мозг стажера под предварительно записанный шаблон нейронного состояния образца. Таким образом стажеры обучались приблизительному воспроизведению паттернов активности в мозге образцов – и, что примечательно, сообщали о схожих эмоциях.
Эта методика была разработана в 2011 году и на раннем этапе показала впечатляющие результаты. Команды исследователей в Бостоне и Японии обучали стажеров быстрее решать визуальные головоломки: их просто натаскивали по отсканированным паттернам зрительной коры образцов, которые разобрались с головоломками методом проб и ошибок. Другие экспериментаторы записывали данные о зрительных зонах в мозге образцов, подвергшихся воздействию красного цвета. Стажеры, которых натаскивали с помощью обратной связи, воспроизводили ту же нейронную активность и перед их мысленным взором появлялся тот же цвет.
С тех пор исследования перешли от визуального обучения к эмоциональному воздействию. На помощь страдающим от ПТСР выделялись большие гранты. ДекНеф и обратная связь через коннективность рекламировались в качестве методов лечения всевозможных психических расстройств. Мартин Карриер трудился над клиническим применением своего детища. Но у него имелись и более экзотические побочные увлечения.
– Почему бы и нет? – сказал я жене.
И мы вписались добровольцами в эксперимент ее приятеля.
В приемной лаборатории Карриера мы с Али посмеивались над анкетой для участников эксперимента. Мы претендовали на место во второй волне субъектов-образцов, но сперва надо было пройти отбор. Вопросы оказались с подвохом. «Как часто вы думаете о прошлом? Вы предпочли бы оказаться на переполненном пляже или в пустом музее?» Моя жена покачала головой в ответ на такую бестактность и прикоснулась кончиками пальцев к губам, изогнувшимся в улыбке. Я прочитал мысли Али, как будто мы были соединены проводами: пусть исследователи копаются внутри ее головы, сколько душе угодно; главное – чтобы не нарыли что-нибудь чреватое тюрьмой.
Я давным-давно отказался от попыток понять свою истинную сущность. В моих бессолнечных глубинах обитала прорва монстров, но большинство не были смертельно опасными. Я страстно желал увидеть ответы моей жены, но лаборант не позволил нам сравнивать анкеты.
«Вы употребляете табак?» Нет, завязал несколько лет назад. Я не упомянул, что все мои карандаши хранят отметины от зубов.
«Сколько алкоголя вы выпиваете в неделю?» Я – нисколько, а вот жена призналась в ежевечерних сеансах с декламацией стихов псу.
«Есть ли у вас аллергия?» Нет, если не считать непереносимость коктейльных вечеринок.
«Вы когда-нибудь испытывали депрессию?» Я не знал, как ответить на этот вопрос.
«Вы играете на музыкальном инструменте?» Наука – вот и вся моя музыка. Я написал, что при необходимости постараюсь отыскать на пианино ноту «до» первой октавы.
Два постдока отвели нас в комнату функциональной МРТ. Эти люди швырялись деньгами в свое удовольствие, не чета любой известной мне команде астробиологов. Али думала то же самое, сравнивая со своей нищей НПО. Я понадеялся, что зависть не испортит наши результаты.
Я первым отважился подойти к сканеру. Али сидела с Мартином Карриером в аппаратной, за мониторами. Мне это показалось подозрительным, однако награды за исследования достались именно ему. Внутри трубы МРТ со мной общались через наушник; мне было велено расслабиться, закрыть глаза и сосредоточиться на дыхании. Калибровка началась с внешних стимулов: прозвучал отрывок из Лунной сонаты, потом – из чего-то сурового, современного. Мне сказали открыть глаза. Экран над моим лицом по очереди продемонстрировал изображения синей птицы на ветке; счастливого малыша; великолепной праздничной трапезы; открытого перелома предплечья крупным планом, с костью, торчащей сквозь кожу. После этого мне надлежало опять закрыть глаза еще на минуту и снова сосредоточиться на дыхании.
Затем настал черед эксперимента как такового. Али и я должны были получить выбранное случайным образом чувство, одно из восьми основных эмоциональных состояний согласно типологии Плутчика: ужас, изумление, горе, отвращение, ярость, бдительность, экстаз или восхищение. Нам дали четыре минуты, чтобы войти в означенное психическое состояние. Пока мы были поглощены этой задачей, компьютер составлял трехмерную карту участка нашей лимбической системы.
Мне досталось «восхищение». Я закрыл глаза и погрузился в смутные мысли об Эйнштейне, докторе Кинге и Сидни Картоне. В аппаратной моя жена наблюдала за приливами и отливами моих эмоций. Подумав о ней, я невольно вспомнил вечер, который мы пережили вместе в середине зимы четыре года назад.
Али только что назначили координатором всего Среднего Запада, а парень, сменивший ее на посту руководителя штата, оказался совершенно никудышным. В Мэриленде, на трехдневном съезде членов организации, проводимом раз в два года, она часами сидела на телефоне, помогая преемнику разбираться с очередным кризисом. Тогда же она сильно простудилась. Из-за метелей обратный рейс задержался на полдня. В девять вечера я, с маленьким Робби на буксире, встретил ее в аэропорту. Пока ее не было, у сына развилась ушная инфекция. Он выл до полуночи, и лишь потом Али уронила больную и усталую голову на подушку.
Телефон разбудил ее в половине второго: незадачливый новый руководитель был сам не свой от тревоги. Полиция на севере штата, в Райнлендере, обнаружила грузовик с дюжиной собак в клетках, простоявший несколько часов при минусовой температуре на парковке «Уолмарта». Полицейские отследили путь грузовика до огромного питомника-плодилки и закрыли его. Сотни собак хлынули в единственный переполненный приют округа Онейда. Местные жители обратились в неправительственную организацию Али, хотя проблема такого рода лежала далеко за пределами возможностей этой правозащитной структуры.
Ее преемник хотел знать, на кого свалить катастрофу. Али сказала: «О чем ты говоришь? Езжай туда и помоги им выпутаться». Мужчина ответил, что ему за такое не платят. Они проговорили двадцать минут, и моя жена, от изнеможения похожая на зомби, была безупречно рациональна. Мужчина упорствовал. Так и вышло, что на рассвете Алисса собрала рюкзак и села в машину, чтобы проехать три с половиной часа по обледенелым дорогам штата в одиночку. Я все время спрашивал: «Ты уверена?» Она, разумеется, заслуживала несколько иной поддержки…
Она вернулась сорок восемь часов спустя, после того как развезла двести собак в приюты по всему верхнему Висконсину. Вышла из машины, выглядя как статистка из «Централ кастинг», отобранная для роли умирающей от чахотки французской крестьянки девятнадцатого века. Направилась прямо к плачущему Робину и целый час утешала его. Затем написала речь, которую должна была произнести в Де-Мойне на следующий день. После полуночи посмотрела на меня, комично скосив глаза, объявила, что «измоталась вусмерть», и проспала пять часов, прежде чем встать и поехать в Айову.
Способность Алиссы вызывать восхищение была ее неотъемлемым качеством, явлением того же порядка, что и мой высокий рост. Однако слово «восхищение» и близко не описывало чувство, которое я испытывал в ее адрес. Оно напоминало математическое доказательство. Я благоговел
