-- Поверь, -- тихо сказал Печенюшкин. -- Я тоже не могу.
Гокко не знал, сколько времени летели они над облаками. Он успел проголодаться, поесть, уснуть, а когда проснулся, облаков внизу не было. Солнце косо светило ему в спину, а лодка быстро снижалась. Мальчик успел заметить только зелень под ними и блеск воды среди зелени. В глазах у него зарябило и, пока он протирал их, чудесный кораблик уже стоял на зеленой, полной цветов поляне.
За поляной шел редкий невысокий лесок из неизвестных Гокко белоствольных деревьев. А между поляной и лесом возвышался домик, удивительно красивый и уютный даже снаружи, с желтой крышей из глазированной черепицы. Дверь в доме была распахнута, и оттуда по траве бежала к ним девочка. Таких детей маленький индеец никогда не видел. Ее густые волосы напоминали цветом опавшие осенние листья, а глаза были синими-синими, как бразильский цветок перипери.
Обезьянка прыгнула девочке на плечо и ласково потерлась головой об ее щеку. Неприятное чувство ревности шевельнулось в душе Гокко, но тут же пропало.
-- Здравствуй, Диана, сестричка, -- растроганно бормотал Пиччи девочке, гладившей обезьянку.-- Это Гокко, мой кровный брат и спаситель. Я столько рассказывал тебе о нем, что больше можно ничего не добавлять. Теперь, вместе, вам будет веселее. Ты еще не завтракала? Мы проголодались с дороги.
За завтраком Гокко молчал, старался не поднимать глаз от тарелки. Ему было стыдно за неумение так же ловко, как Диана и Пиччи, справляться с ложкой, вилкой, ножом. Но никто, вроде бы, не обращал внимания на его манеры, и постепенно маленький индеец успокоился. Он старался подолгу не смотреть на прекрасную девочку, но не очень-то это получалось.
-- Не смущайся, братик! -- ободрял его Пиччи. -- Диана у нас красавица, глаз не отвести, верно? Я и сам на нее любуюсь. Тебе, конечно же, интересно узнать, кто она такая, как попала сюда и, вообще, что это за место -- мой островок безопасности. Да?
Гокко покраснел, что, при его бронзовой коже, было почти незаметно, и молча кивнул.
-- Это довольно длинная, но любопытная история, -- продолжала обезьянка. -- Можно рассказать, Диана?
-- Для чего ты спрашиваешь? -- отозвалась девочка. -- Если он твой названый брат, значит, и мой тоже. И я послушаю с удовольствием, как будто это и не обо мне. Ты рассказываешь так красиво...
-- Так вот, -- начал Пиччи. -- В некотором царстве, в некотором государстве жил-был глупый и очень смешливый король. А веселиться ему было отчего. Здоровье прекрасное, страна большая, денег в казне -- за всю жизнь не истратить. Ни войн, ни покушений, ни заговоров. Охота, балы, празднества, всевозможные увеселения сменяли друг друга.
Придворные от всей души желали королю долгой жизни и счастливого царствования. Еще бы! Он интересовался только своей персоной и своими удовольствиями. Приближенные его грабили народ как хотели, богатели со сказочной быстротой, возводили себе небывалые дворцы, полные сокровищ. А король был совершенно уверен, что вся страна до последнего человека живет так же, как он, -- сытно, беззаботно и весело.
Министры и пажи, конюхи и фрейлины, все, как один, между собой ласково называли короля "наш хохотунчик". У властителя был друг. Больше чем друг, молочный брат, вскормленный той же кормилицей, маркиз де Тримонтран. Король любил маркиза, не отпускал от себя ни на шаг, и времени на свою семью у того просто не оставалось. Да и какая семья? Жена маркиза умерла при родах, а дочь -- малютку Диану -- воспитывали в старинном фамильном замке кормилицы и няни.
Изредка, сопровождая короля и оказываясь неподалеку, де Тримонтран наезжал в замок, всегда на считанные минуты. Он успевал только расцеловать дочку, пощекотать изящно завитыми усами, надеть на детскую шейку новое роскошное ожерелье и снова мчался к своему повелителю.
И вот, когда Диане было десять лет, случилось несчастье. Не плачь, сестренка, что делать, это грустное место. На охоте свирепый вепрь кинулся на короля, свалил его лошадь и уже готов был вонзить клыки в хозяина. Маркиз, бывший всегда рядом, быстрее молнии соскочил с коня, прыгнул между королем и разъяренным зверем и вонзил кинжал прямо в загривок кабана. Издыхающий вепрь успел подмять смельчака под себя и пропороть ему грудь клыками.
Все усилия врачей оказались бесполезны. Через двое суток, не приходя в сознание, маркиз скончался. Диана осталась круглой сиротой.
Это был единственный случай, когда его величество опечалился. С утра и до заката государь был мрачен. Министры и камергеры ходили на цыпочках, никто не знал, как быть. Угодно ли королю пребывать и дальше в скорби или можно попытаться его рассмешить.
