Два конвоира сопроводили меня внутрь. В доме было довольно темно, в каждом коридоре — а мы прошли их несколько, да еще и по лестницам пару раз поднялись-спустились — вместо факелов горело по сальной свечке, и, чтобы не заплутать, требовалась изрядная привычка. Впрочем, у меня создалось впечатление, что меня стараются именно заплутать. не настолько велик был дом, чтоб так долго ходить.
Наконец мы оказались в просторной горнице на втором этаже. Она была освещена намного лучше. За столом, заваленным пергаментами, сидел мужчина в бархатном малиновом жупане. Склонив черную кудрявую голову, он что-то вертел в руках, проявляя полное невнимание к вновь вошедшим. Затем соизволил воззриться.
— Милитисса Этелинда из ордена гидрантов? — спросил он на чистом, правильном поволчанском языке, хотя и с мягким горловым местным акцентом. Голос у него был приятный. И сам собою он был красив, но какой-то излишне томною красотою. Если бы не пышные темные усы, то, благодаря выпуклым темным глазам и полным губам, он был бы точь-в-точь одна из миловидных девиц, что в изобилии встречаются на просторах Великого Суржика.
— Именно так, — ответила я.
— Есаул Ласкавый, управа охраны внутреннего распорядка, — представился он. — Я бы хотел задать вам несколько вопросов. Присаживайтесь. А вы ступайте, — махнул он конвоирам.
Я примостилась на стоявшем напротив стола табурете, в то время как Ласкавый со вздохом положил на стол предмет, привлекавший прежде его внимание. А именно — мой арбалет. Поскольку на лестнице нас никто не перегнал, подозрения, что меня специально стремятся запутать, подтвердились.
— Отличная вещь... В Кабальерре сработана?
— Нет. В Шелленберге. Это и есть вопрос, который вы хотели мне задать?
— Не совсем.
— Тогда позвольте полюбопытствовать, по какой причине я задержана?
— Не так скоро, вельможная пани, не так скоро. Мы проявили по отношению к вам добрую волю, хотя у нас есть все основания задержать вас за нападение на стража порядка и отъем его табельного оружия.
«Ядрена Вошь! Дубинку, мой трофей на песенном поле брани, я машинально засунула за пояс. Это ж надо — проколоться на такой мелочи!»
— Вы о дубинке, господин Ласкавый? Так я сегодня подобрала ее после концерта. Там много таких валялось. Вот я и подняла — не пропадать же добру, может, после найду владельца...
— Все задержанные с похищенным оружием так говорят.
— Ну подумайте сами — зачем мне при наличии собственного оружия, еще и дубинка?
— Откуда я знаю, может, для коллекции? Оружие нынче многие собирают.
— Ага. Наподобие моего арбалета. Эксклюзивной работы. Но дубинки... я что, фетишистка, по-вашему?
Ласкавый пожал плечами.
— Вам лучше знать.
— А вам лучше знать, настолько ли слабы ваши стражи порядка, что женщина может присвоить себе символ их достоинства.
— Хорошо. Оставим эту тему. Пока. — Последнее слово он произнес тоном слегка угрожающим, но мгновенно вернулся к прежним томным интонациям. — А сейчас я бы хотел взглянуть на ваши документы.
Это уже начинало меня напрягать. Но документы были настоящие, и я протянула их есаулу не колеблясь.
Белые пальцы Ласкавого вцепились в пергамент, а черные глаза впились в то, что на пергаменте было написано.
— Сомневаетесь в подлинности подписи и печати великого Магистра?
— Нет, — туманно отвечал он, — как раз в этом я не сомневаюсь. — Он отложил пергамент и придвинул к себе навощенную дощечку и стило. В Поволчье для записей употребляли березовую кору. Но в этой конторе, хоть и пользовались поволчанским языком, подобный писчий материал не был в ходу. Да и берез в Великом Суржике мне видеть не приходилось.
— С какой целью вы прибыли в Великий Суржик?
Его вопрос не задал меня врасплох.
— С целью изучения местной кухни.
— Не понял.
— Ну, вы не совсем ошиблись насчет моего пристрастия к коллекционированию. Только собираю я не оружие, а рецепты национальных блюд. Согласитесь, что для женщины это вполне естественный интерес. И он способен завести далеко. Например, в Великий Суржик. Тем более, что местная кулинария заслуживает самого пристального внимания.
Произнося этот монолог, я не вполне кривила душой. Я действительно разбираюсь в кулинарных рецептах и наизусть знаю их десятками (другое дело, что я вряд ли сумею что-нибудь по этим рецептам приготовить). И, как было упомянуто выше, местные блюда способны доставить немало удовольствия.
Взгляд Ласкавого стал мечтательным.
