Георгию Иванову
Но, правда, жить и помнить скучно!И падающие года,Как дождик, серый и беззвучный,Не очаруют никогда.
Летит стрела… Огни, любови,Глухие отплески весла,Вот, – ручеек холодной крови,И раненая умерла.
Так. Близок час, – и свет прощальныйПрольет вечерняя заря.И к “берегам отчизны дальней”Мой челн отпустят якоря.
(1916) * * *
Звенели, пели. Грязное сукно,И свечи тают. “Ваша тройка бита.Позвольте красненькую. За напитокНе беспокойтесь”. И опять вино,
И снова звон. Ложится синий дым.Все тонет – золото, окно и люди,И белый снег. По улицам ночнымПойдем, мой друг, и этот дом забудем.
И мы выходим. Только я один,И ветер воет, пароходы вторят.Нет, я не Байрон, и не арлекин,Что делать мне с тобою, сердце-море?
Пойдем, пойдем… Ни денег, ни вина.Ты видишь небо, и метель, и трубы?Ты Музу видишь, и уже онаОледеневшие целует губы.
1916 Воробьевы горы
Звенит гармоника. Летят качели.“Не шей мне, матерь, красный сарафан”.Я не хочу вина. И так я пьян.Я песню слушаю под тенью ели.
Я вижу город в голубой купели,Там белый Кремль – замоскворецкий стан,Дым, колокольни, стены, царь-Иван,Да розы и чахотка на панели.
Мне грустно, друг. Поговори со мной.В твоей России холодно весной,Твоя лазурь стирается и вянет.
Лежит Москва. И смертная печальЗдесь семечки лущит, да песню тянет,И плечи кутает в цветную шаль.
1917 По Марсову полю[118]
Сияла ночь. Не будем вспоминатьЗвезды, любви, – всего, что прежде было.Пылали дымные костры, и гладьПустого поля искрилась и стыла.
Сияла ночь. Налево над рекойОстановился мост ракетой белой.О чем нам говорить? Пойдем со мной,По рюмке коньяку, да и за дело.
Сияла ночь. А может быть, и день,И, может быть, февраль был лучше мая,И заметенная, в снегу, сирень,Быть может, шелестела, расцветая,
Но было холодно. И лик луныНасмешливо смотрел и хмурил брови.“Я вас любил… И как я ждал весны,И роз, и утешений, и любови!”
Ночь холодней и тише при луне.“Я вас любил. Любовь еще, быть может…”– Несчастный друг! Поверьте мне,Вам только пистолет поможет.
1918 * * *
Когда, в предсмертной нежности слабея,Как стон плывущей головы,Умолкнет голос бедного ОрфеяНа голубых волнах Невы,
Когда, открывшись италийским далям,Все небо станет голубеть,И девять Муз под траурным вуалемПридут на набережной петь,
Там, за рекой, пройдя свою дорогуИ робко стоя у ворот,Там, на суде, – что я отвечу Богу,Когда настанет мой черед?
1919 * * *
По широким мостам… Но ведь мы все равно не успеем,Эта вьюга мешает, ведь мы заблудились в пути.По безлюдным мостам, по широким и черным аллеямДобежать хоть к рассвету, и остановить, и спасти.
Просыпаясь дымит и вздыхает тревожно столица.Рестораны распахнуты. Стынет дыханье в груди.Отчего мне так страшно? Иль, может быть, все это снится,Ничего нет в прошедшем, и нет ничего впереди?
Море близко. Светает. Шаги уже меряют где-то,Но как скошены ноги, я больше бежать не могу.О, еще б хоть минуту! И щелкнул курок пистолета,Все погибло, все кончено… Видишь ты, – кровь на снегу.
Тишина. Тишина. Поднимается солнце. Ни слова.Тридцать градусов холода. Тускло сияет гранит.И под черным вуалем у гроба стоит Гончарова,Улыбается жалко и вдаль равнодушно глядит.
1921 * * *
Ни с кем не говори. Не пей вина.Оставь свой дом. Оставь жену и брата.Оставь людей. Твоя душа должнаПочувствовать – к былому нет возврата.
Былое надо разлюбить. ПотомНастанет время разлюбить природу,И быть все безразличней, – день за днем,Неделю за неделей, год от году.
