— Вам следует узнать все, мистер Стил. Почти все члены этой церкви и ее постоянные прихожане исчезли. Из всего персонала остался только я один. Я пригласил себе в помощь несколько женщин. Совершенно не представляю, сколько человек придет в воскресенье. Буду рад снова увидеть вас.
— Меня очень интересует кассета.
— Я буду рад дать вам кассету, когда вы будете здесь. В воскресенье мы собираемся ее обсуждать.
— Как мне вас звать, мистер Барнс?
— Просто Брюс.
— Хорошо, Брюс. Что вы собираетесь делать: учить, проповедовать или что-нибудь иное?
— Мы будем обсуждать. Я собираюсь дать прослушать кассету тем, кто ее не слышал, а затем мы будем обсуждать.
— А вы… Простите, как вы объясняете, что остались здесь?
— Мистер Стил, этому есть свое объяснение. Я бы предпочел поговорить об этом с вами при личной встрече. Если вы можете сказать мне, когда вы придете за кассетой, то я обязательно буду на месте.
Рейфорд сказал ему, что он и, может быть, Хлоя будут завтра днем. Алан Томпкинс ожидал Бака в вестибюле Скотланд-Ярда. Когда Бак подошел к нему, тот приветствовал его официальным рукопожатием и прошел с к малолитражке, на которой они быстро доехали до плохо освещенного паба9, расположенного в нескольких милях.
— Помолчим, пока не доберемся до места, — сказал Алан, — непрерывно поглядывая в зеркала. — Мне нужно сосредоточиться.
Бак никогда не видел своего друга таким возбужденным, даже испуганным.
Они заказали по кружке темного эля и устроились в уединенном уголке. Алан даже не притронулся к своей кружке. Бак, который вообще ничего не ел после посадки обменял свою пустую кружку на полную кружку Алана и опорожнил ее. Когда официантка подошла, чтобы забрать посуду, Бак заказал сандвич. Алан не заказал ничего. Бак зная свои возможности, на этот раз ограничился содовой.
— Я знаю, что это похоже на попытку гасить огонь бензином, — начал Алан, но я должен сказать, что это очень грязное дело, и тебе следует держаться от него как можно дальше.
— Черт возьми, ты уже распалил мой огонь, — воскликнул Бак. — Так в чем же дело?
— Они говорят, что это самоубийство, но…
— Но ты и я знаем, что это чепуха. Что говорит за это? Ты-то сам был на месте?
— Да. Выстрел в висок. Пистолет в руке. Записки нет.
— Пропало что-нибудь?
— Похоже, что нет. Но, Камерон, ты же знаешь, в чем дело.
— Не знаю!
— Рассказывай… Дирк увлекался построением теории заговоров и все время разнюхивал что-то насчет связей Тодд Котрана с международными финансистами, его роли в конференции о системе трех валют, его близости с твоим Стонагалом.
— Алан, на эту тему написано множество книг. Люди увлекаются тем, что приписывают все зло Трехсторонней комиссии, иллюминатам, даже масонам. Дирк считал, что Тодд-Котран и Стонагал были членами какой-то организации, которую он называл Советом десяти, или Советом мудрецов. Ну и что? Это же совершенно безобидно.
— Но если мы имеем служащего, стоящего на несколько ступенек ниже главы фирмы, и он подозревает своего босса в каком-то заговоре, у него могут возникнуть неприятности…
Бак вздохнул:
— В таких случаях обычно вызывают на ковер, может быть, даже увольняют. Но объясни мне, почему его убивают или толкают на самоубийство.
— Короче, вот что, Камерон, — сказал Алан. — Я знаю,
что его убили.
— Вот именно. Я тоже в этом уверен. Потому что никогда не замечал у него склонности к суициду.
— Они стараются пришить это к его скорби в связи с утратой близких людей в этом великом исчезновении. Но это явно не проходит. Насколько мне известно, он не потерял никого из очень близких людей.
— Но ты знаешь, что он был убит? Очень сильное утверждение для следователя.
— Я знаю, потому что я знал его, а не потому что я следователь.
— А вот это не пойдет, — сказал Бак. — Я тоже могу сказать, что знал его и что он не мог совершить самоубийство. Но это моя личная предвзятая точка зрения.
— Камерон, это так просто, что было бы штампом, если бы Дирк не был нашим другом. Вспомни, за что мы все время подшучивали над ним?
— За многое. Ну и что?
Мы смеялись над ним за то, что он такой увалень.
— Да. И что?
— Если бы он был с нами сейчас, где бы он сидел? До Бака вдруг дошло, к чему клонит Алан:
— Он сидел бы по левую руку от одного из нас. Он был немного увальнем, потому что он был левшой.
