Будто белесое облачко на миг окутало стан Святослава, он качнулся, почувствовав лёгкий удар, как от небольшой Перуновой молнии, а затем во всём теле наступила удивительная лёгкость.
— Прими благословение богов наших и неси святую славу земле русской! — прозвучали торжественные слова Могуна в полной тишине. — Иди, сынок, заждался, поди, тебя дед Велесдар, — отпустил он мальца, улыбнувшись.
Остальные кудесники также заулыбались, закивали, стали подниматься с колод, разминая спины после долгого сидения.
Обрадованный Святослав вбежал в избушку и возбуждённо стал рассказывать Велесдару, как он выдержал испытание, на какие вопросы отвечал и что теперь ему пора собираться в Ратный Стан.
— Когда Свенельд приедет? — нетерпеливо спрашивал он. Велесдар чуть дрожащими руками привлёк к себе ученика, поцеловал в бритую маковку.
— Вот и слава богам! Добре, что ответил на вопросы кудесников. Только настоящее испытание — жизнь человеческая, когда на её вопросы ответишь, тогда и будет видно, крепко ли стоишь на ногах. А в Стан поедешь, полагаю, через седмицу, когда Могун до Киева дойдёт и велит Свенельду забрать тебя. А сейчас пойдём попрощаемся с кудесниками.
— Они к Бел-камню пошли молитву творить, — сказал Святослав.
— Пойдём и мы, Святославушка, возблагодарим богов за науку! — И Велесдар поспешил вслед за своим быстроногим учеником.
Червонная Заря вставала в тот день над Киевом-градом, рассыпала повсюду свои самоцветные перлы, проливалась багрянцами в Непру, отражалась в золотых усах могучего Перуна и в ликах других богов, возле которых поднимался в небо дым от Вечного Огнища.
Пробудился Хорс, погнал своих легконогих коней по синей Сварге, озарил, согрел землю и высушил от росы жёлтые нивы за Киевом.
В высоком небе затрезвонили жаворонки, ласточки стали резвиться над полями, порой почти касаясь крыльями тугих колосьев ярой пшеницы, из которой то тут, то там синими очами выглядывали васильки-волошки, красовалась нарядом белая ромашка, пламенел красный мак, полевая гвоздика и розовый душистый горошек.
Благодать стояла над созревшими нивами, — в сей час бог Перун-Липич прощался со своим царствием и уступал место Даждьбогу-Серпеню.
Послышался весёлый смех, говор, и на тропке показались девушки — все ладные, пригожие, наряженные в новые одежды. А всех красивее была та, которую выбрали Даждьбожьей Боярыней. В венке из полевых цветов и колосков, увитых лентами, с тугой очень светлой, почти белой косой, в новой вышитой сорочке, она шла в окружении весёлых подруг, волнуясь и смущаясь, благодаря их за оказанную ей честь.
— Перестань, Беляна, ты взаправду самая лепая из нас, тебе и Первый Сноп жать!
Подойдя к золотому полю, девушки запели песню, славящую Великого Даждьбога за то, что нынешним летом уродило доброе жито-пшеница, и, расступившись, подали избраннице ритуальный серп с отполированный до блеска костяной рукоятью. Девица, названная Беляной, взволновавшись ещё больше, сделала под пение подруг несколько плавных скользящих шагов по полю, захватила пучок колосьев и коротким привычным движением отделила его от стеблей блеснувшим на ярком солнце серпом. Всё так же плавно, в такт песне, подняла над головой только что срезанный пучок колосьев и серп, горящий серебром в лучах Хорса, прося всевышних богов благословить жатву и главное её орудие — серп. Песня смолкла.
— Слава Даждьбогу, пресветлому Хорсу и Перуну, согревавшим посевы и посылавшим на нивы дожди благодатные! — звонко провозгласила девица.
— Слава! Слава! Слава! — троекратно воскликнули подружки.
Беляна опять наклонилась и стала пучок за пучком срезать новые колосья. Снова зазвучала торжественная песня. Когда Даждьбожья Боярыня срезала последний пучок, к ней подошёл статный, с литыми плечами юноша, держа в загорелой руке пук колосьев. Это был старший из сыновей огнищанина-однодворца Лемеша, чья усадьба и нива находились прямо через дорогу от киевских угодий. На ланитах юноши сквозь смуглую кожу пробивался румянец, глаза были широко открыты и зачарованно глядели на девицу. Запинаясь от волнения, он произнёс молодым баском:
— Прими, красавица, то есть Боярыня Даждьбожья, и нашего огнищанского поля толику в священный Даждьбожий Сноп. — Он ещё хотел что-то сказать, но вновь запнулся.
