Желательно, чтобы Германия достигла в своем развитии состояния Англии, где благодаря империализму «социал-демократическая революция... имеет совсем ручной характер», — такой совет давал кайзеровской империи еще Карл Петерс[502]. Согласно этому завету; классовой стабильности в Германии следовало добиваться с помощью такого социал-империализма. Именно Адольф Гитлер обещал пойти этим путем и отменить классовый антагонизм в Германии. Он называл себя «неизменно представителем бедноты» и намеревался создать «для немецкого плуга» на восточном пространстве, т. е. в России, в «германской Индии», не имевшую себе равных расовую империю. Решающим фактором социального единства этой империи (как это уже было в Британской Индии) должно было стать сознание расового превосходства[503]. (Ведь незаменимый солдат колониальной Британии, которому доставалась лишь «скудная частица того, что Великобритания выжимала из Индии, тем не менее жил в уверенности, что он — как белый человек — обладает привилегией... смотреть свысока на всех индийцев, от [владетельного] князя до уборщика»[504].)
Именно при Дизраэли расовая основа национального единства и империализма сделалась очевидной. Упор теперь делался на «традиции британской расы» — причем особую ценность представляли голоса рабочих. В результате «расовый инстинкт» связывал британцев сильнее, чем классовый. Распространение избирательного права на британских рабочих совпало по времени с популяризацией империализма в Англии[505]. (Например, Джозеф Чемберлен[506] «как представитель британской расы» мотивировал свои политические цели надпартийными и «национальными интересами»[507].) В результате у англичан действительно укреплялось сознание принадлежности к «имперской расе» и национальное единство. И это же расистское сознание своего превосходства служило для узаконивания британского империализма. Ведь именно Дизраэли сделал королеву Викторию «императрицей Индии» (1877).
Дизраэли прежде всего объявил, что партия консерваторов является выражением идеи национального единства, а ее деятельность имеет общеимперское значение. Для этого он сумел придать партии тори национальную направленность, представить дело так, будто она стоит выше классовых интересов. Ведь благосостояние рабочих должно было считаться вопросом не менее важным, чем сохранение империи. Своим рабочим избирателям Дизраэли рекомендовал улучшать социальное положение вместо того, чтобы принимать активное участие в политике: «Вы станете... имперской страной [sic], в которой ваши сыны достигнут высочайших традиций и будут внушать миру уважение...» Дизраэли еще задолго до национал-социалистов Гитлера обращался к непривилегированным классам, заявляя: «Содействие [даже] самого простого человека [позже сказали бы: «соотечественника», Volksgenosse] будет... эффективным»[508].
В программной речи, произнесенной в Хрустальном дворце 24 июня 1872 г., Дизраэли подчеркивал достоинства своей модели «расового единства»: «...Рабочий класс Англии особенно горд тем... что принадлежит к империи, он полон решимости хранить... свой imperium, величие и империю Англии... Рабочий класс Англии... — английский до мозга костей, он отвергает политические принципы космополитизма». Эта речь была названа «часом рождения империализма как внутриполитического лозунга», поскольку она открывала радужные перспективы для «среднего человека». Наконец-то нашел себе приложение инстинкт повелевать, присущий обывателю. (В Лондоне не было ни одного нищего, который не называл бы буров иначе, чем «наши мятежные подданные»)[509]. Почти половина рабочего класса Британии голосовала за консерваторов даже в период между двумя мировыми войнами. Во всяком случае, память о Дизраэли и в XX веке осталась «дорога массам» — именно благодаря тому, что его империализм ассоциируется с улучшением социального положения рабочих. К тому же британский рабочий «по рождению» получил священное право на огромные незаселенные пространства империи. (Министр по делам Британской Индии Леопольд Эмери восхвалял имперскую идею как способ «зажечь воображение рабочего люда». Ведь империализм охватил и партию лейбористов, как отметил Маккензи.) Эти уступки рабочему классу служили популяризации империализма и упрочению существующего общественного порядка. Дизраэли «открыл души англичан для осознания свободной [для них] империи». (Англичане воспитывались в духе абсолютного подчинения. «Не думай о себе, а думай о своей стране и своем работодателе. Самоотречение окупается всегда», — учил бойскаутов их лидер и основатель.)[510]
И как раз этой империи, как заявлял Дизраэли, грозит опасность со стороны либерализма[511] — не говоря уже об угрозе со стороны русских (русских «медведей»), которых он заклеймил как «монгольскую расу»[512]. При нем Россия, как известно, сделалась главным объектом британской политики на Востоке, ставшей еще более агрессивной, а английский консерватизм приобрел империалистическую ориентацию[513]. Дизраэли систематически внедрял в сознание англичан империалистические убеждения как подчеркнуто «национальные» — начиная со своего программного романа «Танкред» (1848), в котором ветхозаветная идея избранности интерпретировалась в расистско-биологическом духе. «После его смерти... даже его противники были вынуждены идти путями, которые указал он», — такой вывод делается в немецкой публикации времен национал-социализма[514], описывающей положение в Англии. Но это замечание было справедливо и для Германского рейха Адольфа Гитлера. Там еще в 1937 г. идеализировали Дизраэли[515].
