похоже. Быстро он отступил.
– Видимо, навоевался. Скоро узнаем.
– Теперь Того уже точно будет знать, что мы не ушли в Порт-Артур, – Матусевич отдал бинокль юнге-горнисту, извлёк из кармашка на кителе очки, принявшись протирать стёкла. – Одно радует – туман низовой густеет. Так, глядишь, вообще незаметными пройдём.
– М-м-м… – незначительно протянул лейтенант Ненюков, – будет вам, Николай Александрович, так волноваться. Коли и припёрся бы Хэйхатиро… время к трём пополудни, какой уж бой, когда туда-сюда и опять ночь.
«Микаса» и иже с ними
Первым предупреждением был «Идзуми», невесть как оказавшийся не там, где ему положено было быть, сбросивший сообщение в эфире… открытым текстом, коротко, что говорило о важности и срочности.
Но сначала радиотелеграфисты доложили об «искровом шуме», что глушил работу их «телефункенов».
Штабные офицеры ещё только высказывали свои подозрения, а он уже знал… догадался!
Хэйхатиро Того не без оснований считал: невзирая на выбывшую из линии боевую единицу (броненосный крейсер), отступление эскадры противника в Порт-Артур можно было назвать более чем тактическим выигрышем. И даже победой – при необходимых условиях осадная артиллерия Ноги сделает всю тяжёлую работу, избавив японский флот от рисков неизбежных потерь.
«Теперь же выясняется, что и эта, неявная, условная победа уплыла, позволив лишь притронуться к ней, подразнив».
Оставалось корить себя за чрезмерную осторожность, изругав распоследними ругательствами.
Но что можно было сделать в той ситуации? Идти на сближение эскадрой на эскадру чревато свалкой и ещё большими повреждениями собственных судов.
Опускающаяся ночь ставила крест на артиллерийской дуэли.
Противник показал готовность идти на таран и жертвенность размена один к одному, чего японский флот себе позволить не мог.
И всё бы оно так – обоснованно и в какой-то мере разумно, но почему же, демоны забери, его не покидало гнетущее чувство чего-то безвозвратно упущенного, единственного и исключительного, после которого уже не будет и шанса вернуться к прежнему.
Жизнь… вся его жизнь, годы учёбы, верность микадо, военные победы вдруг превратились в красивую бессмыслицу существования, за которыми следует только наказание.
В первую очередь назначенное самому себе.
Поседевший висками адмирал вдруг представил себя одинокой сосной на голой скале у подножия Сакурадзимы[13]. Или одним из стариков, что каких-то сотню (меньше!) лет назад голодной зимней порой уходили умирать в горах без названия.
Только что он по-самурайски мог бы прихватить с собой ритуальный кусунгобу[14].
Да, да… как будто вариативный рисунок дальнейших решений сузился до последней необходимости, подойдя к крайнему порогу – смерти.
Как всегда подобный всплеск эмоций пролетел за несколько секунд бешеной работы мозга! И ни один мимический мускул не дрогнул. И ни один офицер, из тех, кто находился на мостике флагманского «Микасы», не уличил своего командующего в потере лица.
Нет! Пропустив через себя понимание произошедшего, Хэйхатиро Того не был потрясён, скорей раздосадован, что дал провести себя таким элементарным приёмом. Что и хитростью не назовёшь.
Но всё же и даже подумывал: «а не была ли та полная неразбериха во вражеском строю импровизированной инсценировкой, чтобы заставить его поверить. Поверить в желаемое».
А русские вот так просто и незатейливо – с наступлением ночи преспокойно повернули на прежний курс.
Но больше всего удручало, что его тактические предположения (с подачи союзников) о безнаказанном и эффективном расстреле неприятеля с дальней дистанции оказались ошибочными.
Раздражало (к стыду), что он поддался голосу своего тела, своих ощущений – не стоило судить о бое по повреждениям собственного флагманского корабля, которые особенно чувствительны, когда ты находишься на открытом мостике…
…и слышишь каждый удар и взрыв вражеского снаряда,
…и каждое вздрагивание многотонного броненосца,
…и вдыхаешь гарь и запах смерти, что выкосила ближайших, но слава богам, минула тебя!
А ведь на «Микасе», помимо других разрушений, за ночь едва успели заделать серьёзную пробоину, остановив поступление воды. Иначе поднявшаяся с утра крупная зыбь грозила дальнейшими затоплениями, вплоть до фатальных для корабля.
Так ли силён боевой урон русских?
Учитывая, что они упрямо следуют намеченному пути, сомнительно.
Более обстоятельный, уже шифрованный доклад с «Идзуми» доносил, что эскадра Витгефта держит примерно десятиузловый ход. Что для них типично.
Подойти на близкие дистанции крейсерам 6-го отряда не дали, а в оптику каких-то особых кренов, дифферентов, проседаний ниже ватерлинии зафиксировать не удалось.
А значит, и хвалебные доклады командиров миноносцев об успешных ночных атаках не выдерживают критики реальности.
Посланные в дозор к подозрительным загоризонтным дымам «Такасаго» и «Кассаги» ситуацию не прояснили. Русские крейсера сопровождения успели в оба конца, отогнав разведку.
Теперь контроль над ситуацией – как скользкий налим в руках незадачливого рыбака.
И полная прострация в планах, пока не появятся новые данные и можно будет взвесить на чашах весов противостоящие силы.
И лишь малым, скорей эфемерным, утешением было (а это, во-первых, во-вторых и в-третьих) то, что главные оперативные линии на море всё-таки сходились именно к Порт-Артуру. Базируясь же на Владивосток, морские коммуникации противника растягивались, что приводило к расходу топлива, износу материальной части судов и портовых мощностей. Что непременно скажется запаздыванием по времени и реакции на любую военную операцию.
Если только война вообще не перейдёт в иную стадию.
Но, так или иначе, любая стадия, если это не ПОБЕДА или на крайнюю меру выгодный для Японии мир, может обернуться большим бременем, если не финансовой катастрофой.
И тогда вступят в игру союзники (шесть броненосцев в Вэйхайвэе, в частности). И тогда (если они вступят) Япония надолго впадёт в кабальную зависимость от Англии.
Если вступят.
Ещё вчера («вчера» – несколько условно) он допускал, что те шесть броненосцев являлись бы аргументом непрямого давления на русских, демонстрацией, так называемым «fleet in being»[15].
Но что-то у альбионцев произошло близ Камчатки, что было явно связано с беспрецедентным и загадочным походом Рожественского Северным морским путём.
Контакты разведок (японской и английской) имеют и обратную сторону, и кое-что просачивалось в информационном поле из британских закулисьев. Нечто невероятное, не поддающееся логическому пониманию западного мироустройства. И даже восточного… божественного японского мистицизма.
Не к месту заявившийся сэр Пэкинхем застал его меряющим шагами адмиральский салон… Возвышаясь своей долговязостью, произнося глупые английские слова соболезнования.
Да-да. Это было в шифротелеграмме с «Идзуми» – сообщение о «смертельном ранении» Масамичи Того, его младшего брата. Из которого он взял и понял главное – «смертельное».
Но меньше всего он нуждался в этом сочувствии европейского варвара.
«Сочувствие» – слово перекатывалось в голове на разных языках… английском… русском…
Что он, этот гайдзин, понимает в чувствах японца!
И кипящие мысли о долге и достойной
