Сергей Ильич вытащил из кармана служебный прошитый и опечатанный блокнот и написал шифротелеграмму полковнику Селиверстову, излагая свои соображения. Правда, отправлять шифротелеграмму было пока неоткуда. И лист в блокноте так и остался не вырванным. Но откладывать написание Лесничий не пожелал, чтобы не потерять убедительность своих доводов. Потом доводы могут смягчиться, может потеряться уверенность. Кроме того, если что-то другое дельное придет в голову, всегда можно дописать, разъяснить в подробностях…
* * *
Все до одного освобожденные ополченцы были ранены, и двое из них, в дополнение, избиты до полусмерти. Так избиты, что сидели с трудом, дышали с трудом, а встать вообще без посторонней помощи не могли. Их элементарно «штормило», как абсолютно пьяных, и не держали ноги. Причем били их, как сами ополченцы объяснили, намеренно рядом с ранениями, чтобы боль была сильнее. В этом аспекте «нацгвардейцы» известные специалисты-садисты. Любят сигареты о ранения тушить. Говорят при этом, что лечат раны пеплом и дезинфицируют, прижигая. Дескать, старый казачий рецепт. Гуманисты-европизоиды…
– Избили бы и остальных, но времени им не хватило, – перевязывая себе простреленное колено, сказал Серго, командир взвода, половина которого находилась с ним на посту, тогда как вторая половина отдыхала. Здесь всегда по половине взвода стоит, но командир обязательно находится там бессменно. Это участь командира. – Прибежали за ними, сказали, что кто-то едет. Петро сдуру и ляпнул, чтобы напугать, что хана им пришла. Казачий спецназ едет. Всех здесь вдоль дороги на деревьях повесит. Потому они так особенно и готовились. Не просто расстреливали машины, а захватить казаков хотели. У них вообще на казаков зуб наточен.
– А что, уже вешали? – поинтересовался Кравченко.
– Казаки – нет, я не слышал такого. «Правый сектор» одну деревню занял и всех мужчин моложе семидесяти повесил. Начиная с семнадцати лет. Семнадцать человек. А всех женщин моложе шестидесяти изнасиловали. Заступиться за них уже было некому. Потом казаки пришли и этих, из «Правого сектора», сначала кастрировали, потом за ноги к БТР привязали и «укатали» до смерти… Прямо по щебеночной дороге. Я вообще-то, говоря честно, сам не сторонник таких мер, но народ обозлен на укров. Если раньше еще были сомневающиеся, которым было все равно, с ними вместе жить или без них, то сейчас большинство умереть готовы, но укров на свою землю не пустят. И не признают никогда их власть. А что… Во всем Донбассе ни одной семьи не осталось, где кто-то не погиб бы… Кроме тех, кто от войны сбежал. Считают, пусть другие за них воюют. Им все равно, кто победит. А они потом вернутся и будут хорошо жить. Только уже едва ли получится у кого хорошо жить. Им тоже это припомнят. Обозлился народ.
– Я с одним стариком разговаривал, с местным, – поддержал Серго ополченец, сидящий напротив. – Сын ему все дозвониться пытается. А он на звонки не отвечает. Сын с семьей в Россию уехал. А старики остались. Сын беспокоится, а старик говорит, нет у него больше сына. И никогда его не примет.
– А здесь что, сотовая связь есть? – поинтересовался Лесничий.
– А она здесь и не пропадала, – объяснил ополченец, приложивший к разбитому лбу грязное полотенце и убирающий им же с лица кровь. – Укры тоже домой звонить любят. Вышка на их стороне. Но и мы пользуемся. Отключить нас не получается. Ума у них не хватает. Сложность в том, чтобы оплату внести. Но мы уже научились через Интернет.
Редька заварил чай. Ополченцы его жадно и молча глотали, не совсем еще веря в то, что вернулись к жизни не на короткое мгновение перед расстрелом, а смогут жить дальше столько, сколько каждому отпущено свыше. А каждому, как знали все, отпускается по-разному. Но каждый еще надеется, что его-то именно жизнь будет долгой.
– Ты сам откуда? – спросил Лесничий, когда Серго поставил перед собой пустую кружку, перевернув ее кверху дном, – показал, что напился досыта и больше не хочет, даже с сахаром. Чай на блокпосту имелся свой, но вот сахара ополченцы давно уже, как признались, не видели и были рады, когда «волкодавы» угостили их.
