и надеждой посмотрел на друзей.
Закусив губу, Лазарев за все это время не проронил ни одного слова. Поступок друга потряс его, но Димку, такого беспомощного, плачущего, ему было сейчас искренне жаль.
— Ему надо помочь, Саша, — глухо проговорил он.
— Ладно, — смилостивился вдруг Рянский. — Только в силу моих добрых чувств к вам. Оставьте аппарат. И забудьте, что он существовал...
— И вы оставили его у Рянского? А потом, потом видели вы когда-нибудь этот магнитофон у него? — выслушав Димкину исповедь, спросил Туйчиев.
— Никогда! — в один голос ответили ребята.
— Хорошо. — Туйчиев встал. — Мы вам верим. Но отвечать перед законом придется.
Ребята подавленно молчали.
Туйчиев был серьезен и даже невесел, но в голосе его прозвучала ободряющая интонация:
— Мы вам верим, — повторил он. — Это я о будущем...
* * *
Допрос шел уже давно. Временами Рянский становился наивно-простодушным, эдаким рубахой-парнем. Охотно, с ненужными подробностями рассказывал о знакомых девушках, чувствовалось, что он гордится своим успехом у них. На эту сторону его жизни Туйчиев и Соснин обратили внимание сразу, во время обыска.
Один из уголков комнаты Рянского оказался завешанным фотографиями и открытками женщин. И в самом центре, среди десятка женских лиц, улыбалась с фотографии Жанна. На чувства к ней он делал особый упор и даже сетовал на то, что свадьбу придется отложить до окончания ею школы.
Но чем дальше продолжался допрос, тем внимательнее и хитрее он становился, стараясь предугадать следующий ход следователя.
— Вы забыли, Рянский, рассказать еще об одной вашей знакомой, — прервал его любовные излияния Туйчиев.
— Вполне возможно, — широко улыбнулся Рянский, — ведь их было немало. — Он вздохнул и «смущенно» потупил взор.
— Да, но эта знакомая совсем недавняя.
— Недавняя, говорите? — Рянский развел руками: — Простите, не знаю о ком речь.
— А Калетдинова? — быстро спросил Соснин.
Легкая тень испуга, не ускользнувшая от Арслана и Николая, пробежала по лицу Рянского, но он тотчас же небрежно бросил:
— О, это ничтожный эпизод. Мимолетное знакомство.
— Так ли? — спросил Туйчиев, и под его пристальным взглядом Рянскому стало не по себе. Когда же Соснин, обращаясь вовсе не к нему, а к Туйчиеву, высказал твердую уверенность, что он сейчас все вспомнит и напоминать ему не придется, Рянский понял, что связь с Калетдиновой скрыть не удастся. Он стал лихорадочно обдумывать, как ее лучше преподнести. Но в это время Туйчиев положил перед ним фото Калетдиновой, повернув его обратной стороной, где ее рукой было написано: «Родному Шурику от безгранично любящей Люси».
— Вы понимаете, что покушались на убийство двух человек? — Туйчиев сделал ударение на последних словах. — Один из них — ваш будущий ребенок. Второй — мать ребенка.
— Что-о?! Это чудовищная инсинуация! — ощетинился Рянский.
— Бросьте, Рянский. Вы остановили у института Левшина, который, кстати, вас опознал, и попросили передать магнитофон Калетдиновой. Вот, ознакомьтесь, — Туйчиев протянул Рянскому заключение эксперта. — Экспертиза пришла к выводу, что запись на обрывке магнитофонной ленты произведена с обнаруженной у вас при обыске пластинки — «Прощальная симфония» Гайдна. На пластинке щербинка есть.
Рянский внимательно прочел заключение, вытер ладонью выступивший на лбу пот.
— А вот еще одно заключение эксперта. Магнитофон был перевязан бельевой веревкой, остатки которой также найдены у вас дома.
— Люся жива, я знаю. Она ведь жива? Я любил ее. — Рянский уронил голову на грудь, замер.
— Она жива, — подтвердил Арслан. — Но это, так сказать, не ваша заслуга. Что касается любви к ней, то, согласитесь, — несколько необычна форма ее проявления. Ваша цель действительно — женитьба на Жанне Брискиной. Точнее — на ее приданом.
— Но и тут вы просчитались, Рянский, — усмехнулся Соснин. — Брискин арестован. Вам ясно?..
— Что, что такое? Не понимаю....
— К вашему делу это прямого отношения не имеет, но, думается, что это небесполезно вам знать.
Рянский растерянно зашарил по столу руками.
— Вы шли к своей цели путем, который казался вам простейшим, — продолжал Туйчиев. — Убрать с дороги человека, который мешал осуществлению плана. — Туйчиев сделал паузу и продолжал: — Люся Калетдинова — вот единственная преграда на пути к желанному результату. Ведь она беременна, ждет ребенка, вашего ребенка, Рянский. Вы просили, умоляли, чтобы она избавилась от будущего ребенка, наконец, угрожали ей, но безуспешно. И тогда у вас зреет чудовищный замысел. Вы покупаете у некоего Хамраева, геолога, с которым познакомились во время туристической поездки, два детонатора и патрон аммонита. Можете ознакомиться с его показаниями, — Арслан протянул Рянскому протокол допроса. — К тому времени у вас уже был магнитофон, похищенный ребятами и ловко присвоенный вами. Магнитофон, хозяин которого, по вашему мнению, уже никогда не отыщется. Остальное — дело техники. Вы вмонтировали взрывчатку и детонаторы в магнитофон. Вот начерченная вашей рукой схема взрывного устройства из книги «Взрывное дело», забытая вами в этой же книге.
«Арслан выходит на финишную прямую, — подумал Соснин. — Что остается Рянскому? Наверное, попытаться выставить себя чуть ли не «жертвой домогательств» Калетдиновой. До чего же это все противно! Омерзительная личность... Во имя обогащения — пойти на убийство! И откуда у этого Рянского, молодого еще человека, такая вот сложившаяся стяжательская психология, которую верно уловил Арслан?»
После того, как Рянского увели, они еще долго спорили в кабинете Туйчиева.
— Нет, ты мне объясни, — горячился Соснин, — откуда у этого парня, который родился в наше время, который само слово «капитализм» узнал из учебника, откуда в его сознании пережитки прошлого?
— Не сбрасывай со счета
