Да, вакансия официанта в средневековом трактире мало походила на работу мечты. Но ради плюсов, которые дарило молодое и здоровое тело, а также ради уникальной, претендующей на эксклюзивную, информации я был готов с этим примириться. По крайней мере, на какое-то время.
Наконец, последней причиной, побудившей меня сделать именно такой выбор, было то, что я все еще не оставил затею отыскать убийц Лурра. Старик, конечно, был мне никем. Но обостренное чувство справедливости требовало расплатиться по счетам. Проблема заключалась в том, что лиц тех парней я не разглядел. Лурр их тоже толком не увидел, поэтому мне достались лишь общие сведения вроде роста и комплекции, а также запах и образцы голосов, на которых далеко не уедешь.
Однако мир, как говорится, тесен. А мир криминала еще теснее. Так что с учетом всего вышеперечисленного трактир дядьки Гоша был для меня самым подходящим местом.
– Рани! Нурров ты сын! – внезапно донесся с крыльца громогласный рев, в котором я безошибочно опознал голос дорогого дядюшки. – Какого хотта[6] ты торчишь на улице, когда я еще с вечера послал тебя за продуктами?! Ты принес, что я велел?!
Глянув на стоящего возле дома низкорослого бородатого мужичка с роскошной проплешиной на башке и приличным пивным брюхом, я непроизвольно втянул голову в плечи.
Дядька хоть и выглядел не слишком презентабельно, был на редкость свиреп, горласт, скор на расправу, и Рани его небезосновательно побаивался. Несмотря на низкий рост и отнюдь не геркулесовскую фигуру, трактирщик вовсе не был хиляком, не гнушался хвататься за розги и железной рукой правил в своем маленьком царстве, не допуская ни малейшего неповиновения. Еще он, как и большинство трактирщиков, был весьма неглуп, в меру жаден и на редкость пронырлив. Поэтому, чтобы не схлопотать оплеуху, я прямо сейчас был обязан выдать правдоподобное оправдание на предмет того, где меня носило столько времени, почему я вернулся без покупок и куда подевались те два серебряных молга[7], которые дорогой родственничек недавно вручил убитому пацану и которых я после смены личины в карманах не обнаружил.
– Рани! – оглушительно рявкнул дядька Гош, не услышав внятного ответа. – Что ты молчишь, нуррово отродье?! Я, кажется, задал вопрос!
Я мысленно поежился (вот же дал бог мужику голосище) и, понурив голову, сказал:
– Простите, дядюшка. Я… вас подвел.
– Ты что сделал?! – окончательно взвился дядюшка и, закатав рукава, с угрожающим видом двинулся в мою сторону. Но, к счастью, вовремя заметил мой плачевный вид. Углядел на грязной рубахе не до конца отстиранные пятна крови. Без особых церемоний вздернул меня за подбородок и, придирчиво оценив слипшиеся на темени и затылке, успевшие покрыться кровяной коркой волосы, рыкнул:
– Живо в дом! Мыться! Переодеваться! Штопаться, если там, конечно, есть что зашивать. И чтоб через пол-рина[8] был внизу, понял?!
– Да, дядя, – смиренно отозвался я. А как только дядька отцепился, с понурым видом побрел в дом, мысленно поздравив себя с первой человеческой и, надеюсь, достоверной личиной.
* * *
Поскольку ни жены, ни постоянной любовницы у дядьки Гоша не было, то раны мои осматривала единственная на весь трактир служанка. Та самая, которая изо дня в день добросовестно выносила помои, чистила сортиры и выполняла всю черновую работу в доме и во дворе.