Но вечером, за непривычно тихим ужином, ножка у стула, на котором сидел один из королевских шутов, вдруг подломилась, и шут рухнул на пол. Шум падения, звон бубенчиков, вопль несчастного нарушили тишину. Это так возмутило второго шута, что он заехал первому тортом в физиономию. Первый шут вскочил с лицом, заляпанным кремом, и, ничего не видя вокруг, отломанной ножкой стула огрел по спине почтенную седую фрейлину, да так, что с нее упал парик. Лысоватая фрейлина с воем вцепилась в перемазанного шута, и пошла потасовка, да такая, что через минуту король уже громко, счастливо хохотал.
Так никто никогда и не узнал, было ли все это подстроено или произошло нечаянно. Думаю, что нарочно.
На следующее утро министр двора явился к королю с докладом. Как всегда, доклад состоял из приятных новостей и веселых пустяков. Затем министр собирался откланяться, но повелитель жестом руки остановил его.
-- Вот что... -- произнес король. -- Там, кажется... у бедного маркиза... был ребенок... сынок?
-- Дочка, ваше величество, -- почтительно поправил придворный. --Диана. Десяти лет. Умница, красавица, очаровательная крошка.
-- Веселая?
-- Певунья, хохотунья! -- уверил царедворец, понятия не имевший о характере Дианы. -- Да и кто в вашем королевстве, государь, под вашим мудрым, счастливым правлением, может быть грустным? Нет таких! Это у них, на проклятом Западе, где властители лишь о себе заботятся, народ плачет и голодает.
-- Хорошо. Надо сделать для нее что-нибудь... Взять ко двору ... Да и у меня сынок. Пусть вместе играют. -- Король облегченно расхохотался, свалив с себя непривычное бремя размышлений. -- А как он его тортом вчера... Ха-ха-ха! Ох, не могу! Помните?! Ну, все! Ха-ха-ха! Идите!
Пятясь задом, кланяясь, с приклеенной улыбкой на лице, министр спиной распахнул двери и растворился в дворцовых покоях.
Вечером того же дня Диану увезли из родного дома. От придворных, приехавших за ней, девочка впервые узнала о гибели отца. Это известие так потрясло несчастную, что у нее не оказалось сил противиться отъезду.
Карета чуть подпрыгивала на ухабах, слезы текли у девочки из глаз, и толстая расфуфыренная дама, сидящая рядом, то и дело вытирала их надушенным платком.
-- Бедная моя птичка! -- говорила дама басом. -- Я так понимаю тебя, так понимаю... Когда умер мой обожаемый папочка -- подавился телячьей ногой, -- я от горя бросилась в колодец. Счастье, что колодец сужался внизу, а я и в детстве была пышечкой, и застряла посередине. С каким трудом меня вытаскивали, обвязав канатом, до сих пор помню, как исцарапалась тогда и в клочки изорвала платье... А теперь, вот видишь, я счастлива, богата, супруга первого министра короля. И тебя наш милостивый повелитель берет под свое покровительство. Ты будешь жить при дворе, среди роскоши и утонченных манер, получишь прекрасное воспитание. У государя есть сын, принц Лютик, а ты прекрасна, словно ангелочек. Кто знает, хо-хо-хо, вдруг он обратит на тебя внимание. Конечно, он скучен и некрасив, его, между нами говоря, зовут за глаза "принц Хлюпик", но это королевский сын и будущий король. Кроме того, он сочиняет чудесные, ну, просто, чу-дес-ные стихи, а это так изысканно... Почему ты даже не смотришь на меня, птичка?
-- Это ваш противный проклятый король должен был погибнуть, --бормотала девочка, плача. -- Он, а не бедный мой отец. За всю мою жизнь, говорила няня, мы с папой и десяти дней не провели вместе. Я так любила его, так любила... Зачем он спасал этого вечно хохочущего дурака? Папочка признавался мне недавно, что не любит короля, что хочет жить все время в нашем замке со мной вместе. Он просто боялся поссориться с королем, боялся, что тот отомстит не только ему, но и мне. Ох, лучше бы мы убежали...
-- Что ты говоришь! -- перепугалась жена министра. -- Я даже слышать этого не должна! Теперь мне придется донести на тебя.
-- Нет! -- хмуро ответила Диана. -- Не придется! И я до поры никому больше не открою свои мысли...
Она взяла пухлую ладонь толстухи, медленно погладила своими тонкими пальчиками один раз, другой, третий, и глаза у жены министра начали затуманиваться. Вот веки ее сомкнулись, голова упала на грудь, рот приоткрылся, и легкое похрапывание послышалось в карете.
Внезапно спутница Дианы коротко свистнула носом, голова ее вскинулась вверх, и резко открылись круглые совиные глаза. Девочка сидела напротив, спокойно сложив руки на коленях.
