Клонированная овца!
В Стамбуле Трубников взял такси и отправился в центр города.
Он как-то плохо запомнил Стамбул.
Например, обедал он неподалеку от какого-то огромного храма. Возможно, это была Айя-София, он о чем-то таком слышал. Вроде как на одной из древних каменных плит храма изображен настоящий атомный взрыв. Изображен еще в те времена, когда люди представить не могли ничего такого. Вот спрашивается, зачем показывать бессмысленные картинки?
В храм Трубников не пошел.
Кроме картинок атомного взрыва, он слышал, храм принадлежит мусульманам.
Никаких этнических или религиозных предрассудков Трубников не разделял, все равно древний восточный город показался ему чуждым и слишком большим. Устав, он решил снять номер в отеле и плотно задернуть шторы, чтобы ничего не видеть и не слышать в этом развращенном мире. Поднимаясь к центру Стамбула (где еще находиться лучшим отелям?), на какой-то узкой и шумной улочке он увидел тощего турка в полосатом пиджаке с короткими рукавами. Зато брюки у турка были такие длинные, что он их закатывал над остроносыми башмаками. Такого я к себе близко не подпущу, подумал Трубников. У него однажды было: в Энске лет пять назад утонул рабочий в чане со спиртом. Совсем как этот: усатый, черный, как головешка, со злым лицом. Пошел попить спирту к чану и утонул. Со спиртом потом были неприятности. Чуть не заставили слить в канализацию. Тоже идея, лягушек спиртом травить!
И вообще, облегченно вздохнул Трубников, Россия, Франция и Швейцария – это все теперь за спиной, следы надежно запутаны, в Стамбуле я в полной безопасности. Чем дольше рядом со мной никого не будет, тем дольше я пробуду в безопасности. А Наташа (мой Трубников), одна пусть летит в Индию, овца клонированная. А он отсидится в Стамбуле, отдохнет от покушений и нечестных людей и выберет правильное время для поездки за волшебным амулетом от АКМ. Ему вдруг страшно понравилась мысль, что никто, ни одна душа на свете, не знает сейчас, где он находится. Возьму, решил он, номер в хорошем, не вызывающем подозрений отеле, и закажу хороший, не вызывающий подозрений ужин.
Разве я не достоин этого? – спрашивал себя Трубников, безуспешно пытаясь найти выход из крутой, шумной, прихотливо извивающейся улочки, все время впадающей в какие-то тупики. Устав, он резко остановился и прямо на него налетел все тот же усатый турок со злым лицом. Упорно ходил, наверное, за белым человеком, надеялся на бакшиш.
– Эй! Как я пройти к хороший отель? – воспользовался случаем Трубников. Слова он старался выговаривать так, чтобы было понятно для турка. Для большей ясности он даже помахал рукой. И остолбенел, когда турок по-турецки ответил:
– Tuda tebe zachem, pidaras?
Выбравшись на центральную магистраль, ошеломленный Трубников остановил такси. Плевать он хотел на отель. Стамбул не тот город, где можно чувствовать себя в безопасности. Он знаками показал водителю – в аэропорт. Водила не сразу понял, тоже ведь турок, тогда Трубников, сопя, изобразил руками крылья и загудел. На этот раз турок понял, но по-своему:
– Na-ta-sha?
– К черту этих Наташ! – испугался Трубников, поняв, что ему предлагают проститутку. И хотя чисто рефлекторно пустил слюни, снова изобразил крылья и легкое гудение.
– Angel? – догадался турок.
– Samolet, черт возьми! Хочу лететь! Далеко! Я есть лететь самолет, давай ехать в аэропорт.
Такая трудная фраза Трубникова доконала, но хитрый турок каким-то образом постиг истину, и уже к вечеру этого изнурительно тяжелого и нервного дня Трубников оказался в маленькой арабской стране.
Маленькая страна лежала на берегу прозрачного теплого моря, щетинилась пальмами и сладко пахло водорослями, кокосами, песками и нефтедолларами.
Переночевав в прекрасном отеле, полном уюта, прохлады и невидимой, радующей сердце и никому не мешающей музыки, Трубников неторопливо спустился на просторную, почти пустую террасу, где на завтрак ему подали ломтики золотистого хорошо прожаренного мясо и вообще всячески выказали приязнь и уважение.
Трубникову это понравилось.
Наверное, нога русского человека тут еще не ступала, подумал он. Наверное, тут еще не слышали о гениальном изобретении Калашникова. Это, наверное, тихая страна, принимающая только воспитанных европейцев.