— Он был убит выстрелом в правый висок. А то, что было названо орудием самоубийства, было найдено в его правой руке.
— И что же сказали твои начальники, когда ты сообщил им, что он был левшой и это было убийством?
— Ты первый человек, которому я сказал об этом.
— Алан, что ты говоришь!?
— Я говорю, что я люблю свою семью. Мои родители пока еще живы. У меня старший брат и сестра. Еще у меня бывшая жена, которую я еще люблю. Пожалуй, сам я был бы не прочь прикончить ее, но я определенно не хотел бы, чтобы кто-нибудь другой причинил ей вред.
— Чего ты боишься?
— Я боюсь того, кто стоит за убийством Дирка.
— Но за тобой весь Скотланд-Ярд, дорогой. Ты сам называешь себя офицером правопорядка, и ты позволишь, чтобы это сошло им с рук?
— Да. И ты поступишь так же!
— Ну, нет. Тогда я не смог бы жить дальше в ладу с самим собой.
— Если ты попытаешься что-то сделать, ты просто лишишься жизни.
Бак подозвал официантку и заказал чипсы. Она принесла тарелку, переполненную жирным месивом. Это было как раз то, что надо. Эль уже начал действовать на него, а сандвича явно было недостаточно. Он чувствовал легкое головокружение. Но теперь он уже опасался, что ему не скоро захочется есть.
— Я слушаю, — шепотом сказал он. — Так кто тебя так достал?
— Если ты мне веришь, тебе это очень не понравится.
— У меня нет никаких оснований не верить тебе, и мне это уже не нравится. Ну так открывай тайну.
— Смерть Дирка была инсценирована как самоубийство. На месте все было прибрано. Тело кремировано, Я предлагал произвести аутопсию — меня подняли на смех. Мой начальник, капитан Салливен, спросил, что, по моему мнению, может дать аутопсия. Я показал ему, что на теле были царапины, ссадины, следы борьбы. Он спросил, уж не думаю ли я, что покойный мог бороться с самим собой, прежде чем застрелиться. Мне ничего не оставалось, как придержать язык.
— Почему?
— Я почувствовал, что дело дурно пахнет.
— А что если я опубликую эту историю в международном журнале, указав на несоответствия? Это должно как-то повлиять.
— Я уже сказал тебе, чтобы ты отправлялся домой и забыл о том, что вообще что-либо слышал об этом самоубийстве.
Бак посмотрел на него с недоверием:
— Никто не узнает, что я был здесь.
— Возможно, это и так, но легко предположить, что ты был здесь. Я-то вот не был удивлен, что ты приехал.
— А почему бы и нет? Мой друг умер, якобы наложив на себя руки. Я не могу пройти мимо.
— Теперь ты пройдешь мимо!
— Ты думаешь, я буду таким же трусом, как ты?
— Камерон, ты знаешь, что это не так.
— Теперь я сомневаюсь, что вообще знаю тебя! Я думал» что мы родственные души, фанатики справедливости, искатели истины. Я — журналист. Ты следователь. Как можно отступать от истины, особенно если она касается друга?
— Ты так и не понял меня! Мне было приказано отшить тебя, если ты здесь появишься.
— Почему же ты меня пригласил?
— У меня были бы неприятности, если бы я стал обсуждать это по телефону.
— От кого неприятности?
— Я надеялся, что ты не станешь спрашивать. Ко мне приходил человек, которых вы в Америке называете киллерами.
— Крутой?
— Вот именно.
— Он угрожал тебе?
— Да. Он сказал, что если я не хочу, чтобы со мной и моей семьей случилось то же самое, что с моим другом, я должен делать то, что он мне скажет. Боюсь, что это был тот самый человек, который убил Дирка.
— Да, наверняка, это был он. Но почему ты не написал рапорт об угрозе?
— Я собирался, но решил сначала кое-что предпринять сам. Я сказал ему, что он может не беспокоиться насчет меня. Но на следующий день я отправился на биржу и попросил, чтобы меня принял Тодд-Котран.
— Сам Великий Человек?
— Собственной персоной. Конечно, у меня не было на это полномочий, но я заявил, что по делу Скотланд-Ярда, и он принял меня. Его кабинет производил мрачное впечатление. Сплошное красное дерево и темно-зеленые занавески. Я сразу перешел к делу. Я сказал ему: «Сэр, я убежден, что вашего служащего убили». — «Вот что я скажу тебе, кореш…» — это слово употребляют кокни в обращении друг к другу, но совсем не люди его статуса по отношению ко мне. Во всяком случае, он сказал: «Вот что я скажу тебе, кореш. Когда в следующий раз кто-то навестит тебя дома в десять вечера, вроде того джентльмена, который был у тебя вчера, передай ему от меня привет, ладно?»
