Дункан без колебаний приступил к выполнению распоряжений. Вместе с молодым шотландцем они вцепились в ноги Элизабет, а та извивалась и кричала от очередного приступа схваток, которые начинались уже через короткие интервалы.
Олег держал туловище Элизабет, мешая ей шевелиться. Деирдре стояла перед широко раздвинутыми бедрами роженицы и ждала приказа киргиза. Девушка провела кончиками пальцев по натянутой коже живота, почувствовала очертания ребенка и попыталась определить место, куда ей сразу же нужно будет направить руку. Одновременно она старалась покрепче стать двумя ногами, чтобы сопротивляться качке.
Потом схватки пошли на спад и Олег дал знак. Когда Деирдре глубоко вздохнула и приступила к тому, что обговаривалось ранее, Дункан закрыл глаза. Он, кроивший черепа и рубивший конечности, не мог наблюдать за тем, что происходит с его женой. Дункан держал ее за ногу и слышал жалобные стоны, но смотреть на нее был не в силах. Когда он открыл глаза, Деирдре вынула руку из промежности Элизабет. Конец шнура и пальцы служанки были в крови. На столе растекалась лужа и капала за край.
– Околоплодные воды… – пролепетала Деирдре. – Они отошли. Но я набросила петлю на ногу.
Снова начались схватки, как и ожидалось. И тут в дело вступил Олег. Он действовал решительно. Левой рукой киргиз потянул за шнур, осторожно и в то же время настойчиво, а правой поверх живота толкал и сдвигал ребенка, пока тот не лег как надо.
Потом все пошло быстрее. Во время следующих схваток показалась ножка, затем выскользнуло крошечное тельце с подогнутой другой ножкой, которая сразу же распрямилась. После этого появилась пульсирующая пуповина.
– Это девочка! – крикнул Джерри и, растерявшись, добавил: – Но ее голова осталась внутри! Почему вы не вытащили ее целиком?
– Этого нельзя делать, – ответила Деирдре. – Все произойдет само собой. Еще один приступ схваток – и ребенок появится полностью.
Дункан не мог ни думать, ни говорить. Его охватило оцепенение. Он ошарашенно наблюдал за тем, как во время последних схваток, которые последовали почти сразу, Элизабет выдавила из себя ребенка. И спустя мгновение девочка издала пронзительный и рассерженный крик. Деирдре взяла ее со стола, обернула платком и дала Олегу. Этот сверток почти исчез в его громадных руках. Лицо Деирдре было серьезным и сосредоточенным, когда она перерезала пуповину и потом осторожно потянула за нее. От неуверенности девушки не осталось и следа. Но страх все еще был заметен на ее лице.
– Хвала Господу! – пролепетал Джерри, когда между ног Элизабет выскользнул большой окровавленный комок с пуповиной на конце.
– Что это такое, черт побери?
– Это послед, – ответила Деирдре.
Она перевернула комок, внимательно осмотрела его, потом переглянулась с Олегом и кивнула. На ее лице было написано невероятное облегчение. Служанка склонилась над Элизабет и крепко надавила обеими руками на ее живот, отчего наружу вылился поток крови. Джерри в ужасе застонал, а Дункан едва не потерял сознание.
– Она истекает кровью! – вымолвил он.
– Нет, все нормально.
Голос Деирдре дрожал от пережитого напряжения. Девушка перекрестилась.
– Это просто чудо. Богоматерь услышала наши молитвы.
Деирдре начала молиться, когда снаружи штормовой ветер, завывая, стал бить пеной и брызгами в дверь каюты, а волны бросали корабль, как щепку. Страх все еще сковывал Дункана, когда Элизабет совершенно неожиданно протянула руку к ребенку. Женщина была бледна как смерть, но в сознании, глаза у нее были ясные.
– Помолиться ты сможешь потом. А сейчас я хочу увидеть свою дочь, – сказала она.
Часть вторая
Доминика
Начало лета 1652 года
12
– Я тоже хочу пить молочко, – сказал Джонни, наблюдая за тем, как Элизабет прикладывает Фейт[5] к груди.
С тех пор как они прибыли на Доминику, ее ненаглядный сын рос на глазах. Иногда Элизабет казалось, что за день он научился произносить несколько предложений. Прежде всего в свои два с половиной года Джонни выражал собственные желания со всей решительностью. Если он не получал того, чего хотел, то поднимал яростный крик, от которого дрожали стены.
– Пойди к Деирдре, она даст тебе молочка.
– Но я хочу твое молочко, а не от Бетти.
Бетти, молочная коза, была привязана за домом. Джонатан обычно охотно пил козье молоко, но в этот раз, очевидно, решил пойти на принцип. Он хотел того же, что давали его сестре.
Элизабет тихо вздохнула. Она надеялась, что сын легко воспримет прибавление в их семье, но пока что об этом и речи быть не могло. Иногда Джонни демонстрировал вызывающую умиление братскую любовь, прижимал и целовал малышку и, казалось, был переполнен нежностью. В другие дни он капризничал и делал все, чтобы привлечь к себе внимание. Джонни был слишком мал, чтобы понять: Элизабет всегда будет любить его. Он видел перед собой лишь хнычущий прожорливый сверток, который мать с утра до ночи держала у своей груди, и чувствовал обиду из-за этого.
Деирдре и Фелисити были с Джонни дни напролет, но и это не помогало. Мальчик хотел, чтобы мать принадлежала только ему. Он добивался этого с усердием, по которому можно было судить о силе его ревности.
– Сокровище мое, ты уже слишком большой, чтобы пить молочко из груди. Так делают только маленькие дети.
– Но я хочу! – жалобно, с отчаянием запричитал мальчик.
– Нет, Джонни, – нежно ответила Элизабет.
Ее сердце разрывалось, но в эту секунду она не могла и не хотела идти на поводу у сына. Джонатан взглянул на нее с глубокой обидой. Его глаза блестели от навернувшихся слез, нижняя губа дрожала.
Элизабет протянула к нему свободную руку:
– Подойди сюда, мой малыш. Сядь мне на колени. Тогда ты будешь возле моего сердца. Так же, как и Фейт. Я очень тебя люблю.
Она подняла сына и усадила его на колено, и он сразу с облегчением прильнул к ней, почти уткнувшись носом в ее обнаженную грудь, к которой присосалась Фейт, словно голодная улитка.
– Фейт проголодалась, – произнес Джонни.
Казалось, он был полностью удовлетворен тем, что мать его держит на руках.
– Да, проголодалась. Она ведь еще маленькая, ей нужно расти.
Фейт было почти шесть недель, а она была почти такой же крошечной, как Джонни при рождении. Однако малышка с первого дня проявляла удивительную волю к жизни. Она родилась более чем на месяц раньше положенного срока и была легкой, как пушинка. Зато Фейт делала все, чтобы как можно скорее восполнить этот недостаток. Элизабет давала малышке грудь в любое время дня и ночи, как только слышала голодный плач. Тишина стала для женщины чем-то непривычным. Джонни кормила грудью Миранда, но на «Элизе» и здесь, на Доминике, кроме Элизабет, не было никого, кто мог бы справиться с этой задачей. Это очень утомляло; прежде всего, Элизабет не высыпалась. Тем не менее она радовалась, что все так хорошо закончилось. Фейт росла и развивалась. Ее ножки, ручки и щеки стали округляться. Девочка выглядела абсолютно здоровой, в этом не возникало никаких сомнений.
