Грей хмуро усмехнулся.
— Я пью, потому что так хочу, — прорычал он. — Я так лучше ее вспоминаю.
— Может быть, раньше вы пили потому, что хотели, — возразила Дженнифер, — а теперь пьете, потому что не можете иначе. Она ведь стирается из вашей памяти, и вы отчаянно стараетесь удержать ее. Получается, что вы сами создали себе проблему, как я и говорила. Вы боитесь даже малейшей возможности стать счастливым, вам нравится страдать.
Грей резко рванул в галоп.
— А вы что знаете о горе? — спросил он ее через плечо, когда она поравнялась с ним. — Разве вы теряли любимого человека?
Дженнифер с минуту помолчала, а потом все же ответила:
— Да. Свою семью. Когда мне было девять лет.
— Как они умерли? — спросил Грей.
— Я не хочу об этом говорить, — ответила она.
— Вот видите, — резонно заметил Грей. — Именно поэтому я тоже не хочу говорить о смерти Дианы.
Дженнифер промолчала. Невозможно было пробить оборону Грея, зло и горе он носил словно броню. Участие ему безразлично, просто ни до чего нет дела.
Кроме Дианы. Но она ушла навсегда.
«Моя дорогая Диана…»
Во второй половине дня Дженнифер снова оказалась письменного стола. И снова принялась разбирать поблекшие; строчки писем. Зачем ей нужно было мучить себя, она и сама не знала. В этих листках пергамента была история любви… единственная история любви в жизни Грея. Может быть, она читала их, чтобы узнать, как Грей страдал и каким он был прежде?
А может быть, хотела лучше узнать мужа, человека, который только что весело смеялся, а уже в следующий момент мрачнел и становился холодным.
Она продолжала читать, несмотря на нехорошие предчувствия:
«Не могу передать словами, как я счастлив, что вы согласились стать моей женой. Жаль, что пройдет еще столько: времени, прежде чем я назову вас своею…»
Грей опустился на колени перед любимой в гостиной, Ланкастеров. Он приехал повидаться с Дианой в Уильямебург, в дом ее отца, и привел с собой своего лучшего друга, Кристофера Лайтфута. Тот был просто в восторге от красоты и шарма Дианы. Вот и хорошо. Это ангельски красивое создание будет принадлежать ему… Грею, разумеется, если примет его предложение.
— Конечно, я выйду за вас замуж, — тотчас ответила она.
Грей несколько раз поцеловал ее руку, не помня себя от счастья, вскочил на ноги и уставился ей в лицо. Губы его расплылись в счастливой мальчишеской улыбке, он на мгновение потерял дар речи.
— Можете поцеловать меня, — сказала она.
Он тотчас воспользовался разрешением. Поцелуй был полон страсти, это был поцелуй молодого человека, который любит и хочет любви. А ее поцелуй был сдержанным, почти, холодным, целомудренный поцелуй хорошо воспитанной молодой леди. Он невольно испугался; неужели его будут вот так целовать в течение ближайших пятидесяти лет? Впрочем, что за мысли? Это не причина для разочарования, ведь леди целуют не так, как гулящие девки.
— Я намерен построить вам самый эффектный дом во всей колонии, — с воодушевлением сказал он, садясь на тахту и притягивая ее к себе. Она позволила ему держать ее руку во время разговора. — Я уже составил проект, просмотрев «Палладио Лондиненсис», лондонскую «Искусство строительства» и все, что есть на эту тему в офисе «Вирджиния газетт» в Уильямсбурге. Получится огромное и красивое здание, подходящая оправа для вашей красоты, дорогая. — Диана вежливо улыбнулась, а он продолжил со всем пылом юности: — Даже резиденция губернатора покажется лишь обшарпанным домом по сравнению с нашей будущей обителью!
Взглянув на родной дом, он только укрепился в своем решении. Дом Ланкастеров представлял собой кирпичный куб в георгианском стиле с двумя огромными дымовыми трубами, роскошный снаружи и внутри. Ясно, что Диана привыкла к роскоши. Грей решил дать ей все, к чему она привыкла, и даже больше.
Дженнифер положила письмо обратно в бюро и уставилась невидящим взглядом в пространство. Потом, подчинившись внезапному порыву, схватила лежащее на столе перо, окунула его в серебряную чернильницу и принялась что-то строчить на куске пергамента.
Ей так много хотелось сказать своему мужу! Что ж, она изольет чувства к Грею на бумаге, а потом навсегда спрячет письмо в бюро. Ведь она уже научилась скрывать свои переживания за бесстрастной внешностью.
К сожалению, после нескольких нескладных фраз она раздраженно отбросила перо в сторону. Оказывается, ей не хватает слов, чтобы описать свои чувства, приходилось признать тщетность своей попытки облегчить душу благодаря эпистолярному жанру.
Итак, нет никакого способа выразить свои чувства по отношению к Грею.
Тем не менее впервые за долгие годы она испытала огромное облегчение.
Глава 10
Лето продолжалось, а Дженнифер все еще училась писать и играть на клавесине, а также постигала сложную науку управления плантацией. Живя в таверне, она делала все, что полагается слугам, — пряла, шила, готовила пищу, стирала. Как жене богатого плантатора, ей не надо было работать самой, ей надо было научиться распределять пищу; определять время для забоя свиней, чтобы пополнить запасы в коптильне; распоряжаться насчет шитья новой одежды. (Домотканая одежда предназначалась для работников Грейхевена, а еще ее отправляли в Англию на продажу.) Дженнифер приходилось решать, когда собирать виноград и готовить из него вино, когда заготавливать персики и делать из них бренди. В общем, забот хватало.
Оказалось, что в Грейхевене табак не производят, хотя на других усадьбах Грея, расположенных вверх и вниз по течению Джеймса, его возделывали и продавали. Здесь же сеяли кукурузу и пшеницу, выращивали яблоки и делали из них сидр на продажу. Раз в неделю Грей посылал рабов на зеленкой рынок в Уильямсбург продавать дрова и фураж местным жителям. У многих обитателей города были водяные мельницы на запрудах маленьких речушек, и Грей посылал туда зерно.
Несмотря на постоянную учебу и освоение обязанностей хозяйки плантации, жизнь казалась Дженнифер приятной и легкой по сравнению с теми долгими годами, что она провела в таверне. Грей и Кэтрин, видимо, совсем не понимали, как им повезло. Эта земля щедро давала им все, что нужно для жизни: диких индеек, уток и другую дичь, реки дарили устриц, крабов и множество самой разнообразной рыбы круглый год. Дженнифер в жизни еще так хорошо не питалась. И хотя ей приходилось присматривать за приготовлением пищи и другой деятельностью по хозяйству, сама она теперь была не занята домашними делами.
В свободное от учения время Дженнифер копалась в письмах, что хранились в ореховом бюро в ее комнате. Ее тронула романтика отношений давно ушедших людей, которую сохранил и донес до нее старый пергамент. Конечно, ей было неловко от того, что она читала чужие письма, но как же ей еще постичь своего загадочного далекого мужа? Это как бы служило оправданием ее поступка.
