наш путь, каждый смотрит на мир со своей, уникальной точки зрения.
Два техника помогли Али выбраться из трубы функциональной МРТ. Она раскраснелась от удовольствия, как в тот день, когда медсестры вручили ей новорожденного. Моя жена присоединилась к нам в аппаратной, немного пошатываясь. Карриер присвистнул.
– А ты знаешь толк в экстремальном вождении.
Али подошла и обняла меня за шею, как будто только мое тело могло удержать ее маленькое суденышко на плаву в открытом море. Мы добрались домой, все еще держась друг за друга, и расплатились с няней. Накормили нашего мальчика и попытались отвлечь его любимым лего «Звездные войны». Робин чувствовал: что-то случилось, и стал назойливым. Я воззвал к его разуму.
– Нам с твоей матерью нужно кое о чем позаботиться. Ты поиграй спокойненько, а потом мы пойдем смотреть на парусники.
Это сработало на достаточно долгий срок, чтобы мы с Али забаррикадировались в спальне. Она наполовину раздела меня, прежде чем я смог прошептать первые яростные слова.
– О чем ты думала там, в МРТ? Я хочу знать!
Она игнорировала все звуки, кроме моего пульса. Ее ухо было на уровне моей груди, а руки – внизу, повсюду.
– О, мой бедный малыш. В той мерзкой машине ты выглядел так, словно вот-вот заплачешь!
Затем Али возвысилась надо мной, прямая, настороженная и огромная. На пике наслаждения она тихонько вскрикнула, словно какое-то ночное существо. Я протянул руку, чтобы успокоить ее, и крик повторился. Через несколько секунд в дверь постучали.
– С вами все хорошо?
Моя жена, бдительная и экстатичная, не рассмеялась ценой немалых усилий.
– С нами все хорошо, милый! Лучше не бывает.
Ноябрьским утром в среду я шел через кампус к зданию Карриера. Идти было далеко, однако я не предупредил заранее о своем визите. Не стоило оставлять бумажный след. Мартин, похоже, удивился, увидев меня. Ближайшей его эмоцией на колесе Плутчика, вероятно, было опасение.
– Тео. Хм. Как дела? – Ему почти удалось изобразить интерес. Многолетнее изучение человеческих эмоций не прошло даром. – Мне так стыдно из-за того, что я пропустил поминальную службу Алиссы.
Я вяло пожал плечами. Два года прошло; древняя история.
– Честно? Я не знаю, кто там был, а кто нет. Я вообще почти ничего не помню.
– Чем могу помочь?
– У меня деликатный вопрос.
Он кивнул и повел меня по коридору к выходу из здания. Мы обосновались в кафетерии Медицинской школы, взяв по горячему напитку, хотя оба не хотели пить.
– Неловкая ситуация. Я знаю, что вы не клиницист, но мне больше некуда идти. Робин в беде. Начальная школа угрожает мне Департаментом социальных служб, если я не накачаю его наркотиками.
За время короткой паузы он вспомнил, о каком Робине идет речь.
– Ему поставили какой-нибудь диагноз?
– Пока два голоса за синдром Аспергера, один за ОКР и еще один – за СДВГ.
Профессор улыбнулся, горько и сочувственно.
– Вот поэтому я и бросил клиническую психиатрию.
– Половину третьеклассников в стране можно втиснуть в одну из этих категорий.
– В этом-то и проблема. – Он оглядел кафетерий, ища коллег, которые могли бы нас подслушать. – На что они хотят его подсадить?
– Я не уверен, что его директора это волнует, – главное, чтобы крупные фармацевтические компании получили свою долю.
– Знаете, у большинства стандартных лекарств дозировки совсем небольшие.
– Но ведь ему девять лет! – Я взял себя в руки и успокоился. – Его мозг все еще развивается.
Мартин вскинул руки.
– Он слишком юный для психоактивных веществ. Я бы не хотел экспериментировать на своем девятилетнем ребенке.
Профессор был умным человеком. Я понимал, почему он нравился моей жене. Он ждал, пока я расскажу все.
– Он бросил термос в лицо другу, – признался я в конце концов.
– Хм. Однажды я сломал приятелю нос. Но он это заслужил.
– Риталин мог бы что-то исправить?
– Мой отец предпочитал другой метод лечения – ремень. Это превратило меня в образцового взрослого, коего вы видите перед собой.
Я засмеялся, мне стало лучше. И как ему удалось такое провернуть?
– Просто чудо, что нам обоим удалось дожить до своих лет.
Друг моей жены, прищурившись, заглянул в прошлое, пытаясь вспомнить ее сына.
– Как бы вы оценили силу его гнева?
– Я не знаю, как ответить на такой вопрос.
– Ну, он же врезал тому мальчишке.
– Нельзя сказать, что все случилось только по его вине.
И вообще не бывает такого, чтобы вся вина лежала на одном человеке.
Просто руки его не послушались.
– Боитесь, что он причинит кому-нибудь вред? А вас он когда-нибудь атаковал?
– Нет. Никогда. Разумеется, нет.
Он знал, что я лгу.
– Я не врач. И даже врачи не смогут дать вам достоверное заключение без официальной консультации. Сами понимаете.
– Ни один врач не сможет поставить диагноз моему сыну лучше, чем я. Мне просто нужно какое-нибудь немедикаментозное лечение, которое успокоит его и сбросит директора школы с моей шеи.
Карриер встрепенулся, как в тот раз, когда смотрел на результаты сканирования мозга моей жены. Откинулся на пластиковую спинку стула.
– Если вы ищете немедикаментозную терапию, мы могли бы включить его в одно из наших исследований. Мы проверяем эффективность ДекНефа в качестве инструмента поведенческого вмешательства. Испытуемый в возрасте вашего сына мог бы стать ценным источником данных. Он даже заработает немного денег на карманные расходы.
И я скажу доктору Липман, что мой сын зачислен в программу модификации поведения в Висконсинском университете.
– Не будет проблем из-за того, что он такой юный?
– Это неинвазивный процесс. Мы научим его обращать внимание на собственные чувства и контролировать их – поведенческая терапия делает то же самое, только у нас мгновенный и зримый оценочный материал. Университетская комиссия по надзору одобряла проекты намного более рискованные, чем наш.
Мы вернулись в его кабинет. Деревья стояли голые, снежные кристаллы парили в воздухе. Запах предвещал, что конец года наступит раньше положенного. Мимо нас неторопливо прошли старшекурсники, все еще в шортах.
Карриер объяснил, как много изменилось с тех пор, как мы с Али вызвались стать объектами исследования. ДекНеф повзрослел. Исследуемые и контрольные когорты в университетах нашей страны и по всей Азии изучали клинический потенциал этой методики. ДекНеф демонстрировал многообещающие результаты в лечении хронического болевого синдрома и ОКР. Обратная связь через коннективность оказалась полезной в