— Да, — протянул он, — наши яства — это что-то... — Но он быстро стряхнул с себя приятные воспоминания и быстро проговорил: — Ик Бен Банг.
— Выпейте воды.
— Что?
— Замечательно снимает икоту.
— Вы не поняли. Ик Бен Банг — это что-нибудь говорит вам?
— А что это?
— Хотите сказать, что не знаете?
— Поскольку мы только что беседовали о кулинарии, могу предположить, что это — какое-то экзотическое блюдо.
— Блюдо... — Ласкавый сделал пометку на дощечке. — Вы прибыли сюда из Поволчья?
— Нет, из Гонории. Можете проверить, наверняка с пограничных постов к вам поступают сообщения.
— Значит, из Гонории... Тогда извольте объяснить, почему, оказавшись сегодня в Червоной Руте, вы немедленно отправились на представление?
— Мне сунули в руки приглашение, а мне решительно нечего было делать. Вот я и пошла. Так совпало.
— Я не верю в совпадения, моя профессия их не признает. Не остановившись в гостинице, не передохнув с дороги... уважающие себя иностранцы в Червоной Руте так себя не ведут!
— А в Червоной Руте много уважающих себя иностранцев?
Я понимала, что начинаю отвечать в нездесийском духе, что обычно считается дурным тоном. Но Ласкавый слишком много знал о моих передвижениях по городу. И это несколько раздражало.
— У вас есть знакомые в Червоной Руте?
— Никого, кроме атамана Ниндзюка.
— Вы знакомы с нашим национальным героем?
— Есаул, если вы такой многознайка, каким стремитесь себя показать, то вам должно быть известно, что атаман Ниндзюк одно время пребывал на службе в том же ордене Hidrae Imperialis, что и я.
— И поэтому вы выбрали для своего визита в Червону Руту именно то время, когда герой пребывает на лечении?
— Это что-то новенькое. Мне говорили, что он отбыл на подвиги.
— Борьба с его недугом — это подвиг, — туманно высказался Ласкавый. И снова последовал резкий перепад тона. — Так на встречу с кем вы отправились под предлогом посещения концерта?
— Получилось так, что с Каменным Хозяином.
Глаза есаула торжествующе блеснули.
— Вот и призналась! Так и запишем: «Задержанная сообщила, что заранее знала о провокации, направленной черными магами так называемого Суверенного Оркостана против мирного населения Червоной Руты...»
Но записать он ничего не успел. В комнату, топоча сапогами, вошли три человека. Один из них, явно предводительствующий, был в одежде такого же фасона и цвета, что Ласкавый, но у него костюм дополняли сабля в позолоченных ножнах и высокая барашковая шапка с красным бархатным верхом. Двое других одеты были поскромнее, что никак не отменяло их могучего телосложения. Первый, впрочем, тоже хрупкостью не отличался — он был широкоплеч, рукаст и, несмотря на молодость, изрядно упитан.
— В чем дело, Зализняк? — сердито произнес Ласкавый. — Я работаю, и требую, чтоб меня не беспокоили.
— И над чем же ты ра-бо-та-ешь? — Выговор вошедшего еще сильнее отдавал Суржиком, голос был пронзителен, и оттого вопрос прозвучал необычайно язвительно.
— Допрашиваю оркостанскую шпионку.
— Эту, что ли? — Зализняк удостоил меня лишь беглым взглядом, затем вперился в мои документы, лежавшие на столе. Внимательно просмотрел их и усмехнулся. — Совсем заигрался, дурной. С этим — оркостанское дело шить?
— Ты что себе позволяешь у меня в кабинете? — вскипел Ласкавый.
— У тебя? Гладоморня тебе нынче кабинет, выкормыш поволчанский! Развел тут, понимаешь, дутые дела для отвода глаз, а столицу перед магическим налетом без защиты оставил! Гетьман лично распорядился в подвал тебя отправить и допросить, кому ты служишь — Иванам или Бабаю! Взять его, хлопцы. А ты, — он повернулся ко мне, — пока мы этого предателя пытать буем, посиди, подумай, сколько грошей нужно, чтоб я эту филькину грамоту за верный документ признал. Не найдешь, сколь надо, пеняй на себя!
Напрасно он отвлекался на речи с посторонними лицами. Покуда Зализняк произносил свой монолог, Ласкавый, казавшийся безоружным, протянул руку за спинку кресла, в котором он только что восседал, и извлек оттуда саблю, висевшую на витом шнуре.
— Пане Зализняк! — успел крикнуть один из охранников, и офицер уклонился-таки от удара Ласкавого, перескочившего через стол.
Я, от греха подальше, покинула табуретку, отшатнулась в сторону — и очень вовремя. Зализняк выхватил собственную саблю и бросился на непокорного арестанта. Охранники тоже устремились на помощь своему командиру.
