Их должно было быть трое — Эми, Ричард и Гвендолин (к тому моменту я совсем очумела от глупого счастья). У всех будут золотистые волосы Колина и мои голубые глаза, за исключением Гвендолин — она родится, как я, рыженькой.
Потом мне было так жаль всех троих — несчастные крошки, им никогда не суждено появиться на свет!
Справа от меня вырисовался большой магазин с громадными плакатами, что сулили скидки до сорока процентов. Яркие вывески всякий раз вызывали во мне ожесточенную борьбу, лучшая половина моего «я» неизменно терпела поражение, я сворачивала с пути, обзаводилась совершенно ненужной одеждой, что плачевно сказывалось на состоянии моего банковского счета, а обновы по полгода висели потом в шкафу с этикетками. Сегодня объявления о распродаже не сумели сбить меня с толку. И я, устояв перед соблазном умом и телом, прошла мимо.
