Дальнейшее плавание до Ресифи прошло в том же напряженном графике, и даже было ознаменовано парочкой не слишком сильных — в 4–5 баллов — штормов. По прибытии в порт, шатающимся от усталости кадетам дали увольнения, и уж тут молодежь решила «оторваться».
Надо заметить, что привычный маршрут кадетов в такой ситуации (бар-бордель-бар-гауптвахта, иногда с заходом в полицейский участок) экипаж «богоспасаемого корыта» прошел лишь частично. Йоган и Карл, как имеющие сердечных подруг, решили сначала прикупить для них сувениры, и прихватили с собой Вермаута и Райса. Исключительно во избежание «вы ж без нас нажретесь, сволочи, а мы потом догоняй».
Выбор сувениров на ремесленном рынке Casa da Cultura оказался впечатляющим, так что друзья там подзадержались, и к жрицам любви (ну, что поделать, чувства-чувствами, а гормональный бум никто не отменял) проследовали минуя кабаки, так что вернулись из увольнения вовремя и трезвые.
Шниббе, видя трогательную картину — кадеты идут по трапу трезвые, но довольные, — едва не прослезился, так что за время стоянки молодым людям пришлось побывать и на экскурсии в расположенном неподалеку городе Олинда, славном своими старинными церквями и монастырями, куда корветкап отправил всех «отличников». Скука была страшная.
Обратное путешествие в Киль прошло без заходов в порты и почти без приключений. Корабль ходко, при ветре под парусами, а в штиль и на MANовском дизеле, двигался к родному порту, когда в непосредственной близости от Амстердама, движок вышел из строя. Механики поковырялись в своем хозяйстве, и вынесли вердикт: ремонту на три дня. Капитан подумал, затем подумал еще раз, и вызвал буксир. Через пару часов «Весселя» «взяли за ноздрю»[24] и оттащили в амстердамский порт, где вести ремонт и закупать запчасти не в пример удобнее, нежели в открытом море.
Конечно, Шниббе мог бы и дождаться окончания штиля, а не просить помощи, но с учетом направления дрейфа мог дождаться и мелей Гудвина, недаром прозванных «Великий пожиратель кораблей». Ну, не хотелось капитану, отчего-то, чтоб его корабль был «пожран».
Злой, из-за задержки в путешествии, Вихманн (в Киле его ждали жена и дочь) отпустил всех, не занятых непосредственно в ремонте, в увал, причем сделал это в своем неподражаемом стиле: «Чтобы я ни одного личного состава до послезавтра на борту не узнавал!»
— Да, — прокомментировал Карл приказ (уже на пирсе, разумеется), — это задело не только кору головного мозга, но и саму древесину. Что, геноссе, сначала в бар, или в бордель?
Сначала пошли в бар, и, как теперь понимал Карл, напрасно.
Берлин, Вильгельмштрассе, 77
30 июня 1939 г., около двух часов дня
— Значит, с Прибалтикой вопрос решен окончательно? — Фюрер внимательно глядел на главу германского МИДа.
— Да. Сегодня латыши подписывают договор с коммунистами и Ульманис уходит в отставку. — ответил Риббентроп, и поглядел на часы. — Вот как раз сейчас и должны подписывать. Всё, эти пешки съедены.
— Стало быть, интересы СССР полностью удовлетворены? — уточнил Гитлер.
— Да не совсем. — поморщился рейхсминистр иностранных дел.
— Как — «не совсем»? — возмутился Фюрер. — Что значит — «не совсем»? Они что, не намерены выполнять свои обязательства?
— Они-то намерены. — вздохнул Ульрих Фридрих Вильгельм Йоахим. — Просто Мощицкий решил, что СССР, за транзит советских грузов по польской территории, платит мало, и попытался повысить пошлину.
— Скотина. — процедил сквозь зубы Адольф Гитлер. — Нет, каков подлец! Йоахим, нам нужны эти контракты с Советами и мы тут тоже заинтересованная сторона! Какого черта дипломаты Рейха хлопают ушами? Ты уже подготовил ноту по этому поводу?
— Ноту-то я подготовил, да вручить не успел. — Риббентроп усмехнулся. — Русские сами разобрались. Отреагировали, надо сказать, моментально.
— Еще бы. — негромко хмыкнул Гейдрих. — Stalin veniki ne v`iajet, Stalin delaet grob`i.
— Так-так. — Фюрер поглядел на улыбающихся сподвижников. — И что же послужило причиной такому вашему радостному настроению? Йоахим, рассказывай, что за дворцовые тайны?
— Нет уж, Адольф. — посмеиваясь ответил министр иностранных дел. — Подробности люди Рейнхарда раскопали, ему и рассказывать.
Гитлер вопросительно поглядел на шефа СД.
