От Вермы исходила такая уверенность! Она знала, что делать и как делать. Она смотрела на Валерию снизу вверх, но Валерии чудилась в её взгляде снисходительность.
На щеках Валерии вспыхнули красные пятна. Она не могла поверить: Марк оставил её. Ждал столько лет и… Но почему?! Неужели из-за этого розыгрыша с Вермой? Но ведь и раньше у него были другие женщины. Десятки женщин. И это ничего не значило. И вдруг… Что делать? Написать ему… надо объясниться. Выйти из Дома она не может…
– Ты передашь от меня письмо Марку?
– Разумеется нет. – Верма позволила себе улыбнуться уголком рта. И в этой улыбке было нескрываемое торжество. Неужели Валерия надеялась, что Верма сделает подобную глупость?!
– Ты – умница, а я – дура, – сказала Валерия.
– Ну что ты, – Верма улыбнулась в этот раз в открытую, как можно доброжелательнее. – Просто Фортуна решила так, а не иначе.
Валерия собрала все своё мужество и всю гордость. И, будто переступая через себя, ломая что-то в себе, выдавила:
– Желаю тебе счастья с Марком.
Таким тоном она могла произнести: «Вон!» Верма поднялась.
– Ты не обижайся. – Сколько снисхождения в её голосе! – Просто я не гожусь в весталки.
«Ненавижу!» – хотелось крикнуть Валерии. А она лишь сказала:
– Прощай.
Верма ушла. А Валерия стояла неподвижно. Ей не приснилось все это только что? Неужели правда?
«Это подло! – хотелось выкрикнуть ей. – Марк мой! Осталось меньше двух лет, и Марк стал бы моим! Но почему, почему?!»
Молодая подлая дрянь! Она получит Марка. Она родит ему ребёнка. Она… Валерия завидует Верме? Да что ж тут обманывать себя – конечно завидует. Потому что та родилась на пятнадцать лет позже, потому что не пошла в весталки, не потеряла тридцать лет жизни. И теперь легко и как будто между прочим получит то, о чем так долго мечтала Валерия, чего ждала столько лет, к чему стремилась изо всех сил. Получит Марка, который для Валерии столько лет был единственным и неповторимым, а для этой самки – подходящий временный приз. И уже ничего не изменить, не обуздать время, не нагнать. Вокруг глаз морщины, складки вокруг рта, в волосах седина, проступили жилы на шее, грудь обвисла, на боках появились складки, на бёдрах синим узором проступили веточки сосудов. Ни притирания, ни ванны с молоком не поставят предела Кроносу. Валерия думала, что сражается со временем для Марка. Она мечтала – скоро. А оказалось – никогда.
О, Веста, прости, я плохо тебе служила. Отныне не буду думать о нем – только о тебе. Я останусь здесь навсегда – мне некуда идти. Какая-нибудь девочка, уже выбранная родителями, не войдёт в этот храм. И успеет повзрослеть, и выйдет замуж. Опять я все думаю не о том, Веста. Прости. Я все о людях, о свадьбах, о детях. А надо думать о тебе, богиня. Тебе посвящён порог, его невеста не смеет коснуться ногой…
Прости, Веста…
А ведь осталось меньше двух лет…
Прости, Веста…
Ей почудилось, что она вновь вступает в Храм. Вновь девочкой, испуганной и жалкой, и будет ближайшие десять лет учиться соблюдать ритуалы. Она ощутила ту же робость и ту же стылую безнадёжность раз и навсегда принятого бесповоротного решения. И одновременно она чувствовала себя такой старой. Девочка и старуха в одном лице. А женщина – никогда…
IV
Став матерью, Норма Галликан не стала отдавать меньше времени работе. Иногда она таскала сына с собой, иногда оставляла маленького Марка с нянькой. Ребёнок присутствовал в её жизни, становясь соучастником во всем. Порой Норме казалось, что когда малютка Марк рядом, ей лучше все удаётся. С появлением Марка в её клинике стали вдруг выздоравливать безнадёжные больные с тяжёлой формой лучевой болезни. Когда он что-то лепетал, сидя рядом с её столом на своём детском стульчике, ей в голову приходили неожиданные яркие идеи. Она даже стала подозревать какую-то связь между его присутствием и своими неожиданными открытиями.
Но сегодня она оставила сынишку дома – Марк капризничал, цеплялся за одежду и ни за что не хотел оставаться один. Быть может, он предчувствовал?
Явившись в клинику, Норма не застала привратника у входа и секретаршу в своём кабинете. Она вообще никого не встретила, пока шла в свой таблин – ни единой души. Более того, ей показалось, что сотрудники где-то рядом, но прячутся от неё и наблюдают из-за колонн или из ниш, скорчившись за мраморными статуями.
Нелепая детская фантазия.
