Хорошо быть богатым в богатой стране, неплохо быть богатым и в бедной стране, похуже, не так уж и страшно быть бедным в бедной стране, - живешь, как большинство, - похоже, я именно так и прожил жизнь, но что уж точно совсем скверно, - быть бедным в богатой стране!
Дойдя до выхода из парка, Владимир Васильевич уже почти успокоился и, переходя через улицу Фрунзе, поглядел на дом, в котором когда-то жил его друг студенческой поры Вадик, потом на общежитие Политехнического, в котором приходилось дежурить, - была такая форма воспитания студентов, - потом в памяти всплыла картина какой-то вечеринки в этом самом общежитии.
Ясно помнилась, пожалуй, только медицинская грелка из синей резины, в которой кем-то с Украины был привезен буряковый самогон. Пили его из немытых пол-литровых банок, причем на поверхность самогона всплывали какие-то зеленовато-синие шарики... Хозяин утверждал, что это "грелка трошки растворилась, бо вин крепкий, чертяка..."
* * *
Она была сильной, а я -нет.
Она приняла решение, а я лишь пытался сопротивляться.
О, страшные минуты, когда ты, такой сильный, такой любимый, такой уверенный в себе молодой мужчина, не можешь сопротивляться собственному падению, собственной слабости, собственным слезам и унизительной, жалкой мольбе. Тогда она взяла меня слабого, рыдающего слизняка, оседлала, словно Амазонка, взнуздала, как опытный красавец-ковбой укрощает молодую кобылку, она была и женщиной, и мужчиной, а я, по ее мановению становился майским ливнем, тропическим торнадо, нежащейся девушкой и неотразимым мачо, напоследок, она превратила меня в вулкан, извергающийся в безбрежный, благодатный Космос, и ушла, оставив мне многие десятилетия нескончаемых воспоминаний.
* * *
Владимир Васильевич уже подходил к началу Центрального Луча, как на крыльцо Союза кинематографистов вышло несколько человек, среди которых Владимир Васильевич узнал знаменитого кинорежиссера.
"Ну, надо же!" - подумал он, - прожить с этим человеком всю жизнь в одном городе, и лишь теперь, когда мы оба стали стариками, впервые встретить его вот так, запросто..."
Кинорежиссер, он же поэт, лидер национальной кинематографии, всемирно известный и уважаемый Мэтр, конечно, постарел, но, все-таки, был вполне еще похож на собственные изображения, некогда висевшие в фойе кинотеатров.
"Интересно, - продолжил размышления Смирнов, - снимает ли он что-нибудь, теперь... Видимо, нет, - такое впечатление, что республиканская кинематография уже мертва. И это не удивительно, ибо ни какое искусство так не зависит от экономики, как кино".
А ведь были времена... Начиналось все здорово - "Атаман кодр"! "Человек идет за солнцем"! "Ждите нас на рассвете"! "Лэутары"! А потом еще вот этот, из нескольких новелл... Там где на телеге ночью возвращается парень, а к нему девушка подсаживается... Как же он назывался? Там гениально было сделано, - ускоряется цокот копыт, все быстрее вращаются колеса...
И музыка, музыка, музыка...!
Теперь-то все знают одинокого пастуха - Джордже Замфира, все полюбили нежные переливы ная, а мы-то все это знали, слышали и видели давным-давно...
Тем временем, Мэтр со своими друзьями пошел вверх, а Владимир Васильевич со своими мыслями - вниз, к бульвару, что был устроен посередине Центрального Луча.
* * *
Однажды они собрались в кино. Не на что-то определенное, а просто так - пойдем и посмотрим, что там в "Москове"?
Вниз по Пушкина, потом, возле девятой школы налево, потом...
Но, неизвестно почему, они не свернули налево, а пошли прямо. Пошли туда, куда никогда не ходили, туда вообще нет проезжей дороги, туда ведет лишь тропинка. Удивительно, но там, в этом доселе затерянном мире, не просто жили люди, - там стояли большие многоквартирный дома, там оказалась старинная церковь, вокруг которой еще видны были каменные могильные плиты с надписями. Церковь и могилы стояли заброшенными в центре большого пустыря, заросшего высокой травой. Это был странный уголок запустения, уголок не дикой, но одичавшей природы.
Они присели на камни, потому что Володе захотелось покурить, и оказались полностью скрытыми от всего. Полынь их прятала и дурманила головы, а какие-то сверчки, или цикады верещали на той звуковой частоте, которая вызывает в нас чувство умиротворенной таинственности - так бывает летними вечерами в причерноморских степях.
