и говорит: «Граждане люмпены, предлагаю купить у вас доктора. В бутыли спирт. Решайте быстро, будете вы сегодня пьяные, но живые, или трезвые, но мёртвые». Вот так, Алексей Николаевич, и познакомились.
– Да, Карл Густович, потрепала вас жизнь. Но насколько я помню, крепостное право у нас ещё до вашего рождения отменили. Да и вы дворянин-с, – лукаво заметил гость.
– Ваша правда, Алексей Николаевич. После того как меня в баньке отпарили да рассолом отпоили, да одежду новую выдали взамен сожжённой, был у нас с Командиром разговор. Очень непростой для меня разговор. О смысле жизни, об ответственности дворянина, о будущем России. О том, что власть меняется, а народ остаётся, о том, что позиция пацифиста перед лицом страшной войны с фашизмом – это позиция страуса и предателя.
Почти два года прошло, а как сейчас помню его отповедь. «Кто такой дворянин? Изначально это человек, принявший крест служения на благо своего народа под началом царя, который, в свою очередь, как отец родной радеет обо всём своём народе. А сейчас?! Дворянство выродилось к началу двадцатого века, выродилось полностью. Вместо службы остались, как сказал один поэт, лакеи, юнкера и вальсы Шуберта, и толстый болт, положенный и на обязанности, и на Россию.
А ваш любимый царь?! Да дом Романовых возглавил это вырождение! Бездари, алкоголики и педерасты! Разве большевики свергли Николая, разве рабочие и крестьяне? Нет! Его же генералы во главе с Корниловым! А большевики спасли страну от анархии и распада на вассальные территории под протекторатом той же Англии и Японии. Оглянитесь вокруг, док. Бесплатное образование и медицина. Индустриализация. Вы же видите, сколько сделано за неполные двадцать мирных лет! Так и доживёте свой век амёбой? Или всё-таки воспользуетесь шансом стать человеком, которому не стыдно самому себе в глаза смотреть?»
Вот так, Алексей Николаевич. Долго мы тогда говорили, пожилой лекарь и молодой военный. На многие вещи этот разговор заставил меня по-другому посмотреть. И вот уже второй год служу, как говорится, не за страх, а за совесть.
– Очень любопытно, Карл Густович, очень, да. Должен признать, ваш начальник – смелый и умный человек. То, что он говорит, многим не понравится. Но не кажется ли вам, что сунуться вдвоём к каким-то бродягам – это смахивает на авантюру? Оправдан ли был риск?
– Авантюра – бродяг припугнуть? Нет, не кажется. С той подготовкой, что здесь дают бойцам, Алексей Николаевич, это было абсолютно безопасно. Сейчас даже я смог бы им отпор дать в случае необходимости. А вот дразнить финских лыжников – это да, это авантюра, которая окончилась обморожением и последующей ампутацией пальцев у Командира. И это он ещё хорошо отделался.
Давайте-ка, Алексей Николаевич, я вам немного про своего начальника расскажу. Хотя все мы тут привыкли называть его Командиром. Главное, что нужно про него знать, – он гений, и он одержимый: одержим идеей, что этим летом Германия нападёт на Советский Союз. И его одержимость заразна. Да, да именно так, Алексей Николаевич. И я, и остальные инструкторы – все мы заразились, кто больше, кто меньше. И курсанты к концу учёбы тоже «заболеют».
Всех людей, и прежде всего себя, он рассматривает через призму своей одержимости. Неважно, какое прошлое, неважно, какие убеждения, важно только, какой вклад ты можешь внести в будущий разгром фашистской Германии. Командир, не задумываясь, построит всех нас и строем поведёт на алтарь победы, но нужно признать: сам он и возглавит этот строй. И я нисколько не преувеличиваю, Алексей Николаевич.
– А что будет, если он ошибается, Карл Густович? Не боитесь, что это его идея фикс?
– Нет, Алексей Николаевич. Я, конечно, не психиатр, но с понятием «сверхценной идеи» Карла Вернике убеждённость Командира ничего общего не имеет. Он вполне допускает, что может ошибаться: как-то сказал, что будет самым счастливым человеком, если немцы летом сорок первого года на нас не нападут. Но я бы на это не рассчитывал: у него феноменальное чутьё и предвиденье будущего. Вижу, не верите, Алексей Николаевич. Хорошо. Я вам не буду про всякие военные дела рассказывать. Я вам про наш пенициллин расскажу, хотите?
– Извольте, Карл Густович, заинтриговали. Интересно было бы узнать, какая связь между вашим открытием и вашим начальником.
– Самая прямая, Алексей Николаевич: это он показал мне публикацию Флеминга в старом медицинском журнале и буквально заставил заняться первичными исследованиями, а когда ресурсы моей скромной лаборатории исчерпали себя, съездить к вам.
– Не может быть, Карл Густович! Скажите, что вы меня разыгрываете!
– Я вам больше скажу, Алексей Николаевич, Командир сразу сказал: «Пенициллин – это Нобелевская для Флеминга и того, кто первый выделит чистый штамм. А в Союзе, соответственно, Сталинская премия. Может, и тебя не забудут. Будут предлагать – не отказывайся, мы на эти деньги вертолёт тебе купим». Вертолёт – это, Алексей Николаевич, проект самолёта с вертикальным взлётом и посадкой, – ответил доктор на невысказанный вопрос гостя.
– А что ж ваш Командир сам-то мне не написал?
– А вы бы поверили, Алексей Николаевич?
– М-да, глупость спросил, Карл Густович, не поверил бы. Я и вам, признаться, с большими сомнениями поверил.
– Вот так, Алексей Николаевич. За Сталинскую премию спасибо огромное, а вот ваше предложение о научной деятельности, боюсь, несвоевременно. На данный момент я полезнее здесь. Вы ведь приехали за талантливым учёным, который смог сделать открытие по старой публикации, а перед вами, увы, простой доктор, который по совместительству учит молодых солдат правильно калечить противника.
Да и слово я дал Командиру: пока не закончится война, буду здесь. Сначала думал просто отсидеться в безопасном месте, а потом, знаете ли, Алексей Николаевич, душой прирос. Цель в жизни появилась – как можно лучше подготовить к войне этих мальчишек. Давайте выпьем за них, Алексей Николаевич, за лейкоциты!
– За лейкоциты?
– А вы ещё не поняли? Это фабрика лейкоцитов. Их бросят в бой в самом начале войны, разменивая их жизни на стратегическую инициативу. Единственное, что примиряет меня со своей совестью, – здесь их обучают так, чтобы остался шанс выжить. Командир всегда повторяет: «Ваша задача не умереть за свою Родину, а сделать так, чтобы противник умер за свою». Знаете, какой у меня позывной?
– Любопытно будет узнать, Карл Густович.
– Айболит.
– Айболит? Как доктор из детского стихотворения? А позвольте полюбопытствовать: почему?
– Вот и я спросил. Оказывается, потому, что он такой же опасный и непонятный тип, как я.
– Айболит опасный? Поясняйте, Карл Густович. Похоже, опять без вашего Командира не обошлось.
– Верно, Алексей Николаевич, не обошлось. Чувство юмора у него, скажем так, специфическое.
