— Не важно. Послушай, мне нужна от тебя небольшая услуга.
— Как мне повезло! — гримасничает Мэл, потом замечает Олли, сосущего пиво. — Хочешь орешков?
— А у тебя есть? — оживляется тот.
— Мэл, сколько барыг проходило по делам Чарли? — напрямик задаю вопрос я.
— Это закрытая информация. Я не имею права ее выдать, иначе меня уволят, — отвечает она.
— Можешь не выдавать, просто сделай пару звонков.
Лицо Мэл принимает обычное злое выражение.
— Тебе зачем? — с подозрением спрашивает она.
— Долго объяснять, — отмахиваюсь я, не желая обременять подругу утомительными подробностями. Вместо того, чтобы сказать мне спасибо — лично я, к примеру, терпеть не могу, когда меня грузят лишней информацией (типа откуда эти вещи, кому они принадлежали раньше и где дом престарелых найдет деньги, чтобы возместить ущерб), — Мэл начинает дерзить:
— Не волнуйся, я умная девочка. Конечно, не такая умная, как вы, если судить по результатам интеллектуальных боев в пивнушке, и все же, попробуй, расскажи, уж я постараюсь сообразить, что к чему.
Олли отрывает взгляд от юридического справочника.
— Эта страна ненавидит победителей, — грустно говорю я ему и опять возвращаюсь к проблеме Мэл: — Слушай, там ничего серьезного. Просто… — я вдруг нахожусь с ответом, — тот тип, у которого я проходил собеседование, говорит, что вчера вечером его грабанули.
— Ты? — уточняет Мэл.
— Тьфу ты, нет!
Блин, моя подружка сегодня так и сыплет подозрениями.
Олли вожделенно смотрит на пакет с сандвичем, который углядел в сумочке Мэл, висящей на стуле.
— Ты это будешь? — осведомляется он у Мэл.
— Да, если повезет, и я не зазеваюсь, — отвечает она, пряча сандвич в ящик стола. — И все же, какое отношение имеет к тебе тот человек, которого ограбили?
— Никакого. Он всего лишь упомянул, что среди украденного — дорогущий антикварный чайник, а я подумал: если помогу ему найти пропажу, на сто процентов получу место, — вкручиваю я и поздравляю себя с успехом. Прекрасно скомбинированная ложь не только поможет завуалировать мои истинные намерения, но и заставит Мэл помочь нам. Я всегда испытываю теплое чувство удовлетворенности, когда удается соврать красиво, как сейчас, да еще экспромтом, однако Мэл не хочет вписываться в мою программу.
— Бекс, у тебя собеседование в химчистке. От человека, который хочет получить место в химчистке, обычно не требуется ничего сверхъестественного.
— Солнышко, на что только не приходится идти, чтобы выжить в нашем жестоком мире. Нужно вертеться, если хочешь чего-то достичь.
— Никогда не пробовал работать, как все нормальные люди? — интересуется Мэл.
— Черт побери, не все сразу, милая! Сперва вернем этот гребаный чайник, а потом возвратимся на минное поле. Ну пожалуйста, разузнай то, что я просил. Это же во имя благородной цели.
Мэл немного смягчается.
— Ладно, подождите пять минут, я посмотрю, что можно сделать. Только поклянись, что ты не затеял новую аферу.
— Клянусь, любимая, — торжественно заявляю я.
— Чтоб мне сдохнуть! — присоединяется к клятве Олли и осеняет себя крестом, при этом из его рукавов падают на пол многочисленные ручки и стикеры. — Ой, это мое.
Пока Олли ползает по ковру, собирая канцтовары, я решаю еще немного задобрить Мэл и в обмен на помощь обещаю ей роскошный ужин.
— Кажется, сегодня вечером ты собирался на вручение футбольных призов, — говорит она.
— Вручение перенесли на понедельник, — немного поразмыслив, сообщаю я. — Ну ладно, нам пора бежать.
Прежде чем Мэл успевает окончательно усложнить ситуацию, припомнив следующую из моих прежних отговорок, я быстро делаю ноги. Уже на лестнице оглядываюсь на Олли, который пересчитывает ручки, и признаюсь:
— Знаешь, иногда вообще понятия не имею, о чем она говорит.
Олли рассовывает добычу по карманам и веско заключает:
— Что поделаешь, женщины.
Тоже мне, многомудрый старец.
— В каком смысле?
Раскрыть смысл Олли затрудняется. Просто надо было что-то сказать, вот он и сказал. А что?
— Замечательно. Дай знать, если тебе в голову придет еще какая-нибудь мысль. Если меня не будет рядом, сразу звони, в любое время суток. Обещаешь?
Мы идем по улице. Я думаю о своем, Олли домучивает пиво и пинает мелкие камушки. Наконец, он прерывает молчание:
— Как думаешь, сколько лет Электрику?
— Лет шестьдесят или семьдесят, точно не знаю.
— Это же вдвое меньше, чем той старой клюшке, про которую написано в газете. Представь, что ты в два раза старше Электрика. Мало радости, правда?
