Что скажет Аркадин, узнав о себе правду? Во Франции во времена «старого режима» детей-найденышей принято было считать принадлежащими к хорошему обществу; казалось предпочтительней, не зная истинного происхождения, отдать незаслуженное уважение крестьянину, нежели идти на риск унижения благородного сословия. Вот и Аркадин, наверное, рисовал в своем воображении всяческие возвышенные и трагические повороты судьбы; и уж конечно, непрезентабельной истории о торговле белыми рабынями, о подручном гангстерши, о доносчике и грабителе там не было места.
Я вновь и вновь прокручивал в голове детали этих событий, думая о них с удовлетворением, но все же с тенью сомнений. Оскар, после того как я залечил его страдания, вдруг разговорился и буквально утопил меня в потоке воспоминаний. Я узнал, что Софи в течение нескольких лет руководила одной из самых крепко организованных банд в Центральной Европе. Это началось в смутное время после первой мировой войны. Они организовали «агентство», помотавшее белым бежать из России со всеми своими драгоценностями и прочими вещами, не подлежавшими вывозу. В нем состояли в основном хорошенькие девушки без средств к существованию и не слишком строгих моральных правил. Это предприятие переросло в настоящую преступную организацию. Софи возглавляла ее с горячим энтузиазмом. Ее знали от Рио до Гонконга. Она ввела железную дисциплину и требовала абсолютного подчинения. Держала под контролем исполнителей, нанимателей, агентов, инспекторов; следила за каждым, где бы он ни находился: в Центральной Америке или на Среднем Востоке. Она регулярно получала информацию, знала всю подноготную личной жизни своих сотоварищей, и те, кому удавалось разбогатеть, являлись к ней с благодарностью. «Она была нам матерью, настоящей матерью», — всхлипывая, сказал Оскар.
Слушая его, я представлял себе жирную «мамашу» с крашеными волосами, ногтями, покрытыми лаком и обведенными черным ободком, слюнявящую пальцы, как жена мясника, когда она считает деньги или переворачивает счета. Но с капризами в духе Екатерины II, по очереди выбирающей в фавориты своих подчиненных, кроме разве что одноглазого Шаскиля или Якоба Зука. в копне своих мелких кудряшек слишком смахивавшего на овцу.
Почему она вышла замуж за Оскара? По его словам, из-за любви. Но скорее всего, чтобы избежать каких-нибудь неприятностей с полицией. Ей необходим был паспорт. И они были счастливы, пока не появился Атабадзе. Если верить Оскару, когда Софи взяла его в шайку, он был худ, как отощавший волк, и глаза его горели алчным огнем. Неуклюжий, в потрепанной одежде, он окружил ее рабской преданностью и был готов ради нее на все. Он пел русские песни, исторгая у нее слезы. Оскар прощал эту слабость жене, которая одновременно была его хозяйкой. Он привык проводить вечера с Софи и ее новым подопечным в обильных возлияниях и сентиментальных беседах. Он проглотил и то. что однажды она оставила Васава на ночь. К тому времени он заметно похорошел. Софи заслужила немного радости.
Ситуация обострилась, когда Атабадзе начал претендовать на первые роли и разгуливать в скунсовой шубе, изображая аристократа. Тут уж Оскар взревновал. Он попытался поговорить с Софи, но та сухо посоветовала ему не вмешиваться в чужие дела. С этого момента влияние Атабадзе укреплялось с каждым днем. Софи стала пренебрегать своими обязанностями, многие часы проводила, запершись с новым фаворитом, и вела себя как влюбленная продавщица. В это время в Польше начались облавы; мели всех подряд. Полиция внедрила своих агентов всюду — в барах, ночных клубах, благотворительных учреждениях, косметических кабинетах и танцклассах. Софи не придала этому должного значения.
Я не верю, что любовник оставил ее по своей воле. Так он больше терял, чем выигрывал. Скорее всего, дело объясняется тем, что. поняв, что пора смываться, он постарался сделать это с наибольшей для себя выгодой.
Может, Софи сама придумала этот план и доверилась Атабадзе — отправила его за границу со всем наличным капиталом, чтобы он там ее дожидался. Проще всего было добраться до Цюриха. Вены или Гамбурга. А может, все происходило иначе и тут сыграло роль какое-нибудь непредвиденное обстоятельство? Чтобы не оставалось ни капли сомнений, следовало просчитать все варианты. Оказалось, что как раз в том же 1927 году в Центральной Европе произошла железнодорожная катастрофа. Шок, нервное расстройство — и вот вам странник, скитающийся в ночи без пальто, без вещей. Он долго бредет, попадает на набережную, дрожащий, потерянный… страдающий амнезией…
Я пребывал в полудремотном состоянии, мысли мои текли своим ходом. Портье трижды выкрикнул мое имя, приглашая к телефону. Он тащил за собой длинный шнур, извивающийся на белом мраморном полу, как змея. Портье поставил телефон на столик возле моего кресла и ушел, получив свое песо.
