– В тот день мы с Арсом…
– Ты был не один? – резко перебила я, не веря в услышанное.
– А ты действительно хочешь поговорить об этом? Сейчас? – вспылил он, а меня накрыло дежавю. – Если тебе важно знать, то я сожалею о случившемся. Так же сильно, как и стараюсь это исправить.
Затем он повернулся ко мне, облокотившись рукой о панель.
– Кто я для тебя?
Теперь с ответом помедлила я.
– Тот, кто испортил жизнь? Недруг? Тренер? Истязатель? Кто?
Тихон давил, подобно неуверенному ребёнку.
– Я не знаю, – мне с трудом удавалось сохранять спокойствие. – Не знаю, ясно?
Десять, девять…
Его бледные глаза вспыхнули огнём, но они не предвещали беды. Скорее в них томилась неудобная правда.
– Между нами что-то есть, и ты не станешь этого отрицать. Верно?
Не смогла бы, даже если бы хотела. Но это «что-то» не имело определения. Ничего того, что подвластно логике.
Восемь, семь…
– Ты ужасный человек, Тихон, поскольку задаёшь такие вопросы в лоб.
– Я такой, какой есть. И даю зуб, что тебе это нравиться.
Он снова потянулся ко мне, исключая сомнения. Его губы накрыли мои, доставив лёгкую боль и сладостное головокружение.
Шесть, пять, четыре…
Оглушённая ярым порывом, я ударила ладонью в грудь, через каменные телеса которой свирепо бушевало сердце.
Моё же беспокойной пташкой металось по клетке. Губы горели.
– Нам нельзя, – тихо прошептала я, когда парень вернулся на место. – Это неправильно. То есть… Елисею это не понравится.
Запустив пальцы в волосы, он смиренно поник.
– Точно. Как я раньше об этом не подумал?
Три, два…
Я выдохнула, но лишь на мгновение.
– Ты по правде решила, что меня это остановит? – усмехнулся он. – Серьёзно? Ох, да ты совсем меня не знаешь.
Один…
Ты проиграла, Романова. Возвращайся, когда выбросишь его из головы.
3.6
Даже во сне я содрогалась от остроты чувств. Пережитые наяву эмоции цепкой хваткой впились в память и теперь жестоко отбирали воздух.
Не признающий отказов Тихон касается меня губами, вкус которых перестаёт быть новым. Его горячая ладонь опускается на затылок, крепче прижимая меня к парню. В горле застревает тихий стон, тело берёт дрожь. Я практически не дышу, обескураженная и вместе с тем опьянённая. Мне сложно принять происходящее, я будто стала заложницей дурной игры разума, лишилась рассудка, но на деле остаюсь невольницей Райского.
Никаких мотыльков в животе и ни малейшего шанса на свободу.
Его поцелуй не похож на все те, что мне приходилось испытывать. Обжигающий. Говорящий. И немного опасный. Меня берёт лёгкий страх от мысли, как далеко он может зайти. И что же нас ждёт, когда он закончится?
По правде ничего того, что закружит голову с новой силой.
Будто выполнив один из пунктов, Райский попросту отвёз меня назад. Без слов. Без объяснений. Без искорки в глазах, что была присуще мне. И вот он исчез на несколько дней, не изменяя пагубной привычке.
Меня же безустанно мучали сны и безутешные родители, которых возмутила новость о нашем уединении. Целыми днями мать приговаривала, что дружба с Тихоном добром не закончится, он играет на чувствах, но всё прекратиться после разъезда.
Аминь.
Елисей всячески потакал женщине и был готов подписаться под каждым дерзко брошенном словом. Он не ведал ни о чём таком, что смогло бы сбить его с толку, но вёл себя так, будто знает обо всём наперёд.
– Доброе утро, – безрадостно произнёс Тихон, ворвавшись в мою комнату. Спустя тройку дней отсутствия, он выглядел изрядно уставшим. – Хотя какое оно доброе? Дома не встречают. Даже пёс себя погладить не дал.
Оторвав голову от подушки, я удивлённо наблюдала за тем, как он усевшись на край кровати, прозаично сетовал на жизнь.
Мне ни за что не угнаться за сменой его настроения.
– И это всё, что тебя сейчас волнует?! – поинтересовалась я с гневным напором и только после поняла, что слегка переборщила. – Ты крадёшь меня, а потом исчезаешь, оставляя на растерзание родителям! Ты заставил меня думать, что это очередная подстава от маэстро Райского! Мне ведь прежних выходок не хватило!