В ответ на возмущение действиями Османской империи (поддерживаемой Англией), которая устроила резню болгар, посчитав их «подрывным» элементом, Дизраэли в 1876 г. попытался приуменьшить значительность происходящего, заявив, что 12000 жертв (на 370000 жителей Болгарии) — нельзя назвать геноцидом[516] — «...пока Англией правят английские партии, правят в соответствии с принципами, на которых возведена наша империя». Ведь «наш долг — в этот критический момент [резни болгар] сохранить imperium Англии»[517]. Даже почитатель Дизраэли, Эме Уингфилд-Стратфорд, отмечает, что «лорд Биконсфилд... оправдывал свою политику более интересами Англии, чем честью [Англии]»[518]. Дизраэли никогда не руководствовался «гуманными побуждениями», «душевные порывы "гуманности" были ему ненавистны», — констатировал в 1916 г. автор «Английского завета, который Дизраэли оставил Германии», сожалея, что государственные мужи Германии (пока еще) не следуют его примеру[519]... Ведь Дизраэли, — напоминает этот англоман вильгельмовских времен, — «почитал в англичанах именно то, что не нравится массе: аристократическую волю» к власти, присущую расам господ. «Будучи евреем... Дизраэли находил совершенно естественным, что в «правах англичанина» есть нечто лучшее, чем в правах человека», — подчеркивает Ханна Арендт[520]. И собственное его признание совершенно недвусмысленно: «Что касается нетерпимости — у меня нет никаких возражений против нее, если это элемент силы. Долой политическую сентиментальность!»[521] — на жаргоне нацистского рейха это выражение звучало бы как «слюнявый гуманизм». Героя романа Дизраэли, афоризмы которого выражают расистско-империалистические убеждения подобного рода, одна из самых авторитетных «Историй английской литературы» характеризует как «исполненного мудрости». В «Истории английского патриотизма», восхваляющей Дизраэли, отмечается, что «...любовь Биконсфилда к Англии, его патриотизм проявлялись в том, что он отстаивал интересы своей родины — без оглядки на принципы: политику не должны определять никакие идеалы, кроме идеалов скотов или хозяйственников[522]. Ради процветания Англии он был готов закрыть глаза на тиранию и несправедливость»[523]. Этот же историк, пишущий об английском патриотизме, поясняет, что такой подход был следствием приоритета расы: «...Дизраэли был способен доводить следование расовой доктрине до опасных крайностей. Этой доктриной... объясняется та нехватка сочувствия малым нациям, которая порой темным пятном ложится на его политику»[524].
Такое отношение к малым народам стало традицией. Оправдывая выдачу Адольфу Гитлеру Чехословакии, британская пресса в 1938 г. писала: «Малые нации должны вести себя как малые»[525] (это о требовании сохранять верность союзным обязательствам перед ними). Точно так же звучит один из принципов внешнеполитической концепции фюрера британских фашистов сэра Освальда Мосли. И сам Гитлер напоминал в одной из своих речей, что он — фюрер немецкого народа (только и единственно); с него довольно бессонных ночей, которые он посвящает благу единственно немецкого народа; о благе других народов пусть заботятся их государственные деятели... Именно в этой связи он мог бы сослаться на слова Иммануила Канта о моральных установках образцового англичанина: «Но чужестранец... всегда может умереть на навозной куче, так как он не англичанин, то есть не человек»[526].
