Как же так? Ведь вовсе не хотел продавать! Но увлекся процессом торга, возбудился от непривычного ощущения успеха, от того, как ему удается поставить на своем, и на минуту забыл обо всех своих намерениях. И продал, вот черт!
А Шоши как раз пришла домой в хорошем настроении, принесла рыбу и сказала, что запечет ее с приправами в тесте, как Шушу любит. Но Шушу волновал вопрос о квартире, ведь получалось, что все теперь кончено и отрезано. И, главное, даже задаток взял, идиот! Надо было цену еще выше назначать. Да просто сказать, уже не актуально, не продаем.
Шоши он пока ничего не сообщил, но сообщить придется, она обрадуется продаже и высокой цене и, кто знает, пожалуй, не захочет даже слышать о примирении. И жить им теперь будет негде… И никогда ему не оттягать у нее справедливую треть…
Необходимо было как-то спасать положение.
— Шошинька, что я предложу. Не возись сейчас с рыбой, сунь в морозилку, и пойдем поедим у Аврума!
— Попируем напоследок? — усмехнулась Шоши.
— Ну, назови так, — уклончиво сказал Шушу.
Выйдя из дому, они остановились у витрины соседней булочной-кондитерской.
— Ты замечаешь, как Жожо все время разнообразит ассортимент? — сказала Шоши.
— Сволочь он, этот Жожо.
— Да? Почему же? Отличный кондитер.
— Старуху эту, что в подвале живет, знаешь? Он ее выкинуть хочет. Мечтает расширяться.
— Его, положим, тоже можно понять. Старуха живет без всяких прав, а у него прекрасное дело.
Шушу невольно подумал, как думал много раз за совместную жизнь, что жена его, конечно, очень неплохая женщина, но доброй ее назвать нельзя. Однако, чувствуя, что может начаться спор, немедленно перевел разговор:
— Ну что, купить тебе парочку пирожных? Вот этих корзиночек с клубникой.
— Куда, я и так толстая.
— А по-моему, в самый раз.
— Ох, Шауль, что-то ты уж очень любезен. Наверняка сотворил что-нибудь. Глупость какую-нибудь. Или пакость?
Вот и всегда она так, с огорчением подумал Шушу и опять засомневался, стоит ли заводить разговор, который он планировал.
— И народу, смотри, сколько. Ждать еще.
— Минуты три, не больше.
— Нет, никаких корзиночек. Собрались есть у Аврума, ну и пошли.
И Шоши решительно направилась к переходу через улицу.
Ресторанчик Аврума, где кормили традиционными ашкеназийскими блюдами, привезенными из Восточной Европы, находился через улицу метрах в пятидесяти от их дома. Ресторанчик был недешевый, больше для американских туристов, искавших сентиментальных еврейских переживаний, а с точки зрения Шушу, вся пища там была переваренная, пережаренная и перетушенная. Но он знал, что Шоши любит, потому и предложил. Он поскорее догнал Шоши, уже подходившую к двери, думая с сожалением, что, скорее всего, это будет лишь напрасная трата денег, Шоши явно не расположена, да и сам он… И квартира практически продана…
И тут позади раздался раздирающий уши грохот.
Шушу ринулся вперед, подмял под себя Шоши, и оба упали наземь. Шушу сильно ударился локтями об асфальт, но даже не почувствовал.
Из витрин ближних магазинов сыпалось стекло, сзади неслись вопли, на соседней автостоянке заверещали на разные голоса сигнальные устройства.
Шоши выкарабкалась из-под Шушу и села, и Шушу, который уже смутно разглядел сквозь дым, что творится около входа в булочную-кондитерскую, быстро загородил ее собой:
— Шоши, не смотри, не надо. Вставай и уйдем.
Как обычно после терактов, едва по телевизору показали место взрыва, начали звонить знакомые, проверять, все ли живы. И сыновья, конечно, звонили в панике, и всем Шушу и Шоши возбужденно рассказывали, как они чудом избежали смерти.
Она нас спасла! — кричал Шушу. Не захотела ждать пирожных и тем спасла! Я стал в очередь, а она прямо силой увела, буквально за одну-две минуты! Он тоже меня спас, добавляла Шоши с обычной своей усмешкой, но при этом ласково смотрела на Шушу. Своим телом меня закрыл и свалил на землю. Я все коленки ободрала!
Они ни о чем ином не могли думать, ничего обсуждать, и только в перерыве между звонками, когда Шоши обмыла и обмазала зеленкой свои колени и принялась за Шушины локти, она вдруг поставила пузырек на стол, прижала к себе голову сидевшего Шушу и прошептала:
— Какие же все-таки мы с тобой идиоты, Шуш…
А Шушу обхватил ее за располневшую талию и, тоже шепотом, ответил:
— Ох, Шошинька, именно что идиоты…
И снова зазвонил телефон. Шоши не могла понять, что кричит в трубку незнакомый истеричный голос, такой громкий, что Шушу тоже расслышал:
— … вашу квартиру! Категорически… В таком месте, да еще за такую цену! Расторгнуть… и вернуть задаток!
Пришлось все рассказать Шоши. И она вовсе не рассердилась, а сказала одобрительно:
— Смотри, какой ты ловкий! Кто бы мог подумать.
