Когда я повторил, что в первый раз в жизни наедине с женщиной и в первый раз говорю слова любви, она с трудом этому поверила. В таких разговорах, которые нетрудно себе вообразить, время неслось с невероятной быстротой. Она захотела вернуться домой: мать ее осталась одна и ждет ее; задержаться дольше она никак не может. На прощание она сказала, что я вызвал в ней никогда не испытанное чувство, и она боится, что оно заставит ее сильно страдать. С этими словами мы расстались. Я провожал ее глазами, пока ее нежный образ не растаял во мраке ночи.
Хотя я, стараясь выиграть время, чуть не бегом мчался домой, появился я там все же против обыкновения с большим опозданием. Мама, в тревоге ожидавшая меня, стоя на балконе, не пощадила меня и сделала мне выговор. Ужин для меня был оставлен на столе, но я ни к чему не притронулся, все еще колеблясь, рассказать маме или нет то, что со мной произошло. Она же тем временем испытующе меня разглядывала. Потом спросила, где это я пропадал до сих пор. Я не осмелился ей солгать. Она слегка призадумалась и ограничилась немногими словами: сказала, что нелепо мальчику в моем возрасте заниматься любовными делами. «Дорогая мама,— сказал я,— когда сердце охвачено таким пламенем, говорить здесь больше не о чем. Я встретил ее всего лишь несколько дней тому назад, а между тем, вся моя жизнь уже до краев наполнена ею. Если бы ты ее увидела, то наверно оправдала бы мою страсть». Мама захотела узнать, кто эта «роковая женщина» и где я ее встретил. Секретов от матери у меня быть не могло. Поэтому я решился и рассказал ей все в точности, во всех подробностях и с самого начала. К концу моего рассказа мама изменилась в лице. Она резко выразила мне порицание за то, что питаю такое чувство к замужней женщине, да еще к женщине, муж которой в тюрьме, и категорически запретила мне встречаться с нею. В противном случае, сказала мама, она сама ее разыщет и учинит скандал. «Всем взаимоотношениям вне моральных законов,— заключила моя мать с необыкновенной строгостью — и она, конечно, имела в виду не только то, что произошло со мной,— неизменно уготован печальный конец». То, что я в тот вечер увидел маму такой расстроенной, помешало мне заснуть. Я лежал и думал о ней, думал о материнских предостережениях, о той опасности, навстречу которой иду, о тех страданиях, которые мне придется испытать в неминуемой разлуке, когда из тюрьмы вернется муж. Я оживлял своей пылкой фантазией события реальные и предполагаемые, и мне начинало казаться, что я живу полной приключений жизнью героев своих любимых романов. И, становясь перед собой в героическую позу, я был готов бросить вызов всему свету, противостоять разгневанному мужу, по его возвращении из тюрьмы, и отвечать за все последствия своей любви.
По вечерам, после того как я кончал работу, мы неизменно встречались на месте нашего первого свидания, за Поликлиникой: это было недалеко от дома и вместе с тем уединенно. Наша взаимная страсть разгоралась. Армида вышла замуж без любви. Ее мать, рано овдовевшая и давно больная, из страха оставить дочь одну, без поддержки, отдала ее первому, кто сделал ей предложение. Она же, не задумываясь и желая успокоить мать, на все согласилась. Поэтому и для нее сейчас наступило время первой любви. В ее горячем чувстве ко мне просвечивало подчас нечто сестринское и материнское; в моем же была мистическая экзальтация. И наша страсть как во время, так и после достижения момента наивысшего блаженства сохраняла нечто возвышенное, нечто, я бы сказал, экстатическое, настолько, что мне, забывающему о реально существовавших для нас жизненных условиях, казалось, что сам бог благословил наш союз. Но был один человек, который смотрел на все это совсем иначе, и легко догадаться, кого я подразумеваю.