По идее, в таком злачном месте стоило бы держать пару-тройку, а то и побольше, девиц нетяжелого поведения, раз уж здесь все-таки трактир, а не элитный ресторан. Но дядька терпеть не мог шлюх, считал свое заведение серьезным, поэтому Шилку (так звали служанку) никто по углам не зажимал, а если возникала необходимость в услугах такого рода, Гош просто предоставлял желающим комнату на рин-полтора и отправлял посыльного в расположенный на соседней улице бордель. Обеспечивая таким нехитрым образом и должный уровень сервиса, и через собственные принципы не переступая.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Правда, как я уже знал, гости требовали данную услугу нечасто – в бордель они и сами распрекрасно могли добраться. Да и не принято тут было мешать развлечения с делами. Поэтому же в трактире не было женщин, а та, что была, состояла в штате лишь потому, что, по мнению хозяина, уборка сортиров и вынос помоев – это та работа, которую мужчины, пусть даже малолетние и никчемные, ни при каких условиях выполнять не должны.
Да. Такой вот у Рани… ну теперь уже у меня… своеобразный дядюшка, который свято верил, что, окромя детородной функции, женщины по жизни ни на что не годны.
– Нечего тут шить, – буркнула Шилка, без особого интереса изучив мою окровавленную бестолковку. – Даже примочки не нужны. Можешь топать мыться и в зал. Народ уже собирается.
Угу. Само собой, приняв решение занять место Рани, я заранее подумал про оправдания перед дядюшкой. А заодно попросил Ули не залечивать раны до конца и оставить на затылке большущую шишку. Запекшуюся кровь тоже смывать не стал, чтобы представить ее в качестве доказательства нападения. Несмотря на то, что дядька обычно не интересовался, кто избил его племянника, и считал, что раз тот сам не может за себя постоять, то пусть или огребает, или же учится этого не допускать.
В общем и целом я не просчитался. Дядька и впрямь не задал ни одного вопроса, даже когда я переоделся в чистую (оказывается, у Рани их было целых три) рубаху, умылся и явился пред его строгие очи. Поблажек он тоже не давал, поэтому ночную смену мне, как обычно, придется отстоять в полном объеме. Что же касается денег, то пропажу серебра добрый дядюшка вычтет потом из моего скудного жалования. Так что отрабатывать этот долг мне придется еще о-о-очень и очень долго.
Ну да не беда.
Главное, что я, так сказать, влился в местное общество и мог беззастенчиво разглядывать неумолимо прибывающих гостей, одновременно выуживая из памяти Рани имеющуюся на них информацию. Благо внимания на меня обращали не больше, чем на жужжащую под потолком муху. Когда хотели, шпыняли. Порой лениво посылали. Иногда так же с ленцой угрожали что-нибудь оторвать или отрезать, но в целом серьезно не цеплялись.
Без устали снуя между столами, которые постепенно заполнялись народом, я старался подмечать все и всех, подслушивать, подсматривать, сопоставлять это с общим настроением в зале. И довольно скоро, пользуясь подсказками из памяти Рани, начал более или менее разбираться в обстановке.
Так, по традиции в более ранние часы зал преимущественно заполнялся молодежью и людьми попроще. Из числа тех, кого принято считать завсегдатаями. Народ обычно приходил, ел-пил, обменивался новостями и незаметно исчезал, освобождая места для более интересных посетителей.
Ближе к полуночи в зал стали подтягиваться люди посерьезнее. Гораздо лучше одетые, уверенные в себе, похожие на матерых зверей, заглядывающих в знакомые закоулки, чтобы проверить, на месте ли старые метки. Чаще это были уже успевшие сделать себе имя воры, в том числе и те, кто находился в поисках заказа. Но несколько раз заходили и хасаи, обслуживать которых мне не доверили, поскольку ими традиционно занимался старший сын Гоша по имени Тарр. Двое одногодок Рани, которых звали Тирн и Леес, являлись наемными работниками и обслуживали посетителей попроще. Ну а на хозяина моей новой матрицы старались спихнуть самых терпеливых и неконфликтных гостей.
Кстати, Тарр перед хасаи прямо-таки расстилался, по первому требованию выставляя на стол все, чего изволили господа. Даже оловянную посуду, которая была здесь в ходу, молниеносно заменил на медную, что было знаком особого расположения. А вот когда в зале появился человек, перед которым сам дядька Гош не погнушался согнуть спину, я навострил уши.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Кажется, сейчас что-то будет, потому что в трактир с какого-то перепугу пожаловал сам ночной король[9].
