край ванны и раздвинул мне ноги. Затем опустил передо мной мочалку, и я увидела причину. На внутренней стороне бедер было небольшое пятно крови.
— Я что, больной ублюдок, что это меня возбуждает?
— Что?
— Знать, что никто другой никогда не получит этого от тебя. Я всегда буду для тебя первым. Это же пещерная чушь, верно? — Он усмехнулся, его лукавая улыбка вызвала порхание бабочек в моем животе. — Парням больше не положено говорить такую чушь.
— Если ты так чувствуешь, — сказала я, обхватив его лицо ладонями, — значит, ты так чувствуешь.
— А что ты чувствуешь по этому поводу?
Я обдумала этот вопрос, и мне понравилось, что он спросил. Что ему не все равно. Я подумала о том, как мне нравится, когда он контролирует меня. Его физическая сила надо мной вызывала во мне что-то вроде бреда пещерной женщины. Я хихикнула.
— Что? — улыбнулся Джейми.
— Я независима, потому что мне пришлось быть независимой, — сказала я ему, посерьезнев. — Мне нравится принимать собственные решения.
Джейми нахмурился.
— Так.
— Теперь, когда у меня есть ты, ты будешь принимать участие в моих жизненных решениях… но это будут мои решения. — Он кивнул. — Однако… — Я наклонила голову, и мои губы коснулись его губ. — Я не против передать тебе бразды правления в спальне. Если тебе это нравится. Я имею в виду… Думаю, мне это действительно может понравиться.
Его дыхание стало глубже.
— Мы попробуем. Если тебе понравится, отлично. Если нет, для меня это не имеет значения. Я дам тебе все, что тебе нужно, Джейн. — Он провел руками по моим бедрам. — Доу, я…
— Что? — Я запустила пальцы в его волосы, играя с ними.
Джейми удивил меня, прижавшись лбом к моей груди, его дыхание казалось горячим на моей коже.
— Джейми? — меня охватило беспокойство. — Джейми?
Он выдохнул и, наконец, поднял голову. От выражения его лица у меня перехватило дыхание.
— Я никогда никого так не любил. Это слишком сильно.
Мое сердце подпрыгнуло в груди. Я тоже это чувствовала.
Это было страшно. Даже ужасно. И в то же время это была самая захватывающая поездка в моей жизни.
— Не разбивай мне сердце, — прорычал он, впиваясь пальцами в мою кожу. — Не разбивай мое гребаное сердце. Ты разрываешь мое сердце… и… черт, я боюсь, кем я стану без тебя. Черт, мне не следовало этого говорить. — Он попытался отстраниться. — Прости, это слишком большое давление…
— Нет, — я прервала его. Джейми боялся, что я разобью ему сердце? — Я чувствую то же самое. Не разбивай мое сердце, и я не разобью твое. — Я притянула его к себе. — Обещаешь?
— Обещаю. — Он поцеловал меня. Так сильно, что вышло почти больно. — Я хочу тебя снова.
— Хорошо.
— Но мы не можем. — Джейми покачал головой. — У тебя там все будет болеть.
Между ног все задрожало.
— Ты мне нужен. Я хочу тебя.
Ноздри Джейми раздувались. Я нашла слова, от которых Джейми не смог удержаться. Подхватив меня на руки, он понес меня обратно к кровати. Обхватил мои запястья, удерживая на месте, и я раскраснелась от нового желания.
— И у тебя всегда буду я, — пообещал он.
ГЛАВА 8
ДЖЕЙН
Восемнадцать лет
Искусство субъективно.
Это знали все.
Однако, если хочешь зарабатывать на жизнь как художник, нужно нравиться большому количеству людей. Но даже если это не так, оно не делало человека менее искусным художником. Просто ему было суждено стать менее успешным в коммерческом плане.
Каждый студент художественного факультета в колледже Помон хотел быть успешным в своем искусстве. Я верила в это. Неважно, было ли это цифровое искусство, фотография, изобразительное искусство, скульптура, графический дизайн или перформанс. Мы хотели блистать.
Уже сейчас, спустя всего несколько месяцев после первого семестра обучения на первом курсе колледжа, я открывала для себя новые навыки и способы самовыражения, которые раньше мне никогда не нравились. Однако, пока еще ничто не затмевало мою любовь к изобразительному искусству. Хотя мой немногочисленный курс считал, что рисование с натуры — это слишком элементарно, мне нравилось.
В маленькой группе было слишком легко подслушать, как профессор обсуждает с соседом его работу.
Мольберт Кэсси Ньюман стоял рядом с моим, и я перевела взгляд со своей работы на ее.
Нашей моделью была студентка-танцовщица. Лола разделась без видимой неуверенности в своей наготе и расположилась, как балерина на отдыхе. Справедливости ради, ее купальник был настолько откровенным и не скрывал практически ничего, что с таким же успехом она могла быть просто голой.
Ее волосы были собраны в тугой пучок, голова наклонена вперед, как будто она рассматривает свою ногу. Одна нога выпрямлена, другая согнута в колене, стопы в пуантах. Ее руки лежали на стройных бедрах, а выражение лица выглядело задумчивым.
Ни Кэсси, ни я не создали зеркального отражения танцовщицы на бумаге.
Мы по-разному интерпретировали то, что видели.
Мои мазки были свободными, создавалось впечатление, будто молодая женщина вот-вот поднимется в танце — движение, которое не соответствовало выражению лица. Как будто она чувствовала себя в ловушке жесткости традиций и хотела вырваться на свободу. Я выбрала мягкие серые, персиковые и бледно-розовые тона с жесткими серыми линиями. И изобразила позади нее зеркало и станок. В отражении ее спина была резко выгнутой, руки распахнуты, одна нога согнута, а другая прямая. Движение в стиле современного танцора, а не балета.
Мазки кисти Кэсси изображались еще менее четкими, чем мои. Намного. Ее картины были абстрактными — это ее стиль. Я знала, что профессора Пулмана беспокоило не это.
— Я просто… — Он наклонил голову в сторону и вздохнул. — Я сомневаюсь в вашем выборе цвета. Объясните причину.
Тон и вправду смотрелся темным, даже готическим, тяжелым и предчувствующим. Мне понравилось. В нем отражалось настроение.
Но наш профессор с этим явно не согласился.
Кэсси хмурилась, глядя на свою работу, не желая смотреть на профессора Пулмана. Если честно, он постоянно ставил под сомнение ее выбор. Хотя он поощрял студентов, которые не разделяли его особый стиль, Кэсси была совсем другой. Казалось, он не ценил ее.
А ему и не нужно было. Он просто должен поддерживать ее и направлять. Верно?
Я постаралась не вздохнуть громко, когда он предложил ей начать все сначала.
— Почему?
— Потому что я в это не верю. — Он постучал пальцем по работе. — Я не могу увидеть вашу точку зрения на бумаге. Не могу ее понять. И вы не можете мне объяснить.
Я остановилась, не желая смотреть, но с трудом удерживаясь. Все остальные тоже прислушивались.
Кэсси