И медленно умрут твои мечты.И будет тьма кругом. И в жизни новойОтчетливо тогда увидишь тыКрест деревянный и венок терновый.
(1923)
Георгий Иванов
(1894–1958)
Георгий Владимирович Иванов – поэт, прозаик, критик, мемуарист, переводчик. В 1910-х гг. примыкал к акмеистам. В ранних его стихах преобладают мотивы грусти, поэтизация старины, религиозные настроения. В 1922 г. Иванов вместе с молодой поэтессой Ириной Одоевцевой, ставшей его женой, покинул Россию.
Зрелая поэзия Иванова, обретя цельность художественных форм, отразила трагическое мироощущение человека XX века, изведавшего горький опыт изгнанничества. Наиболее значительные его произведения были созданы в эмиграции. Умер в доме престарелых в Йере, недалеко от Ниццы.
* * *
Беспокойно сегодня мое одиночество —У портрета стою – и томит тишина.Мой прапрадед Василий – не вспомню я отчества —Как живой, прямо в душу – глядит с полотна.
Темно-синий камзол отставного военного,Арапчонок у ног и турецкий кальян.В закорузлой руке – серебристого пенногоКруглый ковш. Только видно, помещик не пьян.
Хмурит брови седые над взорами карими,Опустились морщины у темного рта.Эта грудь, уцелев под столькими ударамиНеприятельских шашек, – тоской налита.
Что ж? На старости лет с сыновьями не справиться,Иль плечам тяжелы прожитые года,Иль до смерти мила крепостная красавица,Что завистник-сосед не продаст никогда?
Нет, иное томит. Как сквозь полог затученныйПрорезается белое пламя луны, —Тихий призрак встает в подземелье замученнойНеповинной страдалицы – первой жены.
Не избыть этой муки в разгуле неистовом,Не залить угрызения влагой хмельной…Запершись в кабинете, покончил бы выстреломС невеселою жизнью, – да в небе темно.
И теперь, заклейменный семейным преданием,Как живой, как живой, он глядит с полотна,Точно нету прощенья его злодеяниям,И загробная жизнь, как земная, – черна.
* * *
Легкий месяц блеснет над крестами забытых могил,Тонкий луч озарит разрушенья унылую груду,Теплый ветер вздохнет: я травою и облаком был,Человеческим сердцем я тоже когда-нибудь буду.
Ты влюблен, ты грустишь, ты томишься в прохладе ночной,Ты подругу зовешь и Марией ее называешь,Но настанет пора, и над нашей кудрявой землейПролетишь и не взглянешь, и этих полей не узнаешь.
А любовь – семицветною радугой станет она,Кукованьем кукушки, иль камнем, иль веткою дуба,И другие влюбленные будут стоять у окна,И другие, в мучительной нежности, сблизятся губы…
Теплый ветер вздыхает, деревья шумят у ручья,Легкий серп отражается в зеркале северной ночи,И как ризу Господню, целую я платья края,И колени, и губы, и эти зеленые очи…
1921 * * *
Как в Грецию Байрон,[119] о, без сожаленья,Сквозь звезды, и розы, и тьму,На голос бессмысленно-сладкого пенья…– И ты не поможешь ему.Сквозь звезды, которые снятся влюбленным,И небо, где нет ничего,В холодную полночь – платком надушённым…– И ты не удержишь его.На голос бессмысленно-сладкого пенья,Как Байрон за бледным огнем,Сквозь полночь и розы, о, без сожаленья…– И ты позабудешь о нем.
* * *
Увяданьем еле тронутМир печальный и прекрасный,Паруса плывут и тонут.Голоса зовут и гаснут.
Как звезда – фонарь качает.Без следа – в туман разлуки.Навсегда? – не отвечает,Лишь протягивает руки —
Ближе к снегу, к белой пене,Ближе к звездам, ближе к дому…
…И растут ночные тени,И скользят ночные тениПо лицу уже чужому.
1930 * * *
Россия, Россия “рабоче-крестьянская” —И как не отчаяться! —Едва началось твое счастье цыганскоеИ вот уж кончается.