— Ну, официальная нота, конечно, была составлена по всем правилам дипломатии… — группенфюрер насмешливо фыркнул. — Однако Сталин велел довести до польского посла и вербальную информацию. Собственно по смыслу она мало чем отличалась от ноты, но вот форма, в которую он эту речь облек… Литвинов сообщил ему о польских претензиях во время заседания СовНарКома, где Сталин присутствовал, а тот, со всей прямотой своего пролетарского происхождения рявкнул: «Чего ляхи хотят?!! А вот это они не видали?» — и показал кукиш. После чего добавил, прошу простить, но это цитата, насколько такое возможно перевести на немецкий: «Да я гроша ломаного этому поцу не заплачу сверх нормы! Я лучше втридорога, по Дунаю, через румын и венгров, товары буду возить! Да я на последние деньги шведский торговый флот до конца дней зафрахтую! Хрена лысого, а не деньги и границу по Венте этому жопнику! Я ему сейчас устрою борьбу за независимость литовского, украинского и белорусского народов и будет ему полный Коминтерн! Так и передай этой гниде, Максимыч. Дословно». Мощицкий решил, что ему будет куда как проще пойти на попятный.
Присутствующие на совещании посмеялись.
— А насчет Литвы, это довольно интересно. — заметил Риббентроп. — Сметона сумел добиться «на переходный период» достаточной автономии, да и не любят литовцы поляков. Если хорошенько раскачать, будет хороший повод поделить Польшу на пару со Сталиным.
— И что нам потом с этим «богатством» делать? — хмыкнул Гесс. — Поляки глупы, тщеславны, нечистоплотны и ленивы, кроме того — крайне безалаберны. Их даже в поместьях использовать не получится. Прибыли никакой, одна головная боль. Быть забором между русскими и Европой — вот единственное, на что они хоть как-то годятся.
— Ладно, — прервал дискуссию Гитлер, — по Советам у нас все?
— Почти. — Гейдрих нахмурился. — По данным Канариса, японцы вновь готовят инцидент с русскими и монголами. Обе стороны уже накопили достаточно серьезные силы в районе Халхин-Гола, достаточно малейшей искры, и степь заполыхает.
— Йоахим, как это понимать? — Гитлер тоже нахмурился.
Министр развел руками. После нападения японцев на заставу Номон-Хан-Бурд-Обо [25] германская дипломатия сделала все, чтобы погасить конфликт в зародыше. Видимо этого «всего» оказалось недостаточно.
— Русские не согласны на наше посредничество в урегулировании манчжурско-монгольской границы. — произнес он. — Видимо, обиделись на поставку танков Японии.
— Половину которых японцы тут же разобрали, чтобы изучить наши технологии. — пробурчал доктор Фриц Тодт.
— Любопытство — качество характерное для арийцев. — заметил Гесс.
— Глупое любопытство — качество характерное для обезьяны. — фыркнул Гитлер. — За ту цену, что они уплатили за полсотни Pz-I и Pz-II я бы продал им всю техдокументацию на эти консервные банки c гусеницами. Кстати, Гейнц, что у нас с новыми машинами?
— Усовершенствуем. — отрапортовал Гудериан. — Броню усилили, над усилением орудий ведутся работы. Порше, опять же, разрабатывает две новые машины: самоходку на основе Pz-IV с орудием 8,8 Flak и танк на основе нового шасси с тем же орудием.
— И как он его впихивает в башню? — поинтересовался Тодт.
— Пока, честно говоря, с большим трудом. Но к осени-началу зимы намерен довести машину до ума, а в январе, если из этой затеи выйдет толк, запустить в серию.
— Это хорошо… — задумчиво произнес Фюрер, а затем отрывисто, словно на него снизошло вдохновение, приказал. — Ладно, не вмешивайтесь в русско-японские дела. Я чувствую за действиями Японии руку американских плутократов. Пускай Сталин хорошенько прищемит им пальцы.
«И, быть может, приблизит Пёрл-Харбор», подумал он. Не все присутствовавшие были посвящены в факт существования пришельца из будущего.
На минуту в кабинете воцарилось молчание — дергать рейхсканцлера во время его мистических озарений крайне не рекомендовалось.
— Так, ну а что у нас по плебисциту в Данциге? — наконец, совершенно обыденным тоном, поинтересовался Гитлер.
— А там у нас все нормально. — отозвался молчавший доселе Геббельс. — Протоколы подсчета бюллетеней уже готовы, осталось только провести голосование. Явка составит семьдесят три процента, из них девяносто один процент выскажется за вхождение в состав Германии.
— Ну и славно. — кивнул Фюрер. — Все свободны, кроме Геббельса. Идем, Йозеф, покажешь мне то, чем так хвалился.
