— Кто?.. Зачем?..
— Уголовный розыск, Климов, вы арестованы.
Данилов
— Мы все знаем, Климов, и о ваших вояжах в Ленинград, и о Шаримевском, о Кире, о Лапшине. Мы знаем, что вы связник и наводчик банды.
Климов молчал, протирая платком стекла очков.
— Мы знаем, что сегодня вам позвонит Кира и вы наведете ее на квартиру.
— Может быть, лучше, что вы все знаете, — сказал спокойно Климов.
Данилов смотрел на него, понимая, что чувство страха умерло в этом человеке. И он стоит на самом краю, когда безразлична жизнь, не страшна смерть. Сейчас в нем живет только тоска-усталость.
— Где краденые вещи, Климов?
— На чердаке.
— Вас проводят туда.
Климов встал, надел очки и равнодушно, как автомат, пошел за оперативниками.
А Данилов никак не мог отделаться от мысли, что где-то уже слышал его голос.
Климов
Вот и все. Вот и все. Конец. Теперь не будет ни его, ни Киры. А главное — сволочи Лапшина не будет.
Они поднимались на чердак. Лестница скрипела под ногами, отсчитывая шаги.
Карманные фонари осветили недостроенную крышу.
— Где? — спросил оперативник.
— Вон сундуки.
— Помоги-ка, — попросил оперативник товарища.
Они попытались сдвинуть сундук.
— Тяжелый, стерва.
Климов стоял у края крыши, внизу лежали под снегом кирпичи, которые он запас еще до войны, надеясь отделать дачу.
«Надо быть мужчиной», — сказал он про себя и головой вниз, как в морс, прыгнул в темноту.
Данилов
Он стоял у распростертого тела. Кровь из разбитой головы выкрасила снег в черный цвет.
Данилов смотрел на труп Климова, и тяжелое предчувствие беды захватывало его.
— Уберите. И следы закройте.
Иван Александрович поднялся наверх, где милиционеры делали опись изъятия вещей. Сел на диван. Ну что теперь делать? У трех квартир засады, здесь тоже. А если они не придут? Тогда все прахом. Тогда никому не нужны их жертвы и нервы. Никому. Потому что в работе оперативника важен только конечный результат.
Люди работали, переговариваясь шепотом, боясь попасться на глаза начальнику отдела. А он каменел лицом, ненавидя и мучаясь. И вдруг Данилов услышал внизу голос Климова. Это было как в бреду, как в дурном сне. Голос был отчетлив и весел.
— Кто?! — крикнул Данилов.
В комнату поднялся Белов.
— Я говорил, товарищ подполковник.
— Вот и хорошо, — Данилов засмеялся и смеялся долго.
А вокруг стояли ничего не понимающие сотрудники.
— Вы чего, Иван Александрович? — встревоженно спросил Муравьев.
— Игорь, — засмеялся Данилов, — у них голоса похожи, как две гильзы от нагана.
Никитин подмигнул Белову и покрутил пальцем у виска. Мол, чокнулся начальник. Точно чокнулся.
— У кого? — спросил Муравьев. — У Белова и Климова? Ну и что?
— Кира будет звонить по телефону.
Они целый час репетировали текст и просящие интонации Климова.
В качестве эксперта с поста ВНОСа был вызван опертехник, слушавший первый разговор.
Наконец после трех телефонных бесед он сказал:
— В цвет. Тебе, Белов, в театр надо поступать.
Шло время, трещали дрова в печке, телефон молчал. Он зазвонил около двенадцати.
— Алло, — протяжно пропел Белов.
— Это я.
— Кира, Кира, где ты?
— Где надо.
— Когда ты придешь ко мне?
— Дело говори, дело.
— Эти три точки отменяются.
— Почему? Мы готовы.
— Есть дело лучше.
— Какое?
— Район собрал в фонд обороны много ценностей и денег. Их повезут завтра утром. В восемь машина «эмка» должна пройти сорок второй километр. Там лес, Кира, пустой проселок, шоссе ремонтируют.
— Охрана?
— Один инвалид. Шофер наш человек, он уйдет с вами. Когда ты придешь, Кира?
— Завтра.
«Ту-ту-ту», — запела трубка.
У Данилова длинно и мучительно заболело под лопаткой, он осторожно сел на диван, старясь не дышать. Боль ворочалась в его большом и сильном теле, то затихая, то возвращаясь.
И он с грустью подумал, что еще две-три такие операции — и он вполне может отдать концы. Как быстро это пришло к нему, быстро и неожиданно. Первый приступ — в райцентре летом прошлого года, сейчас второй.