Это звонил Аркадин, и я почти не удивился. Я уселся поудобнее и сделал два-три глотка из стакана. Я не собирался вставать по стойке «смирно» перед былым любовным партнером мадам Софи. И, не пытаясь скрыть своего веселого настроения, сразу же сообщил, что имею для него отличные новости.
— Ваше прошлое, мистер Аркадин. Я наконец докопался. Ну и грязь! Полно грязи, но самое интересное в том, что… — Я ждал его реакции. Он, должно быть, затаил дыхание от любопытства, уже, видно, понял, что все это не к его чести. Но он просто спросил: «И вы можете это доказать?» Такого оборота я не ожидал. Какие там к черту доказательства, просто факты. Но коли такие сведения имеются, при надобности за документами дело не станет.
— Я собираюсь вылететь самолетом во вторник. Надеюсь, вы не против, если я воспользуюсь возможностью первого пребывания в Мехико, чтобы немного тут осмотреться. Я, знаете ли, чуть-чуть устал и перенервничал. Нуждаюсь в перемене обстановки.
Я думал, что он остановит поток моих слов, но он молчал.
— Потерпите немножко, мистер Аркадин. Все детали вы найдете в досье. Я подготовлю его на досуге.
— Мне не нужно никакого досье. Скажите то, что знаете.
Я рассмеялся не без злорадства.
— Как? По междугородному телефону? Извините, мистер Аркадин, но мне кажется…
Тут он тоже рассмеялся, с таким необыкновенным весельем и прямо мне в ухо, что я даже подпрыгнул. Не только телефон донес до меня звук его смеха. Я высвободился из-под подушек, стряхнул широкополую шляпу, закрывавшую обзор, и увидел, что зеленый занавес из банановых листьев за моей спиной убрали и открылся вид на другую террасу. Там сидел Аркадин, одетый в белый балахон, в такой же, как у меня, крестьянской шляпе. Он был в своем обычном окружении: секретари в пиджаках и полосатых брюках, китаец-мозолист в кимоно, две-три грудастые шлюхи, подражающие ему в манере хохотать. Все они смеялись надо мной, и это так разозлило меня, что я побагровел. Спокойствие, которого я с таким трудом достиг, вмиг испарилось, я покрылся холодным потом и зло швырнул трубку на рычаг, а потом вышел к этой ржущей компании. У меня кое-что было в запасе для усмирения этого неумеренного веселья.
Аркадин неподвижно следил за тем, как я приближаюсь. Он сидел, обряженный в белоснежный пеньюар, и ноги его были вручены заботам китайца. Аркадин беззаботно поигрывал длинными шелковистыми локонами девицы, сидевшей у его ног. Никогда еще он не был так похож на восточного деспота. Он напомнил мне статую бородатого похотливого сатира, ласкающего юную деву на большом мосту в Берне. Ему здорово удалось вывести меня из себя. Всякий раз, как я встречал его, он бывал новым. В Сан-Тирсо он выглядел угрожающе, а потом как будто искал моего расположения. В Нью-Йорке, когда я ожидал высокомерия, он казался уязвленным. И теперь, когда я думал застать его обеспокоенным, он самодовольно расположился в ореоле своего богатства и адского бесстыдства, окруженный льстецами и паразитами.
Казалось, он не обратил никакого внимания на то, что я сказал ему по телефону. Не похоже было, что он боится каких-либо разоблачений с моей стороны. Правда, он не знал, что все-таки мне известно, и даже не мог себе этого представить. Чувство превосходства, которое питалось его незнанием, сделало меня к нему снисходительнее. Я решил подать свою информацию легко, без нажима.
— Какой приятный сюрприз! Я-то уже начинал скучать.
Он укоризненно пожал плечами.
— Скучать — в такой стране, с такими чудными девочками? Какая кожа, мой друг! Чистый шелк!
Его пальцы прошлись по голой спине девицы, прислонившейся к его креслу, и я подумал: «Это жест знатока; сразу видно, что торговля живым товаром оставила свой след». Я жаждал бросить правду ему в лицо.
— Могу я поговорить с вами наедине? — спросил я. И с неудовольствием услышал, что голос не повинуется мне. Арка-дин облокотился на спинку кресла, халат его распахнулся, оттуда выглядывала волосатая грудь.