Мама, после всех безуспешных попыток заставить меня порвать с Армидой, решила прибегнуть, как говорится, к сильным средствам и благодаря ее умению обходиться с людьми ей это удалось. Очень ловко скрывая свои намерения, она выразила желание познакомиться с любимой мной женщиной. Так как ее желание показалось мне естественным, я на это согласился. Когда же я сказал об этом Армиде, она приняла мое сообщение отнюдь не благосклонно. Тем не менее было решено, что встреча состоится и состоится в мастерской, помещавшейся, как уже сказано было, в том же доме, где жила Армида. Когда, выходя из двери, Армида очутилась лицом к лицу с моей матерью, она почувствовала себя смущенной; и еще больше она смутилась, когда мама попросила принять ее в квартире, так как она желает познакомиться и с ее матерью. Просьба была высказана в такой очаровательно-любезной форме — мама умела это, как никто — что Армида, не менее меня наивная и неопытная, на это согласилась. Результатом маминого посещения было полное крушение нашего блаженства.
Что произошло во время этого собеседования втроем, я так никогда и не узнал, но с того дня я больше ни разу не видел
Армиды. Я много раз принимался стучать к ней в дверь: никто мне так и не ответил. Я плакал, был в отчаянии, сходил с ума. Хотя я нежнейшим образом любил свою мать, в пароксизме горя я дошел до того, что обвинил ее в жестокости: было бесчеловечно, говорил я, разлучать две души, охваченные столь сильной любовью. И я повторял, что, не видя больше смысла жить без Армиды, хочу умереть. Бедная мама! С какой добротой, с какой нежностью и как самоотверженно она сумела незаметно, осторожно и с умом успокоить бушевавшую во мне бурю, открыть мне глаза на несправедливость моего возмущения и показать пропасть, в которую я упал бы, если бы вовремя не отступил! Но ничего но помогало. Образ Армиды преследовал меня всюду. Я перестал спать. Все было пусто во мне и вокруг меня. Голос мой почти бесследно пропал. Стремление петь, казалось, навсегда заглохло. С другой стороны, отец, ничего не подозревавший, неустанно придирался ко мне, донимая меня выговорами за неохоту, с которой я выполнял обычные в мастерской работы. Но мама не покидала меня. Она неотступно была со мной, бдительная и любящая, и уговаривала меня не раздражаться и не терять спокойствия духа. Она уверяла, что голос мой вернется и зазвучит снова; она клялась, что природа не обманет меня.
Глава 6. НОВОЕ ОТКРОВЕНИЕ
Знакомство с баритоном Бенедетти. Снова появляется голос. Дебют Бенедетти. Готовлюсь к поступлению в Санта Чечилия. Экзамен и поступление в консерваторию. Профессор Персикини и его «мизансцены». Разрыв с Персикини и уход из консерватории. В открытом море. У маэстро Спарапани. Решетка мистера Кристи
В рождественский сочельник 1895 года отец пришел домой в необычайно восторженном состоянии. Микроб музыки — дьявольский или божественный — вселился и в него. В одном кафе на площади делль Эзедра он слышал чудеснейший голос. Пел молодой человек, прибывший в Рим в надежде поучиться здесь вокальному искусству. У него баритон. Отец пришел от него в неописуемый восторг. Он захотел, чтобы брат послушал его: может быть, удастся устроить этого юношу в консерваторию Санта Чечилия. С этой целью он пригласил его провести рождественский сочельник вместе с нами. Этого подающего надежды певца звали Оресте Бенедетти. По внешности своей он казался индейцем. На самом же деле он был, так же как и мы, уроженцем Пизы и говорил на чистом тосканском. Высокий, худой, темнокожий, с прямыми черными волосами, не очень густыми и гладко причесанными, с прекрасными большими глазами неопределенного цвета, с хорошо очерченным ртом, с большими, но очень белыми зубами и приветливой улыбкой, он произвел на нас, несмотря на смущение и некоторую растерянность, отличное впечатление. Брат обратился к нему с целым рядом вопросов, и он стал рассказывать, как обнаружил у себя голос.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