— Да ладно, — сказал Шушу, боявшийся, что обсуждение этой темы опять заведет не туда. — Все это позади и не имеет значения. Отказался, и прекрасно, вернем задаток — и все в порядке.
— Ну нет, — сказала Шоши, — что значит, вернем? С какой стати! Отказался, ему же хуже. Право на нашей стороне, для того и задаток. Пусть нам хоть какая-то польза будет от всей этой истории.
Алоха-оэ
В детстве Поля мечтала жить на острове посреди океана. Не на необитаемом, наоборот, чтоб были добродушные гостеприимные туземцы вроде Пятницы Робинзона Крузо или дикарей, которых открывал на океанских островах капитан Кук. Они встретят ее приношениями из свежих овощей и фруктов, наденут ей на шею гирлянду из душистых цветов и напоят ее молоком кокосового ореха. Они будут говорить ей что-то вроде «алоха-оэ, эке-уна-уна», но она быстро научит их говорить по-человечески, то есть по-русски, а потом и читать и писать — они окажутся очень понятливыми и старательными.
И благодарные туземцы выстроят ей на берегу океана уютную хижину из пальмовых ветвей. Молодые женщины будут наперебой стараться заменить ей мать, старые туземки будут ей добрыми и всепрощающими бабушками, а старики станут учить ее древней туземной мудрости — у них ведь непременно должна быть своя древняя мудрость.
Легко догадаться, что дома у нее не было ни веселой любящей мамы, ни терпеливой ласковой бабушки, ни мудрого дедушки. То есть они были, а какие — не очень важно, ясно только, что совсем не такие, каких хотелось Поле. Туземный папа в ее мечтах не фигурировал, она просто не умела его себе представить, поскольку никакого папы не было и в здешней ее жизни.
По ночам, сбросив осточертевшее школьное форменное платье, из которого давно выросла, она ложилась в постель и надевала коротенькую юбочку из пальмовых листьев. Туземные дети учили ее плавать, но отплывать далеко в океан она пока боялась и с наслаждением барахталась в прибрежной пене, хватая горстями гладкие мокрые камушки. Подумать только, сколько тысяч — или миллионов? — лет океанские волны должны были обкатывать острые угловатые обломки скал, чтобы они превратились в голыши такой совершенной круглой или яйцеобразной формы! И лазать по деревьям она научилась, и перелетать от дерева к дереву на длинных лианах, как Тарзан. Ухватившись за гибкую лиану и сильно оттолкнувшись ногами от ствола дерева, она пускалась в полет, распугивая трепетавших над цветами пестрых колибри, но, не долетев до следующего ствола, обычно засыпала.
Когда она вырастет, она съездит ненадолго на родину, чтобы выйти замуж за Аркашу Кузнецова, и привезет его на свой остров… Впрочем, так далеко ее мечты заходили редко, а Аркаша и вообще ничего не знал о ее планах.
К концу школы она решила, что пойдет учиться географии, чтобы ездить в экспедиции и открывать неведомые земли. В одной из экспедиций она спрыгнет с борта экспедиционного корабля в воду, просто чтобы поплавать. Никто из экипажа не обратит на нее внимания, она будет, лежа на спине, качаться на волнах, задумается, глядя в необъятный синий купол, и не заметит, что корабль ушел, скрылся за горизонтом. Тогда она поплывет, куда понесут ее волны, куда потянет подводное течение. Пропажу, конечно, обнаружат, но к тому времени, как корабль вернется на прежнее место, она будет уже далеко.
И волны вынесут ее к неведомому острову. К ее острову. Там добродушные приветливые туземцы встретят ее приношениями из свежих фруктов и овощей, наденут ей на шею гирлянду из душистых цветов и скажут «алоха-оэ!». И выстроят ей на берегу океана хижину из пальмовых ветвей… И она научит их…
Но очень скоро стало ясно, что неоткрытых земель на свете уже не осталось и что географию она будет не делать, а преподавать нелюбопытным подросткам в средней школе. Неоткрытым оставался только ее остров, и она ревниво скрывала его ото всех.
В положенное время она вышла замуж, не за Аркашу Кузнецова, конечно, тот даже и не догадывался о ее чувствах, а за Мишу Бурштейна. Не сказать, чтобы по любви, но замуж выходить полагалось, а мама была очень довольна, Миша был из хорошей еврейской семьи, мама всегда говорила, что жениться и выходить замуж надо за своих. Он был зубной техник и прилично зарабатывал, Поля считала, что ей повезло, но взять его на свой остров ей и в голову не приходило. Она по-прежнему плавала в своем океане и летала на лианах с туземными ребятишками, а на полуголых молодых парней с гладкой темной кожей и прямыми черными волосами с грустью поглядывала только издали — ничего не поделаешь, она была замужем. Все они были хороши и стройны, но особенно она отличала одного, которого звали, как она считала, Тонто, широкоплечего коренастого юношу с мягким взглядом блестящих черных глаз. И он тоже всегда пристально смотрел на нее при случайных встречах, и она знала, что нравится ему. Но нет, она была замужем и должна была хранить верность своему Мише.