Деревни голодные, степи бесплодные…И лед твой не тронется —Едва поднялось твое солнце холодноеИ вот уже клонится.
1930 * * *
Россия счастие. Россия свет.А, может быть, России вовсе нет.
И над Невой закат не догорал,И Пушкин на снегу не умирал,И нет ни Петербурга, ни Кремля —Одни снега, снега, поля, поля…
Снега, снега, снега… А ночь долга,И не растают никогда снега.
Снега, снега, снега… А ночь темна,И никогда не кончится она.
Россия тишина. Россия прах.А, может быть, Россия – только страх.
Веревка, пуля, ледяная тьмаИ музыка, сводящая с ума.
Веревка, пуля, каторжный рассвет,Над тем, чему названья в мире нет.
* * *
Только всего – простодушный напев,Только всего – умирающий звук,Только свеча, нагорев, догорев…Только. И падает скрипка из рук.
Падает песня в предвечную тьму,Падает мертвая скрипка за ней…
И, неподвластна уже никому,В тысячу раз тяжелей и нежней,Слаще и горестней в тысячу раз,Тысячью звезд, что на небе горит,Тысячью слез из растерянных глаз —
Чудное эхо ее повторит.
* * *
Эмалевый крестик в петлицеИ серой тужурки сукно…Какие печальные лицаИ как это было давно.
Какие прекрасные лицаИ как безнадежно бледны —Наследник, императрица,Четыре великих княжны…
* * *
Звезды синеют. Деревья качаются.Вечер как вечер. Зима как зима.Все прощено. Ничего не прощается.Музыка. Тьма.
Все мы герои и все мы изменники,Всем одинаково верим словам.Что ж, дорогие мои современники,Весело вам?
* * *
Так иль этак. Так иль этак.Все равно. Все решеноКолыханьем черных ветокСквозь морозное окно.
Годы долгие решалась,А задача так проста.Нежность под ноги бросалась,Суетилась суета.
Все равно. Качнулись веткиСнежным ветром по судьбе.Слезы, медленны и едки,Льются сами по себе.
Но тому, кто тихо плачет,Молча стоя у окна,Ничего уже не значит,Что задача решена.
* * *
Только темная роза качнется,Лепестки осыпая на грудь.Только сонная вечность проснетсяДля того, чтобы снова уснуть.
Паруса уплывают на север,Поезда улетают на юг,Через звезды, и пальмы, и клевер,Через горе и счастье, мой друг.
Все равно – не протягивай руки,Все равно – ничего не спасти.Только синие волны разлуки.Только синее слово “прости”.
И рассеется дым паровоза,И плеснет, исчезая, весло…Только вечность, как темная роза,В мировое осыпется зло.
* * *
Над розовым морем вставала луна.Во льду леденела бутылка вина.И томно кружились влюбленные парыПод жалобный рокот гавайской гитары.
– Послушай. О, как это было давно,Такое же море и то же вино.
Мне кажется, будто и музыка та же.Послушай, послушай, – мне кажется даже…
– Нет, вы ошибаетесь, друг дорогой.Мы жили тогда на планете другой.
И слишком устали, и слишком мы старыДля этого вальса и этой гитары.
* * *
В шуме ветра, в детском плаче,В тишине, в словах прощанья“А могло быть иначе”Слышу я, как обещанье.
Одевает в саван нежныйВсю тщету, все неудачи —Тень надежды безнадежной“А могло бы быть иначе”.
Заметает сумрак снежныйВсе поля, все расстоянья.Тень надежды безнадежнойПревращается в сиянье.
Все сгоревшие поленья,Все решенные задачи,Все слова, все преступленья…
А могло бы быть иначе.
Из книги “Портрет без сходства" 1
Друг друга отражают зеркала,Взаимно искажая отраженья.
Я верю не в непобедимость зла,А только в неизбежность пораженья.
Не в музыку, что жизнь мою сожгла,А в пепел, что остался от сожженья.
2
Игра судьбы. Игра добра и зла.Игра ума. Игра воображенья.“Друг друга отражают зеркала,Взаимно искажая отраженья…”
Мне говорят – ты выиграл игру!Но все равно. Я больше не играю.Допустим, как поэт я не умру,Зато как человек я умираю.
Футуризм
