Донья Эсперанца прикурила от зажигалки тоненькую пахитоску. До сих пор ни Бад, ни Три-Вэ ни разу не видели мать курящей, ибо она знала, что молодые американцы осуждают приятный испанский обычай, когда женщина завершает трапезу покуривая. Она вдохнула душистый табачный дым, чутко прислушиваясь к каждому доносившемуся снаружи звуку.
Хендрик лежал на диване, набитом конским волосом, прикрывшись «Лос-Анджелес геральд». Чтение на английском так и не вошло у него в привычку. И все же каждый вечер он упрямо просматривал газеты. Сейчас он пробегал глазами колонку, целиком посвященную «делу Дина».
8
Здание суда первоначально предназначалось для крытого рынка. Во внутреннем дворике не было ни сквера, ни статуи Фемиды, единственным украшением была башня с часами с двумя курами-наседками по бокам.
Репортеры и зрители вливались в раскрытые двери. Ни одна женщина, разумеется, не переступила порог суда, но в то утро немало состоятельных матрон прогуливалось по Темпл-стрит. Бад приветственно поднял канотье перед миссис Ди Франко, которой пришлось солгать, что они с миссис Вудс собрались за покупками. Мужчины и не думали притворяться.
— Эй, Бад, сегодня здесь должно быть жарко. Хочешь, я займу тебе место?
Или:
— Значит, наконец-то забросил работу, чтобы не пропустить представления, Бад?
Коротко кивая друзьям, он все ждал, когда появится коляска Динов.
Вот она остановилась перед зданием суда, и первым из нее показался Мэйхью Коппард. Бад подбежал, и они вдвоем помогли Амелии и мадам Дин спуститься по узким ступенькам подножки.
— Привет, Амелия Дин! — сказал Бад и тут же возненавидел себя за эту фамильярность.
— Доброе утро, мистер Ван Влит, — ответила Амелия своим обычным звонким голосом и приветствовала Бада реверансом.
Мадам Дин оперлась о локоть Бада, и толпа перед ними расступилась.
— На девчонке сегодня новое платье, — сказала какая-то женщина. — Не хочет, должно быть, показаться дурнушкой перед своими сестричками.
— Думаю, обе вдовушки обменяются парочкой ласковых, — заметила другая.
Мадам Дин ни на что не обращала внимания.
— Хороший сегодня день, мистер Ван Влит, не правда ли? — обратилась она к Баду.
Сигарный дым уже затянул серой дымкой зал заседаний. Впереди о стенку плевательницы то и дело стучали желтые табачные плевки.
— Мистер Ван Влит, садитесь между мной и Амелией, — сказала мадам Дин, словно рассаживала гостей на званом ужине. За столиком адвокатов раскрывали кожаные папки Мэйхью Коппард и его помощник.
Вдруг стало шумно и оживленно.
В зал вошел главный адвокат компании «Южно-Тихоокеанская железная дорога» Лайам О'Хара, высокий рост и угловатость которого только подчеркивали тяжеловесность женщины, следующей с ним рядом. Она была дородна и затянута в тесный корсет, из-под шляпки с перьями белой цапли, низко надвинутой на глаза, выбивались волосы. Внешне она была совершенно не похожа на мадам Дин. Но траурное одеяние и прическа были грубоватыми копиями траура и прически мадам Дин. Различие заключалось в чисто парижском изяществе одной и в отсутствии его у другой. Вслед за женщиной семенили две толстые рыжие девочки. Одной было лет двенадцать, другой — четырнадцать. На обеих были одеяния из серого поплина. Старшая держалась очень прямо и выглядела грубо и неуклюже рядом с изящной Амелией.
Мадам Дин поднесла к глазам лорнет, окинув всю троицу таким взглядом, будто они относились к какому-то редкому отряду червяков. Заскрипели стальные перья. Публика делала громкие сравнения. Все в зале повернулись в сторону вошедших. Все, кроме Амелии, Она по-прежнему неподвижно смотрела на судейский стол.
Бад наклонился к ней.
— Ты очаровательно выглядишь сегодня, — шепнул он.
Она кивнула, продолжая смотреть в том же направлении.
За спиной у них раздался хриплый мужской голос:
— Дай мужику на выбор любых баб, ставлю десять против десяти, что он выберет для себя самочек одного типа.
— Да, но та несколько полнее.
Смех.
— И девочки потяжелее будут.
Бад обернулся. Это оказались репортеры. Хриплый голос принадлежал журналисту, совсем недавно приехавшему в Лос-Анджелес, сотруднику «Геральд». У него была узкая грудь и маленькая козлиная бородка, а звали его Джоржем Ни То Ни Се. Вообще-то он был неплохой парень.
— Джорж, почему бы тебе не держать свое мнение при себе? — вежливо предложил Бад.
Джорж глянул на затылок мадам Дин и буркнул:
— Разумеется, Бад.
Шериф стукнул молоточком, все встали. Показался судья Морадо. Он был невысок ростом, мантия явно скрывала изъяны его телосложения. Одно плечо у него было выше другого, при ходьбе он прихрамывал. Свою тщедушность он как бы возмещал сильным характером и волей. Со дня открытия процесса по делу Дина ему пришлось уже выдержать страшное давление со стороны политиков, своих коллег и всех тех, кого железная дорога могла подкупить или разорить. Судья Морадо был предельно, кристально честным человеком.
Он сел. Зал с шумом последовал его примеру.
— Гораздо увесистее, чем дочка Дина, — Бад вновь услышал шепоток за своей спиной.
Он опять обернулся.
— Еще одно слово, Джорж, и твоя газета больше никогда не получит рекламу от Ван Влитов: ни их хозяйственного магазина, ни бакалейной лавки. Твой босс захочет узнать в чем дело... — Бад говорил тихо, но твердо, тоном приказа.
— Бад, клянусь Богом, я вовсе не собирался...
Бад, улыбнувшись, оборвал поток извинений. Без крайней необходимости он никогда не давил на людей слишком сильно.
Лайам О'Хара поднялся с места и произнес слова, которых все ждали:
— Вызываю свидетельницу миссис Софи Бэлл Дин.
Опершись руками о стол, привстал Мэйхью Коппард и с протяжным нью-йоркским выговором вежливо произнес:
— Протестую!
— По поводу чего, мистер Коппард? — спросил судья Морадо.
— Если будет угодно высокому суду, эта женщина не является миссис Дин.
Для того чтобы принять решение по этому вопросу, понадобилось больше часа. Наконец договорились, что к свидетельнице защиты будут обращаться как к миссис Софи Бэлл Марченд.
Свидетельница вышла вперед. Пухленькая заурядная женщина, которая когда-то, вполне возможно — а может быть, и нет, — была недурна собой. Амелия, вынужденная смотреть на нее, громко сглотнула.
Бад наклонился к ней.
— Думай о чем-нибудь постороннем, — посоветовал он.
Она прикусила щеку изнутри, сделав вид, что не расслышала. Ее обтянутые перчатками руки сжались в кулачки.
Бада охватила жажда деятельности. Он представил, как целится из винчестера в ее врагов — а его друзей, — зрителей. Представил, как берет ее за маленькую ручку и уводит из зала суда. Она становится добровольной пленницей в Паловерде. «Надо что-то предпринять», — снова и снова повторял он про себя. Он ненавидел бездействие. Но, с другой стороны, он обещал ей быть здесь только в качестве друга.