Норма Галликан вошла в свой таблин и… В её кресле за столом сидел исполнитель. Два других бесцеремонно рылись в шкафу.
– Что это значит? – спросила Норма, упирая руки в бока и мгновенно закипая от гнева.
Сидящий за столом неспешно поднялся. Она не могла отвести от него взгляда. Правильные черты, гладкая кожа. Коротко постриженные светлые волосы. А в глазах какое-то мельтешение, что-то похожее на суету вирусов под микроскопом. Откуда только берутся такие глаза? Ей всегда становилось обидно за Рим, когда она видела такие глаза и такие лица. Она тряхнула головой – да, в глаза исполнителям лучше не смотреть. Даже в глаза больным легче смотреть, чем в эти…
– В чем дело, мальчики? У вас проблемы со здоровьем? Тогда запишитесь на приём. – Дыхание её прерывалось – не от быстрой ходьбы, от гнева.
– Мы пришли привести к присяге работников клиники, – объявил один из исполнителей. Второй взял бумагу со стола и принялся читать, как будто мог что-то понять.
– К присяге? О чем ты? Разве наша центурия военная, чтобы давать присягу? Медики давали клятву Гиппократа. «Клянусь Аполлоном врачом, Асклепием, Гигеей и Панакеей»… Остальные трудятся по мере сил за весьма умеренную плату.
– Клятву верности диктатору Бениту, – пояснил исполнитель.
Она сделал вид, что слышит о подобном впервые.
– Плацидиан? – она упорно именовала диктатора оскорбительным именем усыновлённого. – Он нынче новое светило в медицине? Что-то не слышала.
– Бенит Пизон – диктатор, и все учёные, писатели и репортёры клянутся ему в верности, – вполне серьёзно, приняв неведение Нормы Галликан за чистую монету, принялся втолковывать ей исполнитель.
– А как же Декларация прав человека? Свобода слова и распространения информации? Там ничего не сказано, что надо давать клятвы диктаторам, особенно когда они чувствуют неустойчивость своего положения. Кажется, Большой Совет уже не раз обсуждал ситуацию в Империи и не доволен нововведениями Бенита. Особенно после того как вернулся Элий.
– Этот человек самозванец! – воскликнул исполнитель.
– А я слышала, что этот человек – подлинный Элий, и Большой Совет признал его таковым.
– Враньё! – безапелляционно воскликнул исполнитель.
– Ты – гений? – спросила Норма.
– Нет, я – человек. И хватит болтать, пора присягать диктатору Бениту.
– Давать клятву Бениту – все равно что сношаться с козлом.
– Ты хочешь, чтобы к тебе применили закон об оскорблении Величия? – взъярился исполнитель.
– Что ты, глупышка. Разве я хоть как-то оскорбила императора Постума, или римский народ, или сенат?
– Вели пригласить своих людей, пусть присягнут диктатору, – настаивал исполнитель.
– Ну нет! Я не буду присягать. И мои люди тоже. Я им запрещаю! – Её тёмные глаза приобрели совершенно невозможный, какой-то стальной оттенок. Рыжие волосы рассыпались по плечам. Она походила на разъярённую тигрицу. Исполнитель невольно попятился.
– Ты об этом пожалеешь! – все, что мог он пообещать.
– Да я всю жизнь жалею диктатора Бенита, – задорно, по-девчоночьи крикнула Норма. – За его ничтожность.
Исполнитель повернулся и смахнул с подставки мраморный бюст Элия. Голова рухнула на мозаичный пол, и нос, разумеется, откололся. Норма медленно подошла к громиле и влепила ему пощёчину.
– Вот моя клятва Бениту!
– Ах ты сука! – Исполнитель уже замахнулся, но товарищ перехватил его руку. Тот попытался вырваться.
– Ради Ромула-основателя, не надо! Не хочет – как хочет. У нас нет приказа принуждать силой.
– Так будет! Предатели за все получат! – вопил оскорблённый исполнитель, пока товарищ волок его из таблина. – Мы все здесь разнесём в пыль!
Третий направился к двери молча. И уже у самого выхода воровато оглянулся, пнул поверженный бюст и торопливо выскочил за дверь.
Норма кинулась за ним и вдогонку выкрикнула все ругательства, какие только знала. А знала она их немало. Она всерьёз собиралась пустить в ход кулаки. Но исполнители попались резвые.
Она вернулась в таблин, подняла мраморную голову и поставила на прежнее место. Сделала несколько кругов по таблину. Выпила из кувшина воды – прямо из горлышка. Это не успокоило – вряд ли что-то могло её сейчас успокоить. Она вышла к секретарше в приёмную. Девушка сидела за столом с перекошенным белым лицом. На стуле в уголке, дожидаясь приёма, сидел немолодой человек в зеленой тунике медика. Когда Норма шла в таблин, в приёмной никого не было… Теперь выползли.