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Тихон головой не повёл, смотрел в пол и давил ухмылку.
– Не доверяешь мне, так? Полагаю, нет, – обогнал меня с ответом он. – И правильно делаешь.
– И что же это значит, химик?
Не промолвив ни слова, Тихон приподнялся с кровати и уселся в инвалидное кресло. Колёса скрипнули под тяжестью нового седока.
Где он, чёрт возьми, был?
– Я всё обдумал, Соня, – выкинул он, заняв вальяжную позицию. – Я несколько дней провёл в зале, старательно убеждая себя в том, что наш поцелуй был ошибкой. Порой накатывает такой туман, что ты ведёшь себя нелогично…
Тонкий ржавый гвоздь прошёл сквозь сердце. Хотелось вскрикнуть.
– Так вот это не так, – с большим воодушевлением произнёс он. – Я ни капли не жалею. И мне хочется ещё.
На полученное облегчение упал новый увесистый груз. Щеки обжёг непослушный стыд. Говорить об этом совсем не хотелось.
– Не думаю, что мы поступили правильно, – будучи изрядно взволнованной, я выбрала отстреливаться деревянными фразами. До чего же глупо.
– Я знал, что ты спасуешь, – хмыкнул Тихон. – Все девчонки так делают. Но ты меня не оттолкнула, а значит, была вполне себе согласна.
– Неправда, я пыталась!
– Жалкая попытка. Ты не толкнула меня. Ты сказала – действуй.
– Не выдумывай, дурень! – рассердилась я, скорее на себя.
Сбежала бы сейчас не раздумывая, если бы могла.
– Значит, всё-таки ошибка? – прозвучало с хитринкой. – Ладно. Забегай на досуге, когда передумаешь.
Провернув колёса и насвистывая, парень неспеша поехал на выход.
– Верни мою коляску, Тихон!
– Не могу, ты разбила мне сердце, – играючи пел он. – Ноги отказали, как и почки. Я вот-вот ослепну, что даже к лучшему. Не хочу смотреть на себя плачущего.
– Не смешно, Райский.
– Согласен, грустно, – бросил он, пересекая порог. – Считаешь меня гадом? Так приди и скажи мне это в лицо. Чао, Софа!
Простынь смялась в кулаках. Челюсть заныла. Как же права была мама, когда сопоставляла Райского с трагедией. Невыносимый засранец!
* * *
Остаток дня я провела в кровати, надеясь на вразумительность Тихона, но милосердия не случилось. Пришлось здорово потрудиться, чтобы сделать первый шаг. И пусть на полноценную ходьбу это мало походило, я невольно соглашалась с убеждением чертёнка – мне стоит быть смелее.
За дверью царила жизнь, доносились голоса и запахи еды, но никто не торопился меня навещать, будто дружно сговорились. Неприятный факт злил и в то же время дарил силы, чтобы каждый раз вставать после падения.
За стараниями летело время, и я решались подумать над тем, что так щедро выкинул Тихон. К чему он клонит? Хочет стать парой? Чушь, ведь он совсем не похож на влюблённого! Да и неправильно это всё. Не должно быть так. Мы только с поля боя вернулись и сразу… А как же я? Почему вообще рассуждаю об этом? Куда делся тот категорический настрой? Проклятье, а ведь Вета права! Мой характер – детский пластилин. Нет, я сейчас же скажу Райскому, что не желаю больше…
И ведь солгу.
Солгу, потому что испугалась собственных чувств. Таких разных и неуловимых. Вчера я его ненавижу, а сегодня не могу уснуть без мысли о нём. И влюблённость здесь ни при чём. Скорее другое. То, что круто перевернуло будни и не даёт мне расслабиться. Ведь будучи в проклятом кресле я получила эмоций больше, чем когда-то получала в безудержном танце.
К черту всё! Я устала бояться!
Перебираясь по стене, я целенаправленно устремилась в комнату Тихона. Беспокойный Рон сновал под ногами, когда я поднималась по лестнице, всем телом налегая на перила и тяжело дыша. На кухне шумел телевизор и был слышен кашель Елисея, но мне не хотелось просить помощи. Единственное, что я желала, так это заглянуть в глаза Райского и увидеть в них искренность.