Она, словно древняя воительница эпохи матриархата, овладела побежденным и поверженным врагом, а потом потребовала белого сухого вина.
Недалеко обнаружился продовольственный магазин, в котором оказался не только "Траминер", но и знакомый продавец - парень из параллельного класса, с которым не виделись уже несколько лет.
В кино, конечно, не пошли, а вместо этого пьянствовали в подсобке магазина со всеми его обитателями - продавщицами, грузчиками, кладовщиком, вылавливая руками огурцы из трехлитровой банки.
Уже за полночь, держась друг за друга, выползли обратно на Пушкина и, поймав такси, добрались до своих квартир.
* * *
Впереди возвышался высокий монумент. "Мужественная фигура женщины" на вершине параллелепипеда воздела обе руки к небу, держа в одной из них факел. Памятник был посвящен героям-комсомольцам, погибшим за свободу.
Вообще-то, интересных, во всяком случае, довольно-таки больших по размеру памятников у нас в городе немало. Почти все они несут серьезную политическую нагрузку: герою Гражданской войны Котовскому, Борцам за Советскую власть, Освобождению от немецко-фашистских захватчиков, Сергею Лазо, Антону Онике, Карлу Марксу и Фридриху Энгельсу, Георгию Димитрову, Михаилу Ивановичу Калинину, еще один Карлу Марксу...
Что с этим делать? Как к этому относиться?
Талибы в Афганистане, например, уничтожили, расстреляв из пушек гигантские изваяния Будды, простоявшие полторы тысячи лет, потому, что Будда не их Бог, а демократы в России, посносили памятники "не своих богов" с площадей Москвы, перетащив их на пустырь, который теперь считается экспозицией. Разницу в их поведении просто невозможно не заметить - российские демократы не в пример гуманнее талибов, хоть побудительные мотивы у них сходные.
Думается, что копий ломать не надо, не следует придавать мистически-религиозное значение этим вещам. Хотя именно так поступали первые христианские миссионеры, огнем и мечем борясь с язычеством, сжигая и ломая каменных идолов. Теперь о древней, дохристианской культуре наших же предков приходится судить по чудом сохранившемуся, чуть ли не единственному Збручскому идолу, - а ведь их были тысячи! Были величественные Золотые ворота в Киеве, было множество святилищ в Карпатах...
Оценка тех или иных исторических событий сейчас снова изменилась, ну и ладно. Это означает лишь то, что оценки исторических событий меняются. Возможно, будут меняться и впредь, так что, перетаскивать памятники с места на место? Лучше, по возможности, оставлять все как есть, а уж в соответствии со своими убеждениями комментировать. Например, так: "Вот памятник, который Советская Власть ("коммунисты", "русские", "еврейские большевики", "оккупанты" и т.д. - желаемое использовать) установила в память о так называемом освобождении от фашизма. Это неправда, лично меня (моих друзей, родственников, единомышленников и т.д.) не освободили от фашизма, а лишили возможности создать великое объединение арийских народов". Возможны, разумеется и другие трактовки: "Народ всегда смеялся над этой жалкой попыткой придать высокий смысл оккупации нашего края, недаром этот памятник иначе, как "В гостинице мест нет" и не называли". Ну, и так далее...
Господь рассудит.
Обогнув памятник, Владимир Васильевич двинулся дальше, лишь мельком взглянув на Роддом, в котором родилась чуть не половина всех городских жителей, в котором родился их единственный с Полиной ребенок. Здесь же он и умер, - ему даже имени не успели придумать.
Бульвар катился вниз, позади остались бывший кинотеатр "Москова", даривший в свое время столько прекрасных грез, гостиница "Турист", славная во время оно легкостью нравов заезжих туристических групп, миновали "Оптика", и "Детский мир", кафе "Сэнэтате" и магазин "Кулинария".
Заканчивался бульвар, заканчивался Центральный Луч, заканчивался город, - впереди была река, на противоположной стороне которой на возвышении царила церковь Константина и Елены, а за нею - цирк, а выше всех - Рышкановский холм.
Владимир Васильевич постоял на мосту, наслаждаясь ветром, который вечно несся над рекой, используя, в качестве аэродинамической трубы, глубокую и длинную долину, прорытую речным потоком за миллионы лет. Глаза упокоились на мелкой, насквозь проросшей водорослями воде, на древнейшей Мазаракиевской церкви, а мысль блаженствовала нигде, осознавая лишь близость к началу начал, к точке, откуда и пошел расти Город.
* * *
Знание, касающееся женщин, лишено ценности.