Обидно умереть в больнице. Не солдатская это смерть. А впрочем, везде обидно умирать. Смерть она и есть смерть. Дальше ничего не бывает.
— Вам плохо? — участливо спросил Белов.
— Ничего, Сережа, ничего.
Данилов встал и подошел к телефону: нужно было блокировать дорогу.
Данилов
(утром)
Из «эмки» они вынули заднее сиденье, настелили брезент, и там разместились Никитин и Белов с автоматами. Свой автомат Данилов держал на коленях, ощущая его тревожную тяжесть.
Быков вел машину, мрачно глядел в окно.
— Ты наган в карман переложи, — посоветовал Данилов.
— Уже.
— Смотри, Быков.
— А чего смотреть, мне не впервой.
Дорога была пуста, изредка торопились куда-то полуторки с газогенераторными баками по обе стороны кабины. Данилов был спокоен, он волновался всегда накануне, перед началом операции.
Один его приятель, известный боксер, рассказывал:
— На ринг иду, еле ноги передвигаю от волнения. Как только коснусь канатов рукой — все. Спокоен. Готов драться.
Вот и он сейчас коснулся канатов рукой.
— Долго еще? — спросил сзади Никитин.
— Лежи, — буркнул Быков, — скоро.
— Так ноги затекли.
— Терпи.
Поворот. Табличка с цифрой «сорок два».
Быков свернул на проселок. Начался лес.
Санитарная машина стояла, уткнувшись носом в сугроб. Женщина-военврач бежала навстречу «эмке», размахивая руками.
Данилов передернул затвор автомата. Он подался мягко и свободно. Патрон ушел в ствол. Быков затормозил, открыл дверцу, вышел.
У поднятого капота копался человек в ватнике.
— Что у вас? — спросил Быков с деланным равнодушием.
— Товарищ шофер, раненых везем, мотор барахлит, — просяще объяснила девушка.
«А она ничего, — подумал Данилов. — Из-за такой вполне можно потерять голову».
Быков подошел к машине.
— Ценности там? — спросил человек в ватнике.
— Да.
— Где Климов?
— На даче.
— Охранник?
— Фронтовик контуженный.
— Ясно. — Шофер открыл кабину, взял автомат. — Пошли.
— Вы его сами кончайте, я не могу, утром чай вместе пили.
— Смотри.
Данилов увидел человека с автоматом. Он был в ватнике, галифе и сапогах. Даже в этой одежде Лапшин выглядел красиво и нарядно.
Они шли с Кирой к машине, девушка похлопывала пальцами по кобуре.
Быков остался у санитарной машины.
Они повернулись к нему спиной, и Быков вынул наган.
— Стой, руки вверх, — скомандовал он.
Данилов нажал на дверь и вывалился на снег с автоматом. Сзади выскочили Никитин и Белов.
Лес ожил. Из-за деревьев, охватывая машину кольцом, шли вооруженные люди.
— Я — начальник отдела борьбы с бандитизмом Московского уголовного розыска подполковник Данилов, — Иван Александрович поднял автомат, — вы арестованы.
Лапшин оглянулся, увидел людей, идущих к дороге, и бросил оружие. Никитин подошел к Кире, расстегнул кобуру, достал ТТ.
— Не для вас эта игрушка, девушка.
— Внимание, — Данилов подошел к машине, — выкидывайте стволы и ножи и выходите по одному. Принимая во внимание особую опасность вашей банды, имею указание открывать огонь на уничтожение. Считаю до трех.
— Раз!
Дверь фургона распахнулась, и на снег полетели ножи, еще один автомат, две «лимонки», пистолеты.
— Все?
— Все, — ответил чей-то голос.
— Выходи по одному.
Бандитов обыскивали, надевали наручники. Оперативники сносили оружие в подъехавший грузовик.
Данилов почувствовал смертельную усталость, протянул автомат Быкову и пошел к машине...
За его спиной что-то хлопнуло, будто открыли бутылку шампанского. Острая боль пронзила тело, он повернулся и почувствовал второй удар и боль.
Последнее, что он увидел, — маленький, почти игрушечный, браунинг в руке у Киры и падающие на него деревья.
Никитин
— Сука! — закричал он и кулаком сбил женщину на снег, потом наступил на руку с браунингом.
— В рукаве прятала. — Никитин поднял оружие. — «Клемент» 4,25.
Муравьев с Беловым, располосовав кожух и разорвав гимнастерку, перевязали Данилова.
— Заводи, — крикнул Никитин Быкову, — здесь километрах в семи больница.
Голова Данилова лежала на коленях Никитина. Быков вел машину осторожно, старательно объезжая колдобины. Данилов широко открытыми глазами глядел в потолок. Лицо его заострилось и стало жестким и бледным.
