Есть только один надёжный способ совладать с шантажистом, будь он действующий или потенциальный.
— Одну минуту, — сказал я. — А у вас разве есть доказательства, что вы настоящий отец ребёнка?
— А как же! Профессор сам видел документы.
— Но я не видел их. Более того, я сомневаюсь, что они у вас есть. Но если всё-таки да, то привезите их сюда в понедельник вечером. — И повесил трубку.
Генриетту я предупредил, что хочу встретиться со Смитом наедине, дабы продолжить начатое вразумление, и она охотно отбыла в университет на лекцию о поверхностной корневой системе секвойи.
Помахав ей с крылечка, я проследил, чтобы слуги разошлись по своим комнатам, и направился в кабинет, к бару. Распечатал конверт с жёлтым порошком Уинклера. Ненадолго задумался, сколько этой мерзости нужно, чтобы наверняка убить человека. Кто его знает! — и живо решил вопрос, растворив всё, что было, в бутылке шотландского виски.
Смит приехал в восемь тридцать. Это был приземистый коренастый тип с необыкновенно длинными руками и таким низким лбом, что брови почти незаметно переходили в волосяной покров головы. Одет он был если не со вкусом, то дорого.
Я закрыл за ним дверь кабинета.
— Будьте добры предъявить доказательства.
Он ощерил жёлтые зубы и, достав из кармана револьвер, помахал им у себя перед носом.
— Это для того, чтобы вам не вздумалось как-нибудь эдак сглупить, — спрятал оружие в карман и протянул мне конверт.
Я внимательно изучил его содержимое. Документы были не в копиях, и очень может быть, что настоящие. Рассматривая на свет справку из родильного дома, я подошёл к бару, отложил её, долил себе в бурбон содовой и, резко вскинув глаза, словно только что вспомнил о присутствии гостя, обнаружил, что он следит за мной с голодным выражением лица.
— Выпьете?
— А что у вас есть?
— Скотч.
— Идёт.
Я щедрой рукой наполнил стакан и подал ему. Залпом его опорожнив, он облизнулся.
— Классная штука!
Что подтвердило меня в моих подозрениях: у людей, предпочитающих чистое виски, отсутствуют вкусовые ощущения. Он протянул мне стакан.
— Как насчёт того, чтобы капнуть сюда ещё немного?
— Охотно. — Его обезьяноподобная внешность напомнила мне о добром старом Джилли Стернсе, и я спросил:
— Ушами шевелить умеете?
Он несколько опечалился.
— Раньше — да. Но с тех пор, как у меня выкромсали аппендикс, разучился.
Заметив, что цвет лица у него становится свекольным, я торопливо вложил бумаги в конверт и вернул ему.
— Что ж, вы меня убедили. По всей видимости, документы в порядке. А теперь, если вы меня извините, я схожу за деньгами. Они в сейфе, в библиотеке. — Физиономия его на глазах делалась тёмно-синей.
В библиотеке я устроился в кресле, выкурил трубку и только потом вернулся в кабинет.
Смит лежал на полу мертвее не бывает, и, судя по всему, кончина его была не из приятных.
Изъяв из его кармана конверт, я перекинул тело через плечо и садом вынес его к автомобилю, который Смит оставил у парадного входа. Устроив покойника на заднем сиденье, я сел за руль и отправился на окраину по одному из автобусных маршрутов. На безлюдной пустоши остановился, вытер отпечатки пальцев и захлопнул за собой дверцу автомобиля. Пару остановок прошёл пешком, а потом дождался автобуса.
Очень может быть, что, когда тело найдут, фотография Смита появится в газетах, рассуждал я дорогой. Если это произойдёт и Генриетта её увидит, я попробую высказать предположение, что у такого прощелыги, как Смит, врагов хватало, и у кого-то из них вполне могло лопнуть терпение. Я был уверен, что подобное объяснение совершенно удовлетворит Генриетту.
На Фремон-стрит я вышел из автобуса и прошёл два квартала до дома Ральфа Уинклера.
Открыв дверь, он уставился на меня с нескрываемым негостеприимством.
— Ральф, — сказал я. — У нас обнаружились некоторые проблемы с грызунами. Мыши-полёвки изводят яблони.
Скупо улыбнувшись, он как нельзя красноречивее выразил злорадство.
— Ага! Так значит, садоводы-органики не могут избавиться от грызунов?
— Увы, Ральф, увы. Я подумал, может, у тебя найдётся что-нибудь посильнее, чтобы мы, наконец, совладали с этой напастью?
Меня незамедлительно пригласили в гараж, где хозяин с гордостью обвёл рукою свои богатства.
— Чего бы тебе хотелось? У меня есть средство, которое вызывает конвульсии.
Я припомнил, сколько блевотины осталось после Смита.
— Вообще-то я по натуре гуманист. Нет ли чего-нибудь мягкого, но в то же время убийственного?