— Знаешь, если тебе от этого полегчает, скажу по секрету: можешь не волноваться. Ты вряд ли дотянешь до этих цифр. Сыграешь в ящик гораздо раньше.
Пиво попадает Олли не в то горло, он судорожно кашляет.
— Ну спасибо, дубина, удружил!
— Чистая правда. На твоем месте я бы не переживал понапрасну. Если хочешь подергаться, найди причину посерьезней, — советую я.
— Гляжу, ты как раз готов помочь в этом. Что значит, я не дотяну до этих цифр? Шестьдесят — не так уж много.
— Смотря для кого. Для мотылька-однодневки, который не заботится о себе, очень даже много.
— Считаешь, я веду нездоровый образ жизни?
— Нет, Ол, это я веду нездоровый образ жизни, а ты вообще зверски воюешь с собственным организмом.
— То есть?
— Олли, старина, посмотри, как ты живешь: куришь, пьешь, спортом не занимаешься и думаешь, что сыр — это овощ, который идет в счет пяти порций растительной пищи в день, при этом оставшиеся четыре ты вообще пропускаешь.
— Я хорошо питаюсь, — возражает Олли.
— Нет, Ол, не все из того, что ты поглощаешь, должно быть подрумянено до золотистой корочки. Попробуй как-нибудь перейти на зеленый цвет.
Лицо Олли искажается гримасой отвращения, как будто красавчик Джейми Оливер предложил ему съесть крысу.
— Фу, кроличья еда!
— Да, и знаешь, чем кролики отличаются от тебя? Все они могут одолеть лестничный пролет без того, чтобы потом вывалить язык на плечо и еще час хрипеть и хрюкать. Усек? Кролики — могут, ты — нет.
— А твое тело, я так понимаю, — священный храм здоровья? — подкалывает Олли.
— Нет, но и не коробка «Хэппи мил», как твое, — парирую я и вдруг застываю как вкопанный, кое-что заметив на другой стороне дороги. — Погоди-ка!
— Чего?
— Послушай, Ол, если в этом городе что-то крадут, кто обычно совершает кражу?
— Ты?
— Кроме меня, — делаю поправку я.
— Тогда кто?
Я разворачиваю Олли за плечи и показываю пальцем на памятник жертвам войны, стоящий через дорогу. Подобно многим другим военным памятникам в стране, наш представляет собой скромный обелиск, на котором высечены имена погибших в обеих мировых войнах плюс фамилия еще одного парня, который решил, что вступление в Королевское общество спасения на водах — удачный карьерный шаг. Честно говоря, для Татли гораздо больше подошла бы каменная плита с фамилиями всех тех, кто откосил от армии. На этом памятнике вы обязательно нашли бы нескольких Бекинсейлов, еще со времен Ватерлоо. Так уж фишка легла.
Короче, прямо перед памятником стоит раскладной столик с флажком, на котором от руки написано: «Благотворительная акция Королевского Британского Легиона: Алые маки», и какой-то чумазый ветеран в армейской форме протягивает прохожим ящик для сбора пожертвований. Глаза Олли расширяются: он узнал ветерана.
— Норрис!
— Идем, — говорю я. — Перекинемся словечком.
Мы подбираемся сзади и пинаем Норриса в торец, отчего он мордой вниз летит со своего складного стульчика. Вскочив на ноги, Норрис уже собирается дать деру, но видит, что это всего лишь мы, и расслабляется.
— Эй, какого черта! И чего ко мне сегодня все цепляются, каждый так и норовит пинка дать… День пинка, что ли? — возмущается он, отряхивая немецкую десантную куртку.
— Вот-вот, твой главный праздник! И самое интересное, с каждым годом он приходит к нам все раньше. А ты, похоже, с Электриком уже пообщался?
— Еще бы! Его с самого какая-то муха укусила. Блин, чуть что, сразу Норрис виноват, — жалуется «ветеран».
Олли поднимает коробку для сбора пожертвований и отколупывает приклеенную бумажку с написанным от руки лозунгом Британского Легиона, под которой обнаруживается эмблема Королевского общества по противодействию жестокому обращению с животными. Норрис выхватывает коробку.
— Убери руки!
— Что это за маскарад? — спрашивает Олли.
— Похоже, еще один праздник, который подкрался незаметно, — высказываю предположение я. — Слышь, Норрис, а я и не знал, что ты служил в Легионе.
— Вы еще многого обо мне не знаете, — заверяет он.
— Кажется, я догадываюсь, где ты набрал столько маков. А я-то в прошлом ноябре все гадал, какого черта ты роешься в мусорных контейнерах, — говорю я, заглядывая в его коробку и разгребая два с лишним десятка грязных и рваных маков. Наконец, мне на глаза попадается один цветок, который вообще не похож на остальные. Присмотревшись повнимательней, я замечаю, что его стебель сделан из зеленого ершика для чистки трубок, а лепестки вырезаны из красной сигаретной пачки. Находка повергает меня в изумление. — Ты что, сам их делаешь?