Когда Трубников вошел в бесшумный лифт, чтобы спуститься к морю, за ним шагнул в лифт жирный немец в совершенно нелепой одежде – то есть в черных спортивных брюках и в черной майке без надписей. Даже трусы на немце были, наверное, черные. В правой руке непонятный немец держал черную шляпу, причем странно держал – прижав к животу. Под такой большой шляпой можно спрятать все, что угодно, нервно подумал Трубников. Даже автомат Калашникова. Правую руку при этом странный немец прятал в кармане. Улыбнувшись немцу, Трубников доброжелательно спросил:
– Down?
– Сам ты, блин, даун! – ответил немец по-русски.
В тот же день Трубников в инвалидном кресле на колесиках оказался на борту быстроходного пассажирского лайнера за которым в свете плоской Луны летела по ночной Аравийской пустыне энергичная тень.
Утомленные пассажиры спали.
Пустыня внизу была однообразно желтой.
Потом взошло солнце и пустыня сменилась столь же однообразным, только зеленым по цвету океаном.
Иногда самолет где-то садился, тогда Трубникова заботливо вывозили в тенистый тропический сад или в прохладный ресторан аэропорта, и вкусно кормили и поили, как настоящего калеку. А он улыбался, терпел и упорно стремился в старинный индийский город Бенарес (Варанаси), здраво раскинув, что, потеряв его следы, русскоговорящий гид проклятая клонированная овца Наташа вряд ли все-таки решится одна полететь в Индию. Она, наверное, просто сдала билеты, удовлетворившись полученной суммой.
Трубников старался не покидать спасительного инвалидного кресла.
Не зная языков, не имея русскоговорящего гида, боясь заблудиться в чужих аэропортах, в стамбульском аэропорту он представился инвалидом. Он уплатил большие деньги за то, чтобы его считали инвалидом. Благодаря большим деньгам, к нему приставили милую стройную служительницу, кажется, малазийку. Он оплатил ее проезд до Бенареса и обратно. Она заботливо покрывала его якобы искалеченные ноги легким пледом и выкатывала его якобы искалеченное тело на стоянках в тенистый тропический сад или в зал прохладного ресторана, и страшно удивлялась, когда инвалид Трубников, пыхтя и пуская слюни, пытался ухватить ее за какое-нибудь укромное малазийское местечко. Впрочем, на порученного ей пассажира стюардесса не обижалась: во-первых, ей действительно хорошо заплатили, во-вторых, как обижаться на человека столь придурковатого, что перевозить его приходится в инвалидном кресле?
Трубников упорно летел в Бенарес.
Он дал себе слово, что непременно доберется до этого города.
Он надеялся, что Бенарес (Варанаси) будет напоминать беспорядочный муравейник, а он, Трубников, хотя и пестрый муравей (он всегда носил яркие малиновые костюмы), но вряд ли будет сильно выделяться в таком городе. В Бенаресе день и ночь кишит бесчисленная толпа, думал он, перемешанная со смиренными коровами и дерзкими обезьянами, наверное, в Бенаресе нельзя выжить, не зная хоть какого-то языка, тем более попасть туда без языка невозможно, – вот почему он и оформил международные документы на инвалидное кресло.
Он даже не знал, через какие города летит.
Когда самолет совершал очередную посадку, стройная малазийка задавала мнимому калеке какой-то официальный вопрос на неизвестном языке и тут же, не ожидая ответа (наверное, она лучше него знала, как он себя чувствует), перевозила калеку в удобном инвалидном кресле в очередной тенистый сад или прохладный ресторан, а потом вкатывала на борт чартера, время от времени беззлобно хлопая развратного калеку по его жадно тянущейся к ее бедру ручонке и внимательно сверяясь с официальными бумагами, полученными ею в маленькой арабской стране, густо пропахшей водорослями, кокосами, песком и нефтедолларами.
4
В Бенарес (Варанаси) самолет прибыл утром.
Хорошо выспавшийся Трубников изумленно взирал на новый мир.
«Ах ты, сука-романтика, ах ты, Братская ГЭС, я приехала с бантиком, а уехала без!» Милая малазийка неторопливо катила инвалидное кресло сквозь толпу, наполнявшую здание аэровокзала. В открытых переходах ударяла по дыханию оглушительно влажная жара. Пахло древесным дымом, благовонными курениями, сандалом, мочой, гнилью. Еще пахло распаренной банной листвой. Перед выходами копошилась еще более густая, можно сказать, грандиозная толпа. Взволнованно вскрикивали босоногие рикши. Некоторые бежали куда-то, забрав первых пассажиров. Черные плоские ступни мелькали над разогретым бетоном. Диковинно разрисованные автобусы зияли черными проемами вместо давно выставленных стекол. Некоторые автобусы были двухэтажные, а от того походили на фантастические елочные украшения.