Девица, передав подругам серп и приняв у молодого огнищанина колосья, принялась ловкими красивыми движениями собирать Сноп. Сноровисто сплела перевясло и, туго увязав, осторожно, словно младенца, передала Сноп подругам. Те украсили его цветами и лентами, бережно уложили на повозку и повезли в град. Вслед за повозкой с песнями последовали и девицы с юношами. Юноши встретили Даждьбожью Боярыню с музыкальными инструментами у края поля и, наигрывая, сопровождали её. Молодой огнищанин, будто завороженный, пошёл за праздничной гурьбой.
— Вышеслав! Вышеслав, ты куда? — окликали его два младших брата, но Вышеслав не слышал. Он только смотрел во все глаза на Даждьбожью Боярыню и чувствовал, как меж ним и ею протянулась невидимая нить, и не желал прерывать эту волшебную связь единения, блаженства, счастья, восторга и ещё чего-то неизъяснимого и колдовского.
— Младоборушка, Овсенислав, подите сюда, не замайте братца. — Голос матери заставил озадаченных отроков вернуться к родителям и деду, что стояли у края своего поля, напротив того места, где только что был сжат священный Сноп.
Киевляне, слыша весёлое пение, звуки кимвал и гудение дудок, выходили из домов встречать Первый Сноп, который везла красивая, как сама Лада, девушка. Вокруг повозки шли её подружки и юноши, которые на ходу плясали и подпевали.
Киевский люд встречал их с ликованием и провожал к Мольбищу. Подъехав к Перуновой горе, девушки сняли Сноп, отнесли к кумирам и, кланяясь ему, стали петь:
Здравствуй, Сноп ты наш, Батюшка!А и как тебя, Сноп, называть,А и как тебя, Сноп, величать?Так начнём же, братья и сёстры,Нашего Снопа наряжать,Песнями его прославлять.А как его звать — боги скажут,А как величать — знает жрец.Мы же нынче будем петь и плясать,Потому что Даждьбог, сын Сварога,Рано утром в поле ходил,Золотое жито косил,И нам Первый Сноп приносил.Мы священный дар принимали,И Даждьбога все восхваляли,И запели Славу богам!
Стоявшие рядом волхвы и их молодые ученики дружно подхватили:
Слава богам нашим! Слава Сварогу!Слава вечная Земнобогу!Слава Яру, Ладу с Купалою,Свентовиду великомуИ Перуну, хранителю Прави,И Всевышнему богу Триглаву!Всем богам киевскимСлава! Слава! Слава великая!
Люди несли на Мольбище цветы и колосья, а наместник Великого Могуна правил требы богам. И у каждого в этот Даждьбожий день был колос в руке, люди ходили наряженные, а девушки украшали волосы ромашками или венками, сплетёнными из колосков с васильками, маками и полевым горошком.
Принеся жертвы богам, и прежде всего Даждьбогу, люди шли по улицам, собирались на площадях и Торжище, где уже звучало обращение Киевского тиуна к горожанам помочь в уборке жита-пшеницы.
— Люд киевский, не мне вам говорить, что день жатвы год кормит, потому надо помочь огнищанам. Завтра все, кто может послужить Даждьбожьему делу, идите на поля, не дайте ни зерну из даров щедрых пропасть!
Тиуны Подола и городских окраин также собирали жителей на сходы и решали, кто будет жать, кто готовить еду для жнецов, кто возить с поля снопы, кто доставлять еду и воду в поле. Привычно порешив все дела, расходились праздновать да готовиться к завтрашнему святому трудовому дню. Греки, зная, как любят кияне повеселиться, открывали свои винные дома.
В Ильинской церкви в тот день были отворены двери, слышались молитвы и пение, — христианские пасторы также освящали Первый Сноп. Там стояли варяги, византийцы и другие христиане. Некоторые кияне заходили из любопытства, смотрели, слушали, а потом опять шли на Торжище.
Целый день ходили кияне, пили, гуляли, радовались, и было на Руси веселье всю ночь напролёт до самого восхода Хорса.
Утром люди опять собрались на Мольбище, чтобы встретить огненного бога славой и пением:
Благословен еси, боже наш,Иже светишь на поля наши,И житу даёшь созревать!Тебе славу поём мы нынче,Яко дал еси лик твой зретьИ к радости приобщаться!Пребудь и ты с нами, Велес-бог!Не покинь нас, Сварог великий!Славу поём мы вам,Иже греете нас и кормите.Мы же за Дар тот хвалим вас,Да пребудете с нами навеки!
И только потом расходились по домам и ложились спать. А с обеда уже было радостное оживление и вжиканье серпов по точильным камням — все готовились к жатве.