– Вообще-то из самого Донецка родом. В Донецке всю жизнь и жил. И семья там до сих пор. А отец с матерью родом из Цхинвала. Но мы – грузины. На грузин в Цхинвале посматривают всегда косо. Родители еще при советской власти сюда переехали. А потом уже совсем не до возвращения стало. Сейчас, наверное, грузинам там еще хуже, не знаю. Но я родителей уговорил в Россию уехать. В Краснодар. А сам здесь остался. И жена с детьми без меня ехать не захотела. Уперлась, и все – только вместе… А как я уеду, если уже слово дал в батальон пойти.
– В армии раньше служил?
– В МЧС. Младший лейтенант пожарной охраны. После института звание дали и призвали на год. Смешно, конечно. Но, раз звание есть, меня здесь и поставили взводом командовать. Хотя у нас комбат только старший сержант морской пехоты. Не офицер даже. Справляется. Что же я, не справлюсь… Пришлось по ходу дела учиться воевать. Учусь до сих пор. Не всегда, сам видишь, получается, но за одного битого, сам знаешь, сколько небитых дают…
– А как так, конкретно, получилось, что укры пост захватили? – с явным неодобрением профессионала поинтересовался Величко.
Серго слегка помялся. Но ответил:
– Нам сообщили, чтобы вас встречали. Но на каком транспорте идете – не предупредили. А тут подъезжают на грузовике и на БМП. Мы и подумали, что вы. Вышли в открытую, без оружия. С нашей же территории подъехали. Оттуда укров не ждали, хотя знали, что есть боковая заброшенная дорога, откуда прорваться можно. И там заслон слабый – четыре человека. Мы чуть руки для объятий не раскрыли. На башне БМП флаг Новороссии. Прямо башню накрывает. И скотчем, кажется, приклеен. Это чтобы нарисованный украинский флаг не видно было. Но вы им устроили «запеканку с укропом»…
– Скотчем, верно. Я тоже заметил. – Величко всегда отличался острым взглядом. Зря, что ли, был штатным снайпером боевой группы. Снайперу положено такой взгляд иметь. На неприятную шутку относительно «запеканки» снайпер внимания не обратил, словно не слышал ее. В «волкодавах» не было той злости по отношению к противнику, какая была у ополченцев. Но злость эта была понятна и естественна, она была только ответной реакцией на действия укрофашистов, которые, согласно старой теории опытных воров, громче всех кричат: держи вора! Они обвиняют ополчение в терроризме, но разве ополченцы сжигали своих соотечественников в Одессе, разве ополченцы бомбят свои города?! Но ополченцы лучше всех других понимают, кто во всей современной истории настоящий террорист.
– А где их грузовик? – спросил Лесничий.
– Сразу и уехал, как нас положили и повязали. Водитель с командиром группы о чем-то пошептался, и грузовик укатил.
– В какую сторону?
– К внешнему блокпосту.
– Сообщил своим?
– Мне в штабе сообщили. На блокпосту грузовик подожгли. Водителя захватили. Он и сказал, что здесь произошло. Вот из штаба сюда и звонили, хотели предложить обмен пленными. А тут ты трубку взял и мне передал.
– Ладно. Помощь от нас какая нужна?
– Автокран нужен, чтобы блоки убрать, и тягач, чтобы подбитую БМП вытащить.
– Это без нас. Мы с собой такое не возим. Карманы не позволяют. А что от нас?
Серго опять замялся.
– Ну, говори…
– Сейчас отправляют смену нам. Нас в госпиталь сразу повезут. Вторая половина моего взвода прибудет. Я сам здесь останусь. До их прибытия задержаться не можете? А то мои парни сейчас практически небоеспособны. А с украми такое бывает, что за одной группой вторая едет, «подчищает», как они говорят…
– Нет проблем. Позвони только в батальон. Предупреди, что мы на блокпосту задерживаемся до прибытия смены. А нам пусть пока помещение приготовят.
– Я слышал, уже приготовили. Но я позвоню.
Серго тяжело встал. Простреленное колено мешало ему передвигаться.
– С таким ранением тебе тоже в госпиталь надо, если не хочешь без ноги остаться, – со знанием дела сказал бывший старший лейтенант Кравченко, выполняющий в группе не только обязанности шифровальщика, но и штатного санинструктора. Кравченко когда-то учился в медицинском училище, и потому считалось, что он имеет понятие о ранениях.
– А кто здесь останется?
– Незаменимых парней не бывает, – строго сказал Лесничий. – Звони в штаб. Я сам попрошу, чтобы тебе замену прислали.
– А если под рукой никого нет?
– В твоем взводе что, никто ни на что не годится? Тогда хреновый ты командир!
– Есть вообще-то парни толковые. Хотя это тоже не значит, что я хороший командир… – Серго был самокритичен. Значит, командир из него еще мог получиться.
– И хорошо, что есть. Тогда не вижу причины для тебя на всю жизнь хромым оставаться…