Кажется, мне на роду написано всё время разочаровывать Ральфа.
— Что ж… Полагаю, у меня есть что-то подобное… где-то. Но на самом деле тебе следует попробовать циклолодидан. Я всё время им пользуюсь.
— Так у тебя тоже есть полевые мыши?!
Он мрачно кивнул.
— Такая зараза! Ничем не изведёшь!
Когда в одиннадцать вечера вернулась Генриетта, я с удовлетворением доложил ей, что Смит более не станет тревожить ни нас, ни профессора Генриха.
— Я пригрозил ему двадцатью годами тюрьмы. Он ушёл отсюда, поджав хвост, потрясённый и смирившийся.
Генриетта одарила меня восхищённым взглядом.
— У тебя редкая способность устраивать самые трудные дела, Уильям! Я с тобой — как за каменной стеной!
В течение рабочей недели Генриетта обедает обычно в университетской столовой, но в 12.30 следующего дня, запыхавшаяся и смеющаяся, как дитя, она появилась у меня в кабинете и торжествующе помахала какой-то бумажкой.
— Его утвердили!
— Кого?
— Альсофилию Грэхэмикус!
— И что это значит?
— Тропический древовидный папоротник, Уильям. Я обнаружила его во время нашего медового месяца и, когда мне не удалось его классифицировать, подумала, что, может быть, он ещё не описан. Поэтому я дала ему имя Грэхэмикус — в твою честь — и послала в Общество на проверку.
Я попробовал это имя на вкус: «Альсофилия Грэхэмикус»! Звучит неплохо. Похоже, отныне моё имя, самым мелким шрифтом набранное в примечаниях к какому-нибудь учебнику ботаники, войдёт в историю. Ну и ну!
— Ты рад, Уильям?
— Просто ошеломлён! Ты так внимательна!
— Я попросила запаять сегмент веточки в пластиковый брелок, чтобы ты всегда мог носить его при себе.
В этот день к ужину мы ждали Адама Макферсона. На протяжении десяти лет в первый вторник каждого месяца он ужинал в доме Генриетты, и после нашей женитьбы она сочла нужным сохранить эту традицию.
Я встретил его в дверях.
— Мне нужно поговорить с вами.
— В самом деле? Какое совпадение! Мне тоже. — Он огляделся. — Где Генриетта?
— Наверху, проверяет контрольные.
Я провёл его в кабинет и без обиняков приступил к делу.
— Макферсон, уже много лет вы проверяете счета Генриетты. Разве вы не замечали, что до моего появления дела в этом доме велись, мягко говоря, странным образом — липовые счета, раздутый штат прислуги, астрономический бюджет?
— Разумеется, — кивнул он.
Я нахмурился.
— И вы не пытались что-нибудь предпринять?
— С какой стати? Разве не ясно, что именно я и организовал это процветающее предприятие?
— И вы без стеснения признаётесь в этом?
— Да что ж стесняться! — Макферсон подошёл к бару и осмотрел, бутылка за бутылкой, его содержимое. — Мне оно приносило очень приличный доход. Магарыч, понимаете? Доступно вам это выражение? — Он оторвался от бутылок, чтобы взглянуть на меня. — Генриетта — прекрасный ботаник, но начисто лишена способности к счёту. А кроме того, безраздельно мне доверяет.
Я поборол в себе искушение задушить его, не сходя с места.
— Несмотря на все неприятности, какими чревато громкое судебное дело, я намерен преследовать вас по закону.
Это не произвело впечатления.
— Попробуйте, а я позабочусь о том, чтобы за решёткой вы составили мне компанию. Впрочем, у меня есть основания полагать, что вам выпадет куда более суровое наказание. За убийство.
Я, естественно, замолк.
Он подошёл ко мне, держа в руках стакан и бутылку.
— Несколько лет назад я заметил, что Генриетта регулярно снимает по пятьсот долларов с одного из своих счетов. Сумма сравнительно скромная, но она редко пользуется наличными, и, проявив любознательность, я спросил у неё, в чём дело. Когда она предпочла уклониться от ответа, что вообще-то ей не свойственно, я расспросил слуг — тех, кто, так сказать, состоял под моей командой, — и, наконец, обнаружил существование небезызвестного вам мистера Смита. Дальнейшее расследование, проведённое мною, — если вы позволите именовать так вульгарное подслушивание под дверью, — установило причину его ежемесячных сюда визитов. — Макферсон налил себе спиртного. — Однако Смиту недоставало воображения. Пятьсот долларов его вполне удовлетворяли. Но меня — нет. — Он улыбнулся не без самодовольства. — Я соответственно переговорил с ним, предложив на выбор тюрьму или сотрудничество. Он выбрал второе. Из двух тысяч долларов, которые он со временем себе выторговал, одна шла мне.
