Тампеску, если не дальше… что-то там неладное. – Я грызла хлеб, глядя на масло, но до него поди-ка дотянись.
И сыр тоже надо резать.
– Я только не понимаю, на кой ляд оно федералам?
Милдред стояла, прислонившись лбом к стеклу, и курила. Пусть официально в лаборатории курить было запрещено, но на галерею бегали все.
Гудела вытяжка.
Пахло формалином и прочей химией. И запахи эти мешали сосредоточиться. Милдред затянулась, задержала дыхание, с каким-то мазохистским удовольствием чувствуя, как ядовитый дым расползается по легким. Она выдохнула его, едва не закашлявшись.
– Это точно будет он, – Лука держался чуть в стороне.
Знает?
Мистер Боумен точно знает. А вот сказал ли своему любимчику? Интересно, что он в нем нашел? Нет, это не ревность. Даже если Лука вдруг исчезнет, для Милдред ничего не изменится.
Ее в Бюро терпят, и только.
– Еще рано говорить…
Внизу колдовали.
И в прямом смысле слова – тяжелая установка, получив жертвенную каплю крови, окуталась дымкой заклятий, – и в переносном.
Столы с останками изменили порядок. Кое-где появились таблички, но большинство так и остались под номерами. Кто-то лишился кожи, кто-то избавился от останков мышечной ткани, явив миру обнаженные уродливые в белизне своей кости.
– Я чувствую, – Лука посмотрел искоса.
Сказать? С ним придется работать в паре, и, если подумать, вариант далеко не из худших. Многие полагают Милдред просто стервой. Лука с ними согласен. Но он хотя бы признает за ней ум. И опыт.
– Чувств мало. – Милдред стряхивает пепел в пустую мензурку, которую оставили здесь именно для пепла. Анализ займет не один час, и, в принципе, делать в лаборатории больше нечего. Но не в квартиру же возвращаться? Там пусто. Сыро.
И в голову всякое лезет. И тянет подвинуть поближе телефон, набрать знакомый номер и услышать хриплое:
– Элли, милая? Это ты? Это ведь ты… ты просто заблудилась.
Дым кусает губы, и стало быть, Милдред сама их искусала. Нервы… и у нее есть нервы.
– Кое-что изменилось, – если вниз нельзя спуститься, то можно хотя бы взглянуть. – Ты заметил?
– Он убил мужчину?
Почти шутка.
Почти улыбка. Лука не просто некрасив, он откровенно страшен. Какой-то чересчур тяжелый подбородок. А вот лоб узкий и надбровные дуги на нем выделяются, придавая лицу выражение то ли безразличия, то ли тупости. Из-за этой особенности многие обманчиво полагали, что Лука не особо умен.
Ложь.
– Он изменил моде.
А когда Лука хмурится, складывается ощущение, что он хочет ударить. Вон и кулаки сжал. Массивные. И покрытые тонкими белесыми волосками. На руках волос становилось больше, и они темнели. В этом тоже что-то было.
Животное.
– Раньше он наряжал их в платья по моде двадцатых, а на той… пятый номер. Обрати внимание. Платье с эластичным корсетом…
Приподнятая бровь.
И глаза непонятные, то ли серые, то ли голубые. А может, вовсе карие? Заглянуть бы, но этот интерес истолкуют превратно.
– И пышные подъюбники. Вместе получается весьма изящный силуэт. Я видела что-то похожее в журнале. Но вряд ли это Диор. А вот у номера двенадцать определенно костюм – копия Шанель… если копия.
Бирки были спороты. Но качество ткани. Пошив. И этот знакомый до боли силуэт, в котором сочетались простота и изящество.
– Он их балует… – тихо произнес Лука.
И Милдред согласилась:
– Он действительно их балует. Украшения… ты заметил, что у каждой они свои? У номера четвертого – из прошлогодней коллекции Страйс… массовой, но все же, все же…
Золото. И серебро.
Цепочки, которые попытаются опознать, но вряд ли выйдет, ибо в большинстве своем они были простого плетения. Такие в любом магазинчике купить можно. Но с другими украшениями, может, и получится. Брошь в виде пчелы.
Полудрагоценные камни.
Или вот тот кулон-бабочка изящного плетения. Серьги…
– Он наряжал их уже мертвых. И оставил все им. Платья, белье, украшения, – голос Милдред в узкой коробке галереи звучал странновато. – Он ведь мог забрать. Передать от одной жертвы другой… и это сэкономило бы ему немало денег.
– Значит, он как минимум не беден.
– Значит. Или… охотится не только на них… Что, если он… играет не со всеми?
– Играет?
– А как это еще назвать, – Милдред с трудом подавила вспыхнувшее раздражение. – Взгляни. Вместо того чтобы просто взять и убить, он с ними возится…
Она отступила, потому как находиться рядом с Лукой стало… небезопасно? Чушь какая. Он просто слишком массивен. Огромен. И отсюда ощущение опасности.
– Ты когда-нибудь пытался понять, почему он это делает?
– Потому что больной ублюдок?
– Умный больной ублюдок. – Милдред выбросила окурок в ту же мензурку. – Очень умный. Очень хитрый. Очень опасный. И чтобы его поймать, нужно его понять.
Не верит?
Ей никто не верит. У убийц своя логика? Глупости какие. Их ловить надо, а не разбираться, с чего они вдруг слетели с катушек.
– Ты ведь не выйдешь на охоту, не зная повадок зверя? И здесь почти то же самое. Смотри, он ценит красоту. Он пытается ее сохранить. Иначе зачем мумификация?
– Чтобы поиздеваться?
С Лукой удобно в том плане, что он готов думать. Даже если и кажется, что идея пуста, но он в достаточной мере дотошен, чтобы проработать ее.
– Издеваться можно иначе. Он их не связывает. Ни у одной не нашли следов. Он их не бьет, – Милдред прикусила губу, на сей раз до крови. И эта кровь была соленой. – Он о них заботится. Ухаживает. Делает им прически. Красит… но только мертвых. Мертвые не могут отказать.
– Напрочь больной ублюдок.
Это верно. Милдред отступила к стене, прижалась к ней спиной.
– Ты как?
– Хорошо. – А вот ей не нужна забота. Забота – это совершенно лишнее в ее нелепой жизни. И нежность. И… и с ним спокойно, но спокойствие тоже обман. Милдред должна быть сильной.
И будет.
– С одной стороны, мертвые ему явно ближе. А с другой – он не спешит их убивать. Почему? Смотри, чтобы сделать чучело, нужно не так много времени. Не годы точно. И стало быть, он где-то их держит. Неделями. И месяцами. И… годами?
– Но в конце он все равно их убивает?
– Именно.
– Почему?
– Не знаю.
– Но ты поймешь. – Это было утверждением. И приказом. Что ж, с мужчиной, который приказывает, легче иметь дело, нежели с тем, который проявляет заботу.
– Я постараюсь. И я работала… с подобными.
– Знаю. Эшлендский душитель?
– Не только, – Милдред обхватила себя руками, успокаивая. – Я работала и с теми, кто уже сидит. В лечебницах…
Лука скривился. Похоже, он, как и многие, полагал, что подобные уроды заслуживают
